Чтение 40–й страницы книги ~Град обреченный~

- Ты придешь в редакцию? Или ты правда болен?

- Приду, конечно, приду, - сказал Андрей. - Ты объясни...

- У нас списки, - торопливо проговорил Кэнси. - Спецкоры и все такое
прочее... Архивы...

- Понял, - сказал Андрей. - Только почему ты думаешь, что фашистский?

- Я не думаю, я знаю, - нетерпеливо сказал Кэнси.

Андрей стиснул зубы, закряхтел.

- Подожди, - сказал он с раздражением. - Не пори горячку... - Он
лихорадочно соображал. - Ладно, ты все подготовь, а я сейчас выхожу.

- Давай, - сказал Кэнси. - Только осторожнее на улицах.

Андрей бросил трубку и повернулся к фермерам.

- Ребята, - сказал он, - ехать надо. Подвезете до редакции?

- Отчего же, подвезем... - отозвался дядя Юра. Он уже поднимался
из-за стола, на ходу заклеивая козью ножку. - Давай-ка, Стась, вставай,
нечего тут рассиживаться. Мы тут с тобой рассиживаемся, а они там,
понимаешь, власть берут.

- Да, - сокрушенно согласился Стась, тоже поднимаясь. - Ерунда
какая-то получается. Всю головку вроде бы сняли, всех поперевешали, а
солнца все равно ни хрена нет... Еж твою двадцать, куда это я машинку свою
сунул?..

Он шарил по всем углам, отыскивая свой уродец автомат, дядя Юра,
попыхивая козьей ножкой, неторопливо натягивал поверх гимнастерки рваный
ватник, и Андрей тоже было поднялся одеваться, но натолкнулся на Сельму.
Сельма стояла, загораживая ему дорогу, очень бледная и очень решительная.

- Я с тобой! - заявила она тем самым особенным наглым высоким
голосом, которым обычно затевала свару.

- Пусти, - сказал Андрей, пытаясь отстранить ее здоровой рукой.

- Я тебя никуда не пущу, - сказала Сельма. - Или ты берешь меня с
собой, или ты остаешься дома!

- Уйди с дороги! - заорал Андрей, срываясь. - Тебя только там не
хватало, дура!

- Не пу-щу! - сказала Сельма с ненавистью.

Тогда Андрей, не разворачиваясь, но очень сильно ударил ее ладонью по
щеке. Наступила тишина. Сельма не шевельнулась, только белое лицо ее с
вытянутыми в ниточку губами снова пошло красными пятнами. Андрей
опомнился.

- Извини, - сказал он сквозь зубы.

- Не пущу... - повторила Сельма совсем тихо.

Дядя Юра пару раз кашлянул и сказал как бы в сторону:

- Вообще-то в такое время женщине одной в квартире... нехорошо,
пожалуй...

- Это точно, - подхватил Стась. - Нехорошо сейчас одной, а с нами
никто не тронет, мы - фермеры...

А Андрей все стоял перед Сельмой и смотрел на нее. Он пытался хоть
сейчас и хоть что-нибудь понять в этой женщине и, как всегда, ничего не
понимал. Она была шлюха, шлюха природная, шлюха божьей милостью - это он
понимал. Это он понял давно. Она любила его, полюбила с первого же дня -
это он тоже знал, и знал, что это нисколько ей не мешает. И одной в
квартире остаться сейчас ей было все равно что плюнуть, она вообще никогда
ничего не боялась. Это тоже ему было прекрасно известно. Все в отдельности
о себе и о ней он знал и понимал, а вот все вместе...

- Ладно, - сказал он. - Одевайся.

- Ребра-то болят? - осведомился дядя Юра, стремясь увести разговор
куда-нибудь подальше в сторону.

- Ничего, - буркнул Андрей. - Терпеть можно. Перетопчемся.

Стараясь ни с кем не встречаться глазами, он сунул в карман сигареты,
спички и остановился перед буфетом, где в самом дальнем углу под грудой
салфеток и полотенец лежал у него пистолет Дональда. Брать или не брать?
Он представил себе разные сцены и обстоятельства, в которых пистолет мог
бы пригодиться, и решил не брать. Ну его к черту, обойдусь как-нибудь.
Воевать я во всяком случае ни с кем не собираюсь...

- Ну пошли, что ли? - сказал Стась.

Он уже стоял у двери и осторожно продевал перебинтованную голову в
ремень автомата. Сельма стояла рядом с ним в длинном своем грубом свитере,
который она натянула прямо поверх декольте. На руке у нее был плащ.

- Пошли, - скомандовал дядя Юра, громыхнув об пол прикладом пулемета.

- Серьги сними, - буркнул Андрей Сельме и вышел на лестницу.

Они стали спускаться. На лестничных площадках шушукались в темноте
жильцы, испуганно замолкали и сторонились, различив вооруженных людей.
Кто-то сказал: "Это Воронин..." - и сейчас же окликнул:

- Господин редактор, вы не скажете, что в городе происходит?

Андрей не успел ничего ответить, потому что на спрашивающего зашикали
со всех сторон, а кто-то зловещим шепотом проговорил: "Не видишь, дурак,
повели человека!.." Сельма истерически хихикнула.

Они вышли во двор, погрузились в телегу, и Сельма накинула на плечи
Андрея плащ. Дядя Юра вдруг сказал: "Тихо!" - и все стали прислушиваться.

