Чтение 40–й страницы книги ~Я не вернусь~

Обряд в Лаомедонтовом дворце провели. Все были, все Приамиды - Гектор,

Арет, Гиппофоой, Кебрион, Деифоб - все. Эней с сыновьями тоже был. Кассандра только не пришла, отказалась...

Этого длинного, с плоским носом и совиными глазами, я видел впервые. Зато слыхать и раньше приходилось. Калхант-троянец, смертный враг Приама, а заодно - прорицатель. Поговаривают, именно он помог в давние годы Гесиону из Трои увезти. С тех пор тут, в Микенах, кормится.

Приам ее, Елену, обнял, в щеки расцеловал, дочерью назвал...

Тихий стон - жалобный, полный боли. Бедняга Менелай! Сидит рядом со мною, головой белокурой мотает, ни на кого не смотрит...

А я смотрю. Смотрю - и удивляюсь. Семеро тут нас, в маленькой горнице, что за парадными покоями спряталась. Мы тоже спрятались, чтоб не мешал никто. Хвала богам, трона тут нет, на лавках сидим. У окна - Агамемнон нос в грудь уткнул, одесную от него Нестор Сивая Борода (бородища!), ошуюю - Менелай, рядом с белокурым - я. Любимчик у дверей пристроился, Калхант-троянец посреди стоит (негоже ему сидеть!). А рядом с Лаэртидом кто?

Вот этот "кто" меня и занимал. Низенький, толстенький, улыбчивый, борода светлая кудряшками. Сидит жмурится, словно ему светильник глаза режет. На пухлых пальцах - перстни, фибула камнями белыми светится...

Зачем мы здесь - понятно. Зачем Калхант - тоже (кого же еще по такому делу советчиком звать?). А пухлый для чего?

В Трое праздник начался - целый месяц продлится. Игры, пиры... Соседи съезжаются - из Мисии, из Карий, из Лидии...

Это все я уже знал - Атрид поведал. Разве что про соседей не сказал.

Выходит, вся Азия на свадьбу пожаловала!

Это вызов, господа мои! - вздыхает Нестор Сивая Борода. - Вызов нам всем!

Всей Элладе!

Никто не спорит. Вызов, конечно. А я-то надеялся, что Приам образумит сынка-козопаса!

Продолжай, Калхант! - негромко бросает Агамемнон.

Да, ванакт, - кивает троянец. - Хочу напомнить, что со всеми соседями у

Приама - военный союз. Но не это главное. Приам - данник Тиллусия, хеттийского ва-накта. По сведениям лазутчиков, хеттийские войска перебрасываются с севера, где они воевали с каска, на запад, к Геллеспонту. Сыновья Солнца, личная стража Тиллусия, покинули столицу и тоже идут на запад. Якобы на учения. Хочу напомнить: у хеттийцев - железные мечи...

А это уже не просто вызов. На ловушку смахивает!

(А хорош прорицатель! С такими лазутчиками и волю богов угадывать не

требуется!)

Хмурится Агамемнон, носом дергает, бороду свою козлиную на палец наворачивает.

Что нам делать?

Тихо так спросил. Словно пожаловался.

Переглядываемся. Айв самом деле - что делать?

Посольство направить, - вздыхает Сивая Борода. - Потребовать, к богам воззвать... Да только поможет ли?

Закрыть все гавани! Схватить троянских купцов, задержать товары. Наши корабли - на море! Ни одной их лодки не пропускать!

Ого! Молодец, Менелай! А я думал, он только вздыхать да стонать будет!

Диомед?

А что - Диомед? Куретов я своих через море направлю, что ли? Верхом на нереидах...

Посольство надо, - задумался я. - И не только к Приаму. Следует написать ванакту Хаттусили. Но не прямо, а через кого-нибудь из ахейцев, его данников. Через Телефа Гераклида, например, того, что в Мисии правит. Думаю, хеттийцы не захотят войны. На севере у них каска-людоеды, на востоке - урарты. Скорее всего, можно будет сторговаться. И еще...

Говорить? Пожалуй, стоит. Надо!

Следует прекратить этот крик о войне! Заткнуть глотки! Иначе не мы решать будем, и даже не те дураки, что в харчевнях орут. Эллада просто взорвется. Как котел с закрытой крышкой!

