не выдержав, спросил у меня дрогнувшим голосом, расстреляют ли их.
не брали в плен. Тем более, это были не мобилизованные тамбовские мужики и
даже не одуревшие от большевистской пропаганды путиловские рабочие. Это
были настоящие враги, будущие офицеры Рачьей и Собачьей. Я хотел так им о
ответить, но вдруг представил себе наших юнкеров, попавших в плен, так же
расколовшихся на первом допросе и спрашивающих, что их ждет. Господи, им
бы всем в школе учиться...
восемнадцать. Я изобразил досаду и заявил, что несовешеннолетних, то есть
не достигших двадцати одного года мы не расстреливаем, а отправляем в
лагеря для военнопленных. Это была, разумеется, выдумка, но они поверили
сразу, я увидел, как их лица, наконец, начинают походить на физиономии
смертельно испуганных, но счастливых оттого, что останутся живыми, молодых
и вполне понятных ребят. Я вызвал конвой.
красными юнкерами. Я сообщил, что отправляю их в тыл, как живое
подтверждение очень важной информации, которую только что удалось
получить. Стало ясно, что главный удар краснопузых наносится на флангах, а
у Мелитополя производится демонстрация. Кроме того, у бывшего поручика
Уборевича появились свежие части. Например, эта курсантская бригада во
главе с бывшим штабс-капитаном Около-Кулаком.
немедленно расстрелять. Я предложил ему сделать это самолично. Поручик
подумал и предложил их не расстреливать, но хотя бы надрать уши.
естественно, упомянув студенческие годы и родной химический факультет. На
это тут же последовала реплика одного из курсантов, что органическая химия
победившему пролетариату не нужна, а посему студентов с профессорами надо
отправить на разработки соли, кроме тех, по ком плачет чека. Бедный
поручик Успенский!
Робеспьера, заявившего, что революции не нужны химики. Да, это вам не
прежние небритые пейзане...
воспользовавшись затишьем, отправился к штабс-капитану Дьякову. Тот, как
обычно, выговорил мне за контратаку, произведенную без приказа, а затем мы
стали думать, что делать дальше. Я предложил не сворачивать все на
беспросветную глупость красных и попытаться поставить себя на место
поручика Уборевича. Мы прикинули, после чего я вернулся в роту и приказал
всем взять лопаты.
была дилетанской, повторю это еще раз, а посему куда больше внимания
обращали на засады, налеты, набеги, - в ущерб фортификации. Наша молодежь,
не прошагавшая Германскую, и представления не имеет, что такое настоящая
траншея. Наверное, меня в очередной раз приняли за самодура, решившего
занять личный состав в перерыве между боями.Но я рыкнул, велел не
рассуждать, а углубляться в землю. Причем, не просто углублять на полный
рост, но рыть "лисьи норы" - затейливое изобретение нашей фронтовой голи.
Юнкера понятия не имели о "лисьих норах", но, к счастью, в роте осталось
несколько фронтовиков, и дело пошло.
атаковали скорее для виду, чтобы не дать нам забыть о своем существовании.
Они чего-то ждали. Мне оставалось надеяться, что я угадал, и после
очередной атаки вновь приказывал всем браться за шанцевый инструмент.
дело взлетали разноцветные сигнальные ракеты. Раньше я бы не обратил на
это особого внимания - мало ли кто балуется с ракетницами, но теперь
каждая мелочь могла иметь значение. В конце концов, я растолкал прапорщика
Немно, мирно прикорнувшего прямо на ящиках с патронами, и спросил у него,
почует ли цыган коня за три версты. Прапорщик изумился, но кивнул
утвердительно. Тогда я велел ему накинуть шинель - было прохладно,
несмотря на жаркий день, - и мы аккуратно, стараясь остаться
незамеченными, выбрались из окопов.
стрекотало в траве. Прапорщик прислушался, помотал головой, отгоняя сон, и
уверенно заявил, что слышал со стороны красных позиций ржание. Значит,
лошади...
заметил ему, что разведка - штука хитрая, и высшее техническое образование
не гарантирует ему успешного возвращения. Но прапорщик лишь усмехнулся и
пообещал угнать для меня коня любой масти по заказу. О коне я велел
забыть, прапорщик вздохнул и, оставив мне шинель, ящерицей исчез в траве.
