Косухин все время помнил о Венцлаве и его полночных допросах. Мелькнула
надежда - эти такого не умеют! Как бы подтверждая его слова, Гольдин
негромко бросил:
Иркутска...
понимаю...
попробовать его способ...
приоткрыл глаза. Анубис был в комнате один. Он стоял у столика, где белели
листы не написанного протокола, и читал какую-то бумагу. Момент был
удачный. Будь у Степы немного сил, он бы рискнул - несмотря на цепи -
достать Анубиса. Но каждый мускул, каждая клетка тела были заполнены
болью. Оставалось одно - думать, тем более, голова вновь стала ясной, и
мысли отливались, одна за другой - четкие и логичные.
- вероятно, тот самый сладкоголосый любитель политбесед. Гонжабов - что-то
неизвестное и, похоже, не лучше Анубиса. А вот из Иркутска, видать, подал
весточку товарищ Чудов. Интересно, что там могло быть такого
удивительного? Заступается, что ли? Мысль показалось почему-то забавной.
Сюда бы Прова Самсоновича - вот бы мужик скис!
тебя заступается. Советует не превращать в марионетку. Чем ты его
очаровал?
Венцлав! Вначале Степа не очень понял насчет марионетки, потом сообразил.
"Марионетки" - славные бойцы 305-го с бессмысленным взглядом, без речи.
Страшные мертвые куклы. Выходит, есть и другие - вроде Гольдина. Он им
нужен таким...
вверх, приподнимая непослушное тело. Двигаться было больно, но Косухин
все-таки заставил себя приподняться. Цепи ползли, и наконец его руки вновь
были подтянуты к потолку. Правда, теперь Степа мог стоять - это было все
же чуть легче, чем прежде.
глаза. Лицо в маске было рядом. Степа машинально отметил то, что как-то
упустил раньше: губы Анубиса были тоже совершенно черные, а нос какой-то
странный - приплюснутый и круглый.
себя улыбнуться.
и сплюнул. - Ничего, сейчас с тобой побеседует Гонжабов. Вы с ним споетесь
- он вроде тебя, такой же псих...
соображая, что может придумать неизвестный ему Гонжабов. К счастью,
сознание отказывалось, вероятно, из инстинкта самосохранения, давать
ответ. Оставалось ждать.
невысокий, очень молоденький косоглазый в ладно подогнанной темно-синей
форме. На голове была фуражка с голубой свастикой, на груди Степа с
изумлением заметил орден Боевого Красного Знамени РСФСР.
орденоносцу и небрежно кивая.
вашему пликазу плибыл!
паренька веяло чем-то зловещим - и куда более страшным, чем от верзилы
Анубиса.
несговорчивый... А это товарищ Гонжабов, - Анубис повернулся к Степе. - А
знаешь, Косухин, за что у него орден? За Шекар-Гомп! Если б не он, мы бы
не взяли монастырь. Его недостаточно сознательные родители отдали в
монастырь, но он проявил классовое чутье. Между прочим, комсомолец.
Мечтает вступить в партию. Может, ты ему дашь рекомендацию, Косухин? Ведь
ты же представитель Сиббюро?
партию, но сдержался. Нет, с такими надо молчать...
Степу, улыбнулся:
там поживает отец мой Цронцангамбо? Я хочу его увидеть. Я соскучился,
Косухин!
монахи так называют старших. И все же слова Гонжабова прозвучали зловеще.
Косоглазый между тем продолжал:
промашка. - Ты ведь знаком с ним, Косухин, плавда? Иначе ты бы не попал в
монастыль... Отец Цлонцангамбо обидел меня, своего сына. Он меня проклял!
- "р" зазвучало вновь. - Проклял, Косухин, и назвал меня "Нарак-цэмпо".
Это имя злого духа, Косухин, очень злого. Я не обиделся, я ведь его сын.
Но я хочу его видеть... И ты отведешь меня к нему, Косухин, плавда?
осматривали Степу, словно оценивая. Между тем Анубис потоптался минуту,
затем кивнул и направился к двери, буркнув нечто вроде: "Позовешь, если
чего". Гонжабов даже не оглянулся:
думает, что я в самом деле Нарак-цэмпо.
Гонжабов стоит совсем рядом. Упускать случай было грешно. Степа сцепил
зубы и что есть силы двинул ногой.
добрую сажень в сторону. Впрочем, он тут же встал, и улыбка его стала еще
шире:
я не могу обижаться - ведь я должен холосо тебя узнать. Я должен полюбить
тебя, Косухин...
Пугает, косорылый... Эх, если б не цепи, показал бы я ему любовь, аж с
первого взгляда..."
приближаясь, затем вздохнул:
не чудеса. Здесь умеют делать из людей варда - это несложно... А вот такое
ты видел? Смотри!
удар, обрушившийся из пустоты. Он помотал головой, хлебнул воздуха и
изумленно раскрыл глаза. Гонжабов смеялся:
смотли!
почувствовал острую боль - гимнастерка на груди лопнула, из глубокого
пореза хлынула кровь.
речь - чистое притворство.
может, ты решил заговорить?
стоит сделать попытку - пообещать косоглазому что угодно, а там... Но тут
же оборвал себя - нет, именно так сдаются. Они здесь умные, наверное, и не
таких, как он, заставляли признаваться. Лучше - молчать...
говори. Но поторопись, Косухин. Ты ведь просто человек, и даже не монах,
как мой отец Цронцангамбо...
заметными движениями водить ладонью вверх-вниз. Боль возникла снова, но на
этот раз прямо против сердца. Казалось, что-то тупое и тяжелое медленно
проламывает ребра, вонзаясь в грудную клетку. Степа, не выдержав, взглянул
- кровь сочилась из пореза, но там, где сейчас была боль, кожа оставалась
нетронутой.
уголках его губ запеклась пена. - А лучше говори! Все говори... Сейчас я
дотронусь до сердца...
теперь была внутри, где-то около сердца, а невидимое лезвие вонзалось все
глубже. Гонжабов не спеша повернул ладонь, и стало еще хуже - словно
клинок провернули в ране.
воедино, и в следующую секунду Степа ощутил, как это невидимое охватывает
его сердце. В глазах зарябило, кровь уже не стучала, а била словно
Конан-Дойль Артур
Свержин Владимир
Емилина Ника
Шилова Юлия
Сапковский Анджей
Сертаков Виталий