Чтение 40–й страницы книги ~Московский бенефис~

уточнять детали и программу визита.

ДЕНЬ "Д", ЧАС "Ч"

Никак я не мог подумать, что такая, в сущности, ерундовая работа, прямо
скажем, плевая, может дать такие ужасающие последствия, которые подрубили и
все мои радужные планы, и привычный, хотя и странноватый образ жизни, и
вообще все, все, все...

Инструктаж, который мы с Мишенькой прошли у отца, оказался на редкость
коротким и ничего нового не содержал. Мишка должен был изображать радушного
хозяина, надеющегося заключить выгодный контракт с менеджером солидной
инофирмы герром фон Адлербергом, бывшим остзейским бароном, а ныне - честным
бундесбюргером. Правда, в странах Балтии барон не бывал, ибо его дед удрал
оттуда еще в 1919 году вместе с войсками Бермондт-Авалова и немецким
добровольческим корпусом. Папа нашего барона пал смертью храбрых в боях за
свободу и независимость Великой Германии, будучи полковником вермахта. Сам
барон при всем этом отлично говорил по-русски, правда, с некоторым акцентом,
свойственным скорее латышам, чем немцам. Для господина 1930 года рождения он
выглядел весьма прилично, и хотя при росте за 185 и весе под 100 смотрелся
весьма упитанно, пузаном не выглядел.

Мы с Мишкой, одетые весьма прилично, подкатили к трапу симпатичного
"Гольфстримчика", на котором герр прилетел из Франкфурта-на-Майне. Подкатили
не на "Чероки", разумеется, а на "Кадиллаке". Таможенник, пограничник, немец
из генконсульства - все было расставлено на свои места, все формальности
предусмотрены в соответствии со сценарием. Несколько ребят пасли подходы, а
когда мы наконец покатили к "Барме", впереди и позади "Кадиллака" шли
машинки сопровождения. Все было клево и очень культурно. До самой "Бармы".

Я не знаю, что дернуло меня в самый последний момент глянуть на то самое
заколоченное досками окно, которое меня беспокоило в последнее время.

Первое и последнее, что я успел заметить, - это то, что одна из досок
оторвана. И все... Сделать я ничего не успел. Почти бесшумный шелестящий
свист, негромкий трескучий щелчок - и на лбу господина Адлерберга появилось
отверстие, а затылок стал похож на разбитую банку с вишневым вареньем,
только куда как меньше аппетитно выглядящую... Я, Мишка и вся прочая публика
даже не успели сказать "ах!".

Это уже потом, когда Адлерберг грузно упал на выложенную плитками
дорожку, ведущую к подъезду нашей фирмы, завизжала Люська и прочие бабы. Это
потом кто-то понесся звать "скорую", а секретарь Адлерберга начал
названивать в разные инстанции. И, наконец, потом я с Лосенком и парой ребят
из охраны понесся туда, к дому, откуда прилетела пуля. Все было потом, когда
уже ни черта нельзя было исправить.

Когда я в своем референтском распрекрасном костюмчике вбежал во двор
этого дряхлого домишки, то хотел лишь одного: достать киллера на отходе.
Хотя прекрасно знал: так не бывает. Ребята, которые садятся на точку, уже
известную клиентам, и среди бела дня - в 13.02 по моим часикам - рубят с
дистанции в сто метров зарубежного гостя, должны были быть или смертниками,
или очень хорошими профи. Смертники, однако, не работают слишком долго. Они
люди одноразового применения. Здесь же работал тот, кто учел все. И сколько
времени потребуется на выстрел, и сколько на отход. Учитывал даже то, что
все подъезды с улицы заколочены, что придется обежать полквартала, прежде
чем обнаружится подворотня, ведущая в проходной двор, и то, что из этого
проходного двора есть еще один выезд. Я еще на бегу прикинул, что надо
закрыть выезд на соседнюю улицу, на бегу прохрипел об этом ребятам машины
сопровождения, но все это было уже как мертвому припарка.

Мы вбежали в пустой, провонявший крысами проходной двор, где валялись
опрокинутые мусорные баки и просто кучи мусора, сваленные жильцами. Гниль
тоже добавила аромата в букет родного города. От нас шарахнулась какая-то
старуха, прошипев нам в след:

- Рэкетиры чертовы! Бандюги!

Ребята побежали дальше, а я, чуть приотстав, обернулся к бабуле и показал
ей ментовское удостоверение.

- Мамаша, - спросил я, запыхавшись, - вы здесь автомобиля не видели? Не
выезжал автомобиль? Минуту-две назад?!

- Не знаю... - ответила она, опасливо оглядываясь по сторонам. - Ничего
не видала.

И это, гад, он тоже знал заранее. Даже если и видела эта бабка автомобиль
- не скажет. Никому она не верит, всех боится и за свои семьдесят с
хвостиком выучилась четко - не высовывайся! Ей и жить-то всего ничего
осталось; а хочется, чтоб помереть дали спокойно.

Никаких машин во дворе мы, конечно, не застали. Лосенок с парнями побежал
на чердак, я решил остаться во дворе: вдруг сгонят все-таки с чердака, и
мужик попробует уйти через второй подъезд? Конечно, это было самоутешение.
Не более.

