житье-бытье писать не буду. Главное, что я жив и здоров. Надеюсь, когда-нибудь
свидимся. Оставаться тебе здесь долго не надо. Возвращайся домой. Успокой мать,
хоть вы с ней и разошлись. Если можно (слово "можно" было дважды подчеркнуто),
раздобудь для меня кое-что. Только ничему не удивляйся. Я, например, вообще
удивляться перестал. А нужно мне следующее. Несколько сушеных ящериц, любых.
Если нет ящериц, сойдут и жабы. Потом, зубы зверей, кости которых найдены в
лесу. Собака, лось или кабан - без разницы. Еще щучьи глаза. Ножки лесных
пауков. Перья черной птицы, но только не вороны. Стружки от гроба. Святая вода,
но если ее нет, то и не надо. Махорка, не сигареты, а именно махорка,
желательно покрепче. Из растений еще - веточки рябины, полынь, укроп, чеснок.
Говорят, все это можно купить на Таракановском рынке у бабок. Открыто такими
вещами не торгуют, надо спрашивать. Хорошо бы еще расческу, которой расчесывали
покойника, но ее достать очень трудно. Вот пока и все. Прощай. Твой Димка".
глаза какая-то муть застилала. Когда он закончил чтение, с письмом ознакомилась
и Дашка.
эта бумажка - во! - он чиркнул ладонью себя по горлу.
им какая-нибудь хреновина жить мешала. Только есть войны явные, а есть тайные.
На одни идут те, кто с мечом или винтовкой ловко обращается, а на другие те,
кто в колдовских зельях понимает да нечистую силу словом отгонять умеет.
смыслят? - Синяков почувствовал, что вот-вот сорвется.
силу, но уже без всякого ерничанья. - Помнишь, недавно мы с тобой до того
доболтались, что твои шансы уцелеть дошли до нуля. А теперь потихоньку
уменьшаются и мои... Здесь, - Дарий почему-то оглянулся в сторону стройки,
зияющей провалами колодцев и котлованов, - такое не прощается. Не знаю даже,
зачем я с тобой связался. Наверное, вот из-за этой крали, - он неодобрительно
покосился на Дашку. - Сестра все-таки. Родная кровинушка... Когда приготовите
то, что твой парень просит?
- Я потом сам заберу.
оставшиеся у него деньги.
бабок базарных. Побаиваются они меня.
сумасшедшим, но сам сумасшедших не одобрял.
прошу.
сестры отступишься.
из тех мест, куда мы сейчас отправляемся, возвращаются немногие. И еще меньше
таких, которые могут потом хоть что-нибудь вспомнить.
голосом. - Если мне не помогут добрые силы, я продам душу силам злым. Если
будет нужно, я сама разыщу его. Хоть в аду, хоть на небе. Ну а тебя, братец,
предупреждаю. Не дай бог если хоть один волосок с него упадет по твоей вине.
Вот тогда берегись.
делает! Дитя неразумное! Вчера мышиного писка боялась, а тут такое... Родному
брату угрожает. - Он завел мотоцикл и кивком позвал Синякова: - Давай садись!
вместе с деньгами багажную квитанцию.
выписывания фигурных кренделей и бешеную для всего остального. Рванув с места,
словно выпущенная в цель ракета, они понеслись в сторону стройплощадки - туда,
где яма была на яме, а земля и бетон стояли дыбом.
подбрасывало, однако очень скоро Синяков убедился, что Дарий отнюдь не
относится к разряду потенциальных самоубийц. Мчался он не как бог на душу
положит, а в строгом соответствии с тропинкой, расчетливо проложенной среди
препятствий самого разного рода и размера. То они, низко пригнув головы,
проносились сквозь брошенное на пустыре канализационное кольцо, то мчались по
самому краю пропасти, дно которой было утыкано вмурованной в фундамент
арматурой, то ныряли в узкую щель между двумя поставленными почти впритык
вагончиками.
возле дороги бульдозера, ни самой дороги уже не увидел. На его душе стало
особенно тяжело. Неожиданно они влетели в бетонированную траншею, полого
уходящую вниз. Справа вдоль стены тянулась труба, обмотанная теплоизоляцией,
так что для проезда оставалось пространство шириной не более метра.
Мотоциклетная дуга время от времени задевала другую стену, и тогда из-под нее
летели искры.
вое уже. Внезапно она совершенно исчезла, но прежде, чем наступил полный мрак,
Дарий успел включить фару.
они на полной скорости несутся в тупик, на глухой стене которого красной
краской был грубо намалеван соответствующий дорожный знак.
тоннель, такой низкий, что свисающая с его потолка всякая растительная дрянь
пребольно хлестала Синякова по плечам и шее (лицо его, слава богу, упиралось в
спину Дария).
его колес вздымались буруны, которым мог бы позавидовать и ходкий глиссер.
считавший себя гонщиком экстра-класса, почти не сбрасывал газ - вправо, влево,
вправо, влево, опять влево... У Синякова закружилась голова, и он счел за
лучшее закрыть глаза и отдаться на волю случая. Сначала он пытался запомнить
маршрут движения (авось на обратном пути пригодится), но вскоре понял, что в
таком лабиринте ему, наверное, не поможет даже нить Ариадны.
масштабам и разветвленности прорытых здесь подземных коммуникаций - надо
думать, что в случае нужды в них можно было загнать все городское население
вкупе с крупным и мелким рогатым скотом, состоящим на балансе соседних
колхозов. Нет, не простая электростанция тут планировалась!
него, Дарий выругался так отчаянно, что Синяков помимо воли раскрыл глаза.
приближающуюся смутную фигуру - не то голого человека, не то вставшей на задние
конечности бледной безволосой обезьяны.
гнилую картофелину, разнес его вдребезги и помчался дальше. Синяков
почувствовал себя так, словно попал под струю помоев. Какая-то холодная,
осклизлая мерзость текла ему за шиворот, заливала глаза, липла к волосам. Запах
к тому же был отвратительнейший - что-то среднее между протухшей рыбой и
кошачьей мочой.
зловонные ошметки.
воздуха не позволял даже рта раскрыть.
по сразу изменившемуся звуку мотора), также скрытый мраком. Свет фары уже
больше не мельтешил по потолкам и стенам, до которых было рукой подать, а
терялся далеко впереди в непроглядной мгле.
представлении Синякова должна была выглядеть поверхность Луны - серое, ровное
пространство без единого человеческого или звериного следа.
так напугали Дашку - оранжевые, багровые, зеленоватые, всегда парами и почти
всегда неподвижные.
мотоцикл к какой-то одному ему известной цели. Несколько раз на их дороге
попадались довольно широкие ветвистые трещины, определить глубину которых
Синяков просто не успевал, но Дарий ловко преодолевал их, используя вместо