высыхают. Значит, я должен сверху высматривать этого дятла?
речушка пробиралась через дремучий лес, проскальзывала под упавшими
стволами, что устроились просто по-царски: комель с торчащими корнями на
одном берегу, вершинка на другом, одни ветви смотрят в небо, другие
взбивают пену в быстрых струях.
ее снова стиснуло в узких берегах, а деревья опускали ветви в воду с обеих
сторон, почти перегородив от берега до берега.
берега. Что-то тревожно мне...
последи, а то он бог, ты -- волхв, а свиней кому пасти, оборотню?.. Так я
вам напасу!
Потому что боги к огню ближе, чем волхвы. И мясо разогреет, потому что еда
-- дело священное.
обязанности. Выходило, что бог должен делать все на свете, но скорее
всего, Олег просто страшился, что Таргитай быстро управится с хворостом и
достанет из-за пазухи родимую. Говорит, новую песню сложил, жаждет
побахвалиться, а для него, человека рассудка, любые песни, что подло
обращаются напрямую к глупому, но сильному сердцу, минуя мудрую голову --
верх предательства и коварства.
заросла кувшинками, на полет стрелы от берега воду покрывала зеленая
ряска, крохотные зеленые листочки усеяли воду так густо, что воды почти не
видать, только если какая рыба вскинется за комаром, поверхность чуть
колыхнется, и видно, что под зеленью все же вода.
приклеенные, почти на каждом по крупной лягушке. Огромные, с раздутыми
боками, все дремали под косыми лучами, одна вяло стрекотнула, устыдилась и
поплотнее прижалась белым брюхом к зеленому ворсистому листу, от которого
так хорошо пахнет влагой.
почудилось движение. Замедлил шаг, пошел неслышно, готовый как к схватке,
так и... к лютой схватке.
почти подросток. Длинные светлые волосы, перехваченные лентой, падали на
обнаженную спину, а на голове пламенел венок из ярко-красных цветов. Ее
длинные стройные ноги по щиколотку прятались в цветке кувшинки, огромном,
как собачья миска, даже как корытце для свиненка. На нее и край болота
падала густая тень, листья двигались, и по воде и берегу словно бы
двигались солнечные кружева.
Олега, глаза расширились. На миг Мраку почудилось, что бросится в теплую
воду, распугивая жаб, но в следующее мгновение она бледно улыбнулась:
сердце то колотилось, как козел о ясли, то замирало, как муха на морозе.
Он чувствовал свои холодеющие губы, с трудом произнес:
глаз:
меня схватили какие-то люди... Я бежала, заблудилась, попала в это
болото... Дай мне руку, помоги выбраться.
доверчиво, протянула длинную нежную руку. Под тонкой нежной кожей билась
голубая жилка. От нежности и жалости у него остро кольнуло в груди.
замедленно вложила свою узкую ладонь в его широкую пятерню, тут же ее
пальцы сомкнулись, он успел удивиться нечеловеческой силе, и тут же его с
силой потащили в воду.
удивление, она напряглась, пальцы держали крепко, несколько мгновений
боролись молча, явор начал слегка вздрагивать.
Он сжал сильнее сам, напрягся. Жилы трещали, явор трещал и сгибался, но
Мрак чувствовал, как пересиливает, перетягивает, вот она уже поднялась,
вот он ее тянет, почти вытягивает, ее ноги уже вытянулись в струнку...
вот, наконец, показались ее щиколотки.
зазвенело. Кувшинка заколыхалась, наверх пошли ее ступни: широкие,
желто-зеленые, с перепонками между пальцев.
что едва не разрывает ее надвое, и наконец увидел длинные зеленые пальцы,
что крепко держали ее за щиколотки, но уже расцеплялись, их ждало нещадное
губительное солнце, жгло, как раскаленное железо жжет плоть...
плеском ушли под воду, а он выдернул ее к себе на берег. На самом деле она
оказалась не тяжелее ребенка, и от рывка с такой силой ударилась о его
твердую грудь, что дыхание вылетело со стоном, а волосы закрыли ей лицо и
холодными прядями заструились по его обнаженной груди. Мрак наконец
отпустил явор, схватил ее за волосы, оттянул голову, заглядывая в лицо.
переносице, изогнутые, как луки, а в его кулаке был настоящий шелк волос,
ни намека на водоросли.
болота... А ему велел какой-то колдун из племени людей.
вздернутой груди, все время опускался на ступни с перепонками. Не будь их,
ее не отличить от молодой красивой селянки. -- Я все понимаю. Иди...
глаза распахнулись во всю ширь так, что у него заболело сердце.
коснулись воды, в глазах вспыхнула радость, она упала навзничь, все еще не
отрывая от него взгляда. Вода с шумом пошла брызгами, в полупрозрачной
воде мелькнул ее гибкий силуэт, на миг исчезла, затем на середине болота
поднялся водяной столбик, вода опала, и водяница, все такая же
ослепительно красивая, крикнула срывающимся голосом:
лицо... но я навеки... Только назови мое имя... я услышу, приду...
подвесили скалы. В спину прозвучал ее затихающий крик:
стали чище, он угрюмо раздумывал над странностью этого существа, что
назвало ему свое имя, тем самым передав ему власть над нею. Всякий, кто
знает тайное имя, волен вызывать и приказывать. Потому старики стараются
опасных зверей не называть вовсе, вон бера зовут либо медведем, либо
косолапым, а то и вовсе топтыгиным, каждый волхв учит детей, чтобы не
поминали вслух черта, а то придет...
-- Ишь, даже водяницу заставил...
запах жареной рыбы. Олег, ухмыляясь, показал на крупных карасей, толстых и
уже покрытых коричневой коркой, из-под которой выглядывало нежное белое
мясо. Улыбка сбежала с его лица, когда увидел глаза Мрака:
в словах. Лицо на тебе висит, только это уже не лицо, а... совсем не лицо.
Кого загрыз?
со своим колдуном, или же урюпинцы, за своего Змея мстятся?
но сильный, а другой не силен, зато искусен. Есть разница?
Какой ты простой, Мрак! Простой и доверчивый... Ладно, время дорого. Я
пройдусь над лесом. А ты, Тарх, налови еще рыбки...
остановить Таргитая, мол, ножки замочит, но пересилил себя, сказал угрюмо:
костра. Начали! Время, в самом деле, дороже не бывает.