Я огляделся. Дворик был пустой, замкнутый, посередине заброшенный скверик
примерно в одну сотку площадью. Ощипанные деревца, кустики, клумба, Заросшая
бурьяном, и скамеечка с отбитой спинкой.

На скамеечке спиной ко мне сидела с книжкой какая-то девушка в темной
юбке и малиновом жакете, рядом с ней лежал скрипичный футляр.

- Здравствуйте, - сказал я. Девушка обернулась, поглядела на меня и
узнала. Впрочем, как и я ее.

Это была Таня Кармелюк, первая скрипка ресторана "Чавэла". Она же соседка
по квартире Николая Короткова (бородатого) и предмет восхищения моего брата,
а также квартирантки Марианны.

Наивные огромные черные глаза, немножко рябоватое личико, с легкой
одутловатостью и ранними морщинками. Типичное лицо девушки, опоздавшей выйти
замуж и погруженной в какой-то странный мир, где причудливо переплетены
стихи, музыка, посещения концертов и художественных выставок, стремление
искать не выгодную партию "последнего шанса", а принцев, непризнанных
гениев, суперталантов, и, в значительной степени подсознательная, мощная
потребность в Мужике, который наконец-то придет и возьмет. Плавали, знаем!

- Здравствуйте, - сказала она, кладя палец между страницами, - я вас
помню, вы меня подвезли до дому и не взяли денег...

- Как же это я забыл? - кося глазом на подъезд, из которого теоретически
еще мог выскочить террорист, но практически уже вряд ли, я дурашливо хлопнул
себя по лбу. - И сколько же я забыл с вас взять?

- Я вас спросила, - ее детский, максимум семнадцатилетний голосок был
много очаровательней всего остального, - но вы сказали, что не обеднеете...

- А-а... - сказал я, видя, что, похоже, она испугалась, будто я сейчас
начну с нее миллион баксов требовать, - Наверно, так и было. Что читаете?
Про любовь или про секс?

- Нет, это Тютчев... Лирика...

Надо же, она застеснялась того, что читает классика! Ну точно, наши дни -
время великих перемен. Раньше наверняка деваха ее возраста и семейного
положения застеснялась бы, если б ее застали за чтением какой-нибудь там
"Философии в будуаре" или иной самиздатовской порнухи, а эта Тютчева
стесняется! О темпора, о морес! Как сказал бы гражданин Горохов Марк
Туллиевич, более известный по кличке Цицерон.

- Вы случайно тут автомобиля не видели? - спросил я невинным тоном.

- Что-то ездило, кажется, - ответила Таня, теребя Тютчева в руках. - А у
вас тут встреча назначена?

- Да, представьте себе, - ухмыльнулся я, - жду одну прекрасную даму. А
вы, естественно, ждете своего возлюбленного?

- Нет... - опять засмущалась Таня. - Я просто слишком рано приехала. А в
"Чавэле" сидеть не хочется, там уж очень шумно...

- Значит, говорите, ездило тут что-то, - я решил продолжать по теме, все
еще с надеждой поглядывая на подъезд, хотя знал, что чудес не бывает. - А
что именно вы не разглядели?

- "Запорожец", по-моему, - открывая Тютчева, сказала Таня. - Я только
тарахтение слышала.

- А когда вы пришли сюда, он уже стоял здесь? - спросил я.

- Да, кажется. Беленький такой.

- А мужчины в нем не было? - спросил я. - В кожаной куртке и джинсовых
брюках?

Про то, что в "Запорожце" мог сидеть такой тип, я придумал на ходу, а
потому ничуть не удивился, когда Таня ответила:

- Да нет, никого там не было. Пятнадцать минут назад кто-то вышел из вот
этого дома, завел и уехал...

Вот это мне не понравилось. По времени выходило самое оно. Но чтоб киллер
на отходе оставил машину с заглушенным мотором - это странно. Конечно,
сейчас не зима, машинка не застынет, но все равно - риск. Я бы на его месте
оставил еще и мужика за рулем, дожидаться. Впрочем, толку от этой Таньки
мало. Если она сидела вот так же, спиной к двору - а тут еще и кусты мешают!
- то вполне могла ни шиша и не увидеть. Она ведь даже не обернулась, когда
мы, топая и пыхтя, вбежали во двор. А стоило, между прочим, хотя бы в целях
самосохранения. Мы ведь могли и хулиганами оказаться...

Вот они, "хулиганы", спускаются...

- Простите, Танечка, - сказал я, - вынужден вас покинуть. Мои друзья уже
пришли. А насчет девушки я пошутил...

- Я догадалась, - снова хлопнули ее бесхитростно-наивные глаза, и я пошел
к ребятам.

- Ни шиша там нет, - сказал Лосенок, - выстрелили в щель между досками.
Если действительно отсюда стреляли. А вообще-то ни гильзы, ни смазки, ни
черта нет.

- Это пусть милиция изучает, - сказал я. - Будем искать белый
"Запорожец". На нем уехал этот мужик. А сейчас пора топать, вот-вот менты
приедут.

- Кто-то уже едет, - заметил один охранник.

- Это, ваше благородие, - пригляделся я, - "Чероки" мистера Лосенка. А за
рулем сам директор! Фантастика!

Да, "Чероки" пригнал Мишка.

- Садитесь! - велел он, хотя повелитель из него в данный момент был очень
хреновый. Скорее он был похож на недощипанного петуха, которого позабыли