царапинами на левой щеке. Коня он не привел, но зато увидел главное.
Лошадей было не так много, всего около сотни. Сотня лошадей, запряженных в
артиллерийские упряжки. Двенадцать тяжелых гаубиц. Две батареи.
нас и спасло - первый залп оказался недолетом. Я скомандовал "в укрытие",
но тут прозвучал второй залп, и пришлось кричать еще раз, пока сонные
взводные не растыкали испуганно озирающихся людей по "лисьим норам".
перелет... Это называется вилка. Третий залп накроет нас с головой. Ежели,
конечно, они умеют стрелять.
того, как снаряды легли прямо по линии наших траншей. Затем еще раз,
еще... Не углуби мы вчера окопы да не вырой эти норы, роты уже не было
бы... Видел я на Германской, как немецкие "чемоданы" накрывали целые
батальоны.
сомневаться, уцелел ли еще кто-нибудь, кроме меня. Я был весь в земле,
узкая нора не позволяла даже отряхнуться, и я мог лишь сдувать пыль с носа
и губ. Подождав минуту, я выскочил наружу.
в неровную цепочку гигантских воронок, а на горизонте уже вырастали ровные
ряды молодых ребят в новенькой форме. Господа курсанты наступать
изволят...
немного оглушило. Тут рядом кто-то заорал "к бою", и я узнал голос
поручика Успенского, а прямиком из-под земли стали появляться, казалось,
навек исчезнувшие нижние чины. Я успел сообразить, что уцелело нас не так
уж мало, зато пулеметы, похоже, накрылись все, а меня считают пропавшим
без вести. Во всяком случае, в перерыве между командами поручик Успенский
кричал, обращаясь неизвестно к кому "где командир?", и кто-то уже успел
отрапортовать о том, что меня нигде нету и не иначе разорвало на части.
словно факир из пустого ящика, первым делом велев не стрелять без команды
и проверить пулеметы.
Вдобавок, у нас было еще два "Гочкиса", так что терпимо.
уверились в нашей полной погибели, затем я достал свисток и вновь
изобразил Одихмантьева сына.
отползать, при этом отстреливаясь. Я хотел было вновь скомандовать атаку,
но сообразил, что оставлять окопы сейчас оапсно. Вместо этого я приказал
проверить личный состав, а заодно и поглядеть, не завалило ли кого-нибудь
в наших норах.
нор мы откопали троих юнкеров, перепуганных, но живых и здоровых. Впрочем,
это был лишь первый тур.
два часа. Со стороны это выгледело жутковато. Там, где были окопы, стояло
гигантское пылевое облако, сквозь которое время от времени прорывались
фонтаны черной земли и красные языки пламени. Да, прямо какой-то Верден.
было. Сразу же после атаки мы, как и договаривались со штабс-капитаном
Дьяковым, отвели отряд на полверсты назад и спрятали его в небольшой
балке. Сделали мы это быстро, вдобавок преодолев большую часть этого
расстояния ползком. Удовольствие, конечно, ниже среднего, но все же
приятнее, чем на собственной шкуре пережить двухчасовый обстрел.
то, что когда-то было нашими окопами. Подошли мы туда, не прячась, -
поднятая взрывами пыль создала прекрасную дымовую завесу.
все еще живы и здоровы. Во всяком случае, отступали они на этот раз куда в
меньшем порядке и до вечера дали нам передышку. Только красные "Фарманы"
время от времени кружили над нашими позициями, но бомб отчего-то не
сбрасывали, и мы перестали обращать на них внимание.
красные продолжали атаковать, но все с тем же успехом. К тому же, из
Мелитополя подошла подмога, батарея полковых гаубиц, а в воздухе,
наконец-то, появились наши "Ньюпоры".
никто не тревожил, красные как будто вымерли. К полудню нам стало скучно,
и несколько наших юнкеров решили рискнуть и проползти пару верст, дабы
узнать, чего поделывает курсантская бригада. Через час они вернулись
обратно, шагая в полный рост по высокой густой траве. Прятаться было
незачем - красные ушли.
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Афанасьев Роман
Флинт Эрик
Глуховский Дмитрий
Посняков Андрей