...Прав Протесилай Чужедушец! Кипит по всей земле, кипит! Пьяницам дали понюхать вина...

Одиссей?

Встал Любимчик, ухо почесал. Ну, чего скажешь, рыжий?

Посольство... Можно посольство. Только купцов хватать я бы не спешил. Тут иначе нужно...

А сам мне подмигивает. Сейчас выдам, мол!

Сначала нужно написать на Кипр, Исин-Мардуку, представителю Дома Мурашу.

Вся торговля на Лиловом, то есть Эгейском море, ведется на их серебро. Войны они не захотят. А Приам им две тысячи талантов должен. И в Трое кое с кем поговорить можно, из тех, что с нами торгуют. Отец там знает некоторых...

Возьмешься?

Повеселел Агамемнон, нос копьем выставил. Да и мне легче стало. Хитер Любимчик, нечего сказать! А главное, никто из нас о войне не заговорил. И вправду, одно дело аэдам-винопийцам внимать и про Лигерона-поджаренно-го языками молоть, другое - со всей Азией сцепиться!

Возьмусь, - вздыхает Лаэртид. - Только побыстрее бы мне! Домой, на Итаку, нужно...

Я... Я тоже поеду! - Вскочил белокурый, шеей худой дернул. - Ее... ее увижу, поговорю! Бедняга Менелай!

Паламед?

Какой такой Паламед? Ах да, пухлый! Ну-ка, изреки слово золотое!

Встал толстячок, пальчиками повертел, стер улыбку с лица.

Война! И только - война!

АНТПСТРОФА-11

Может, я не прав, мама? Ведь люди всегда воевали, папа воевал, все мои родичи, друзья, их родичи. Да и я сам! С шестнадцати лет - четыре войны, а мне ведь только двадцать! Но тут что-то не так. Не так! И дело даже не в нас, недобогах, выродках с ИХ кровью. Верно сказал дядя Геракл - чего нам бояться? Все равно жизнь известно чем заканчивается, куда мы все от Гадеса денемся? Но сейчас - зачем? Бросить Элладу на Трою, Европу на Азию - и что дальше? Уйдут тысячи, десятки тысяч, а сколько вернется? Атридова мечта о Великом Царстве - бред, мы не удержим даже Троаду, сил не хватит, а на севере еще Гилл с дорийцами, которые только и ждут, пока мы повернемся спиной. Воюют за землю - свою и чужую, за добычу, за многое еще, и не вспомнить даже. Но эта война - за что? За Елену? В такое только добрые микенцы, что в харчевнях Диониса славят, поверить могут. Ну и еще Менелай, конечно. Только белокурому не война нужна - Елена ему нужна! А нам? Что нам нужно?

Но ведь слушали этого пухлого! И еще как слушали! И про Великое Царство, и про хеттийскую слабость, которая нам всем на руку, и про то, что флот наш лучше, и про раздоры на Востоке - иди торной дорожкой хоть до самого Кеми да трофеи подбирай! Туда, быть может, и дойдем (если зверобоги кемийские пустят), дури хватит. А обратно?

Ах да! Слава еще! В веках слава! Воспоют аэды, и подтянет-подпоет всяк сущий-ведающий ахейский язык песнь про нас, героев-разгероев! Только не верится что-то! Наломаем дров, погубим людей, а уцелевшие затянут чего-нибудь этакое: "К вам, о друзья, я пришел с достославной войны, что затеял дурак-рогоносец!.." Этого хотим?

Папа не прятался. И я прятаться не буду. Но ведь не о моей дурной этолийской башке сейчас речь!

Может, я не прав? Может, правы они?

Мама! Почему ты молчишь, мама?

* *

С Эвбеи Паламед этот, сын Навплия-басилея, ~ вздохнул всезнайка Любимчик.

Навплий, он... Как и мой батюшка он, добычу вместе делят. Мы, в общем, родичи.

А Паламед...

Навплия Эвбейского сын? - удивился я. - Так это же наш проксен. Он в

Аргосе храм Аполлона Волчьего построил! :

Хорошо еще, что не маяк, - невпопад бросил рыжий.

