и падавшей под ударами множества человеческих тел. Алику показалось, что
он на состязании пловцов-ныряльщиков, резвящихся под водой, почему-то
подкрашенной суриком. У них не было ни масок, ни аквалангов, чтобы так
непринужденно держаться под водой, но никто даже не пробовал вынырнуть,
чтобы глотнуть воздуха. Либо это были амфибии, либо оранжевая среда не
была жидкостью. Алик мог бы назвать ее цветным "смогом", смесью,
содержащей кислород воздуха с растворенной в ней сухой апельсиновой
краской, по-видимому, безвредной для легких. Но за точность гипотезы он,
разумеется, ручаться не мог.
спросил взглядом Алик. "Вполне", - ответил на том же языке Си. Разделся он
молниеносно и, скрывая удивление, наблюдал за маневрами Алика. Особенно
поразило его нательное белье и носки, но вопросов задано не было. Он
только прыгнул с неподвижного края дорожки в оранжевую воздушную муть и
повис, не проделывая никаких движений пловца. Алик отважно повторил его
опыт и очутился в той же среде, мгновенно потеряв тяжесть.
Алик вдруг, неожиданно, осознал, что его кто-то держит, не позволяя
шевельнуть даже пальцами.
на спину и вывернула дугу назад так, что хрустнули кости. Алик глотнул
ртом воздух - его окружал действительно воздух - и попробовал выпрямиться,
но его тут же согнуло на левый, а потом и на правый бок. С выносливостью
сухожилий и мышц этот невидимый "кто-то" никак не считался, и Алику
хотелось выть от боли, когда его вытягивали по горизонтали.
мелькнул перед ним вывернутый немыслимым кольцом Си.
"смоге" по-прежнему продолжалась: Алика тянули, сгибали, выворачивали,
давили ему на мускулы живота и спины, пока он наконец не догадался, что
это "производственная гимнастика" на местный лад.
мягко выбросило на край "аквариума", где лежала его одежда и откуда он
совершил свой необдуманный нырок в оранжевую муть.
говорил - безопасно.
уступая пьянящему чувству бодрости, легкости, свежести, стремления что-то
сделать, двигаться, действовать.
спрашивать "как". Все равно что муравей станет спрашивать у человека, как
расщепляется атом. Он еще раз взглянул на голых человечков, которых гнула
и выворачивала невидимая тяжесть, и сказал:
Как и в других открытых пространствах города, он не имел видимых границ.
Просто люди, сотни голубых людей в одинаковых куртках сидели кто где,
неизвестно на чем - мебель вообще не просматривалась.
приложил палец к губам. Молчание навязывалось, как перед спектаклем, и он
не заставил себя ждать. Что-то обручем сжало горло, перехватило дыхание.
Бессмысленная тоска, беспричинная жалость наполняли Алика, вытеснив прочие
ощущения. Глаза наполнились слезами, он уже не смог сдержать их, да и не
хотел сдерживать, слезы уже ощущались и на губах каплями соленого пота.
Вытирая их, он успел заметить, что Си тоже плачет, но спросить не успел:
новый шок перехватил дыхание. Слезы высохли, и тоска исчезла, словно ее
выдула мощная волна радости, за которой тотчас же последовала вторая волна
- веселья, такого же бессмысленного и беспричинного. Алик ни о чем уже не
спрашивал, ничем не интересовался, мысль исчезла. Ее вытеснил смех. Алика
трясло и передергивало от смеха, глаза снова наливались слезами, в горле
першило, но уже от хохота, истерического и неудержимого. Сколько минут
продолжался этот пароксизм, Алик даже приблизительно не мог сказать, но
кончился он так же внезапно, как и возник. Только дышать вдруг стало легче
и думать радостнее, мозг словно прополоскали какой-то освежающей
живительной жидкостью. "Подзаряжают эмоциональные аккумуляторы", - подумал
он и сказал вслух:
предполагая синхронности, в данном случае чисто случайной и уж никак не
волшебной. Просто он выразил свои чувства, просмотрев на экране урок
математики для четырехлетних.
отдаленной двумя десятками уровней. Экран не был телевизорным, не был он и
экраном - просто эту действительность приблизили без всяких оптических
фокусов, только не впустив в нее Библа, чтоб не нарушить детского
мыслительного процесса. А он был сложным и трудным и требовал от ребенка
дерзости мысли, ее удивительной способности искать и открывать новое.
Математические изображения и символы, принятые на Гедоне, переводились в
сознании Библа на понятный ему язык земной математики, и он был буквально
потрясен тем объемом математических знаний, каким уже обладали
четырехлетние человечки в крохотных курточках. Когда их сверстники на
Земле усваивали еще только азы арифметики, они уже оценивали
искривленность трехмерного мира. Библ понимал, конечно, что для управления
сложнейшей техникой этого мира нужна и соответствующая ей подготовка, но
его поразила ее ограниченность - не в объеме знаний, а в стремлении этот
объем увеличить. Не устранил этого недоумения и Фью, кратко пояснивший,
что нынешний объем знаний придан цивилизации с ее основания и остается
незыблемым, как и она сама.
школах?
Библ.
же успехом можно было назвать пространственными видеоскопами или
демонстрационным вакуумом, ничем не ограничивающим возникавшие в нем
цветные загадки - Библ остроумно назвал их уловителями желаний, - Друг
объяснял Капитану механизм телепортации, и Капитан, даже не думая о
возможной синхронности с разговором Библа, задал своему собеседнику столь
же щекотливый вопрос:
хозяином передвижения в пространстве.
может не быть наслаждением.
понял, вы искривляете пространство, сближаете объекты для связки, создаете
стык. Ну, и входите, куда вам хочется.
стыка. Кривая должна пройти мимо. Малейшее отклонение и... гравитационный
удар.
По-моему, они ищут друг друга.
полоски. Это не спектр, а формула. Очередность полосок должна оставаться
стабильной. Теперь сближай. Не годится.
Слишком медленно. Шов снова грязный. Гляди.
куда-то вошел или вышел. Друг пояснил.
посмотрел на полосатую ленточку. Ему показалось, только показалось, что
одна полоска как бы набегает на другую. Не то голубая убавляет
пространство серой, не то серая теснит голубую: "Погоди", - услышал он, но
Шломо Вульф
Андреев Николай
Сертаков Виталий
Орловский Гай Юлий
Куликов Роман
Самойлова Елена