- Палят где-то, - негромко сказал Стась.

- Длинными очередями, - добавил дядя Юра. - Не жалеют боеприпаса... И
где они его берут? Десяток патронов - пол-литра самогонки, а он - во как
чешет... Н-но! - заорал он. - Застоялась!

Телега с грохотом вкатилась под арку. На ступенях дворницкой стоял с
метлой и совком маленький Ван.

- Гляди-ка - Ваня! - воскликнул дядя Юра. - Тпр-р-р! Здорово, Ваня!
Ты что здесь, а?

- Подметаю, - отозвался Ван, улыбаясь. - Здравствуйте.

- Брось, брось подметать! - сказал дядя Юра. - Что ты, в самом деле!
Поехали с нами, мы тебя министром, понимаешь, сделаем, в чесуче ходить
будешь, на "Победе" раскатывать!

Ван вежливо засмеялся.

- Ладно, дядя Юра, - нетерпеливо сказал Андрей. - Поехали, поехали!..

У него сильно болел бок, в телеге сидеть было неудобно, и он уже
жалел, что не пошел пешком. Незаметно для себя он привалился к Сельме.

- Ну ладно, Ваня, не хочешь - не надо, - решил дядя Юра. - Но насчет
министра - приготовься! Причешись, понимаешь, шею помой... - Он взмахнул
вожжами. - Н-но!

С грохотом выкатились на Главную.

- А чья это телега, не знаешь? - спросил вдруг Стась.

- Хрен его знает, - отозвался дядя Юра, не оборачиваясь. - Лошадь
вроде бы этого крохобора... ну, по-над самым обрывом живет, рыжий такой,
конопатый... канадец, что ли...

- Ну? - сказал Стась. - Во, матерится, наверное.

- Нет, - сказал дядя Юра. - Убили его.

- Ну? - сказал Стась и замолчал.

Главная улица была пуста и затянута тяжелым ночным туманом, хотя по
часам было пять пополудни. Впереди туман имел красноватый оттенок и
беспокойно мерцал. Время от времени там ярко вспыхивали пятна белого света
- то ли прожектора, то ли мощные фары, - и оттуда, глухо сквозь туман,
перекрывая иногда грохот колес и перестук копыт, доносилась пальба. Что-то
там происходило.

В домах по сторонам улицы многие окна были освещены, однако большей
частью только в верхних этажах, выше второго. Очередей возле запертых
магазинов и лавок не было, но Андрей заметил, что в некоторых подворотнях
и подъездах стоит народ - осторожно выглядывают, снова прячутся, а самые
отчаянные выходят на тротуар и смотрят туда, где мерцает и трещит в
тумане. Кое-где на мостовой неподвижно лежали какие-то словно бы темные
мешки. Андрей не сразу понял, что это, и только через некоторое время с
удивлением убедился, что это мертвые павианы. В скверике возле темной
школы паслась одинокая лошадь.

Телега грохотала и тряслась, все молчали. Сельма тихонько нащупала
руку Андрея, и он, отдавшись боли и усталости, совсем привалился к ее
теплому свитеру и закрыл глаза. Плохо мне, думал он. Ох и плохо... Что это
Кэнси там горячку порет, какой там еще фашистский переворот?.. Просто
остервенели все от страха, от злости, от безнадежности... Эксперимент есть
Эксперимент...

Тут вдруг телегу дернуло, и сквозь грохот колес послышался такой
дикий и пронзительный визг, что Андрей тут же очнулся, мгновенно весь
покрывшись потом, выпрямился и очумело завертел головой.

Дядя Юра ожесточенно матерился, изо всех сил натягивая вожжи, чтобы
удержать лошадь, рвущуюся куда-то вбок, а слева по тротуару, испуская
нечеловеческие и в то же время совсем человеческие, полные боли и ужаса
визги, неслось что-то горящее, какой-то комок пламени, оставляя за собой
брызги огня, и прежде, чем Андрей успел опомниться, понять, Стась ловко
соскочил с телеги и от живота, в две коротких очереди срезал из автомата
этот живой факел - только стекла зазвенели в какой-то витрине. Огненный
комок, кувыркаясь, прокатился по тротуару, жалобно пискнул в последний раз
и замер.

- Отмучился, бедняга, - сказал Стась хрипло, и Андрей наконец понял,
что это был павиан, горящий павиан. Чушь какая-то... Теперь он лежал,
свесившись с тротуара, продолжая медленно гореть, и тяжелый смрад
распространялся от него по улице.

Дядя Юра снова тронул лошадь, телега покатилась, и Стась пошел рядом,
положив руку на дощатый борт. Андрей, вытягивая шею, смотрел вперед, в
мерцающий, сделавшийся очень светлым и розовым туман. Да, что-то там
происходило, что-то совершенно непонятное - какой-то вой доносился оттуда,
стрельба, рокот моторов, и время от времени яркие малиновые вспышки
возникали там и сейчас же гасли.

- Слышь, Стась, - сказал вдруг дядя Юра, не оборачиваясь. -
Сбегай-ка, браток, вперед, глянь, что там делается. А я за тобой
потихонечку-полегонечку...

- Ладно, - сказал Стась и, взяв свой чудо-автомат под мышку, трусцой