Хотел переспросить (то ли шутит Одиссей, то ли намекает на что-то), да только не стал. Лаэртиду было явно не до толстячка с Эвбеи. Повозки уже грузились - с шумом, с толчеей, с бестолковщиной. Посольство снаряжали на скорую руку, и перепуганная челядь полосатыми осами носилась вдоль вытянувшегося возле городских стен обоза. Менелай еще поутру уехал в Коринф, чтобы к сроку подготовить корабли.

Любимчик тоже торопился, надеясь успеть - вернуться на Итаку к рождению наследника - обязательно наследника! Почему-то он был уверен, что Пенелопа подарит ему непременно сына. Даже имя придумал - Телемах, Далеко Разящий. Ну еще бы, сын лучника!

Я не спорил - оракулам виднее. Интересно, рыжим ли будет Лаэртов внук? Ой, рыжим!

Говорят, умный он, Паламед, - продолжал Любимчик, рассеянно поглядывая на суетящихся слуг, грузивших на повозку какие-то неподъемные кули из рогожи. - Предложил, например, серебро с печатью отливать.

С печатью? - невольно заинтересовался я. - Зачем?

Лаэртид усмехнулся - весьма-а-а снисходительно! И вправду, откуда мне купеческую премудрость ведать?

Ну, понимаешь, Диомед... Сейчас мы серебро в слитках возим, каждый раз взвешивать приходится, на части рубить. А если сразу отливать - определенного веса? И с печатью царской, чтобы сомнений не было? Здорово, правда? Говорят, в Азии уже кто-то пробовал. А еще Паламед предложил новые значки для письма, вместо сидонских. Чтоб проще запоминались. Серьезные люди его, Паламе-да, знают. Под его слово Дом Мурашу сотню талантов отвалит!

Ну и занимался бы своими значками! - озлился я. - Чего это он про войну распелся? Дом Мурашу серебра отвалил?

Одиссей задумался, качнул головой:

Мурашу? Это вряд ли, тут иная игра... Ладно, приеду в Трою, разберусь. С

Еленой-то несложно будет, а вот все остальное...

Переспрашивать я не стал. Одно ясно - задумал что-то рыжий. И хорошо, если так. Вдруг повезет? Утрем нос пухлому!

Да что мы все о нем? - махнул лапищей Любимчик. - Ты-то как? Не поговорили даже с этой запаркой! Про жену не спрашиваю...

И не надо! - подхватил я. - Про нее, богоравную, не стоит!..

А твоя Амикла? Ты рассказывал...

Он поглядел на меня - и не стал договаривать. Видать, все у меня на лице написано было. Паламедовыми значками.

Та-а-ак! А ну, выкладывай!

Я оглянулся, поморщился. Ко времени ли? Вот-вот обоз тронется.

Выкладывай, говорю!

Я и выложил.

Слушал не перебивая, отвернувшись даже, только го-|ловой рыжей качал.

Наконец почесал нос, на меня взглянуть изволил:

Дурак ты!

Отворил я рот на ширину торита', набрал в грудь воздуха. Поразмышлял. Потом еще поразмышлял - уже основательнее. И рот сам собою затворился.

Дурак и есть!

Беги к ней, на колени падай, на брюхе ползай, умоляй! Думаешь, если ты ванакт... Ох и плохо мне стало!

Да ничего я не думаю, Одиссей! Ничего я не думаю!..

А зря! - отрезал он. - Это и царю царей иногда полезно. Любил, разлюбил!.. Любовь - это тебе не война, не копьем с перепою куда попало тыкать! Думаешь, любовь -она как добыча достается? Отбил, притащил - и счастлив' всю жизнь? Да тут не слов, не крови даже - души жалеть нельзя! Знаешь, проба в таких делах есть, вроде как для серебра...

Я вздрогнул. Серебро... Неверный колдовской свет над лесной поляной...

Что я наделал, Светлая? Что я наделал?

Ответь - не мне, не вслух, себе ответь: она бы за тебя умерла? А ты за нее?

Мне бы возмутиться, мне бы крик поднять. Мальчишка безбородый меня учит! А ведь учит! Только я не возмущался, я на вопрос отвечал.

Как она сказала? "Любят просто - как и умирают..."

А я даже не окликнул, когда она уходила! Ведь для того и уходила,чтобы

позвал!

О и,дурак!

Осознал? - вздохнул Любимчик. - Нет, не осознал еще, потом поймешь. Если только не поздно будет... Все, пора, поеду за Еленой! Привет передавать?

Я даже не ответил - только лапищу его, тетивой иссеченную, пожал. Дурная мысль в голове бронзовым гвоздем засела. Все мы толпой, орущим стадом, на Прекрасную накинулись, прокляли ее, богиню нашу, за то, что от мужа ушла. А меня вот Амикла бросила - и правильно бросила меня,дурака!

А может, Менелай ее тоже не окликнул?

Г о р и т - футляр для лука.

* *

Закат над Микенами, закат... Над приземистыми серыми башнями, над дальними, зеленеющими редким лесом холмами, над плоскими черепичными крышами, над белыми куполами гробниц, где вечным сном спят давние владыки Златообильных...

Закат, закат...

Под ногами - глыбы, неровные, вытертые и выбитые за долгие-долгие века.

Микенские стены - страшные, неприступные. Поглядишь - и дух захватывает. Кто же этакое наворотить мог?

На стену нас сам Агамемнон привел - похвастаться. Даже не привел - на колеснице привез. Прошла по стене колесница, и камешка не зацепила. Поглядел на нас Ат-рид, нос к небу задрал. То-то, мол!

Мы и не спорили. Головами покрутили и назад пошли. А я остался - закатом полюбоваться.

Красиво!

Про эти стены (как и про наши, аргосские) мне дядя Эвмел как-то

рассказывал. Конечно, не киклопы одноглазые их громоздили. Дурные они, киклопы, камень на камень пристроить не могут. Есть легенда, что это гелиа-ды, дети Солнца, руку приложили - когда над нашей землей правили. Их нет, а стены остались. Читал я на одной табличке, будто в Океане, что все наши Номосы бесконечной рекой обтекает, был когда-то громадный остров. Там и стояла их, гелиадов, столица - пока Поседайон Зем-левержец трезубцем не ударил. И острова уже нет, и гелиадов. Последние из них, говорят, по дальним лесам живут, одичали, лик зверовидный приняли. А может, и зря болтают!..

...Ну вот, размечтался! Ушло солнце за холмы, а я даже не заметил. До завтра, Гелиос Гиперионид!

Хайре!

А красиво тут!

Я замер. Застыл. Словно в засаде, когда враг рядом и уже не спрятаться, даже мертвым не притвориться...

Стены-то какие! Говорят, гелиады их строили. Слыхал о гелиадах, Диомед?

Паламед Эвбеец стоял рядом. Улыбался. Подмигивал. Ручки свои пухлые потирал.

Я тебя не убедил.

Нет.

Могу спросить, почему?

Не можешь...

Друг на друга мы не смотрели - вниз смотрели. На черную ночную тень, ползущую к дальним холмам, за которыми умер Солнцеликий.

Если хочешь, могу повторить еще раз...

Не хочу!

Я знал - надо уходить, повернуться спиной к этому непонятному человеку, но что-то сдерживало, не пускало. Будто бы я снова с Протесилаем, с Иолаем Чужедушцем, говорю. Разные они, совсем разные, ничем вроде бы и не похожие, но... Но все-таки похожие!

Если мы не будем воевать в Азии, то будем воевать в собственном доме.

Аргос против Микен, Фивы против Афин...

Слышал!

. У нас не хватает земли, скоро не будет хватать хлеба...

Угу...

Если мы не нападем, нападут они. У хеттийцев такие же беды, как и у нас...

Кому ты служишь, Паламед?

Не выдержал - повернулся. Улыбался Паламед На-вплид! Щурился, руки свои пухлые тер-потирал - словно грязь отмыть не мог.

А ты, Диомед?

Я понял: вот-вот - и нырну. Захлестнет прозрачная река, унесет, закружит...

Давно уже такого не было, считай, года два!

Дернул головой, снова вниз посмотрел - чтобы улыбки его паскудной не замечать. Сцепил зубы. Еще не хватало - из-за такого сорваться!