группы грила, до сих пор не троганая, двустволка!
многие в доме ему подражали.
буим, шалаву. Я те шнифты-то погашу... На понтах вся, дырка сухая!..
с койки. Одним движением разорвал ворот убогого платьица и стащил его
вниз. Маринка дернулась, но Мордоворот ударил ее в живот коленом, и она
согнулась от адской боли. Тут же ее безжалостно схватили за волосы, едва
не выдрав их с корнями, и в губы ткнулась вонючая влажная залупа Бугая. В
эту секунду решалась дальнейшая судьба Маринки, и она это вдруг осознала,
в голове будто сверкнула молния... у нее оставался последний шанс
переменить решение, но она его НЕ переменила. Ей уже было наплевать на
боль, на унижение, на все. На жизнь.
челюсти. Я НЕ СОСУ.
это мгновение перед ее мысленным взором вдруг предстали папочка и мамочка,
какими она их запомнила, в то утро, когда они уехали на вокзал... И
Маринка сильно-пресильно зажмурилась, чтобы эти самые дорогие в мире, и
последние, что остались ей перед смертью, образы не выпали из глаз, чтобы
никто-никто, никакой Бугай, не смог их отобрать!..
сторон, во много рук и ног, и сокрушаемое ими, оно конвульсивно
содрогалось... в голове что-то взорвалось, и тут же свет мира померк.
вопль Бугая, к этому моменту смолкший, потому что Васька от болевого шока
потерял сознание, прибежали Сидоров и Молчанов, воспитатели, они застали
сцену, не виданную в детдоме никогда, хотя уж где-где, а здесь навидались
ВСЯКОГО...
сторон, превращая его в окровавленный кусок плоти, а голова ее, как
приклеенная, держалась у живота распростертого на койке Васьки...
одежду оставшихся и прекратили побоище. Молчанов, соображавший быстрее
Сидорова, схватил лежавшую на тумбочке Бугая ложку, чудом не улетевшую во
время избиения девчонки, и как мог быстро разжал ее челюсти. Бездыханное
тельце свалилось на пол возле койки. Полуоткушенный член Васьки был согнут
под углом градусов восемьдесят и истекал кровью, лившейся без остановки.
Четверо эсесовцев, кто стоя, кто лежа, таращились на воспитателя и
предводителя Бугая, и ругались по-черному, трое тихо, а дебил Семечкин
вголос, не стесняясь Молчанова. Воспитатель покосился на
жлоба-восьмиклассника, но ничего не сказал, совпадая с фамилией. Он вообще
был такой, этот воспитатель, не говорливый. Предпочитал сразу в рожу, если
что. Но дядька был справедливый и зря не бил, не то что мерзкий мудак
Сидоров... И не трогал девчонок никогда, в отличие от него же.
как-нибудь полуоторванную елду Бугая, встал на колени и не брезгуя
попытался пережать у основания, но только перемазался в кровище. Вытер
руки о разорванное платье, валявшееся тут же, на койке, опустил взгляд,
недоуменно посмотрел на него и тут вспомнил о девчонке. Не вставая с
колен, осторожно приподнял ее головенку и посмотрел на лицо. Ему, видимо,
показалось что-то, он нахмурился и попытался нащупать пульс, на запястье.
Потом на шее. Совсем помрачнел.
несколькими воспитательницами и воспитателями, пристроившимися к ней по
ходу. Молчанов подхватил тельце девчонки, чтобы медработница получила
свободный доступ к органам и туловищу Бугая, и осторожно положил Маринку
на соседнюю койку, прикрыв ветхой простынкой.
пошли какие-то осложнения... в дом он вернулся только через полгода. А как
только его увезла машина с красным крестом, приехала вторая бригада, но ее
врач счел состояние девчонки "средней тяжести", обработал ссадины и
кровоподтеки, поставил уколы, буркнул, что если не придет в сознание еще
через полчаса, тогда надо везти в нейро. Маринка пришла в сознание через
двадцать минут, раздраженный какими-то своими проблемами врач наскоро дал
инструкции фельдшерше и вторая бригада укатила.
в голове тоже. Только одна - о том, что папочку и мамочку она им не
отдала.
злобно уставилась на лежащую Маринку.
те потом устрою, бля...
Костлявая, исключительно мужеподобная, никогда не ходившая замуж жестокая
стерва, разменявшая полтинник. С высшим педагогическим образованием.
Трах Мати. Когда та выскочила в коридор, попыталась показать ей вслед
дулю, но руки не слушались, не смогла даже скрутить... "Папочка, где ты...
- подумала. Если бы оставались силы, расплакалась бы, впервые за год. - Я
так по тебе скучаю... и по мамочке тоже... вы там в раю, да? Папочка, если
бы я была очень-очень умная и взрослая, я бы сделала так, чтоб вы
вернулись ко мне... Я не знаю как, но я придумала бы... И еще я сделала бы
так, чтобы злых людей совсем не было, чтобы все-все стали добрыми, как
вы... Даже Ваську Бугая добрым бы сделала, даже Трах Мать. И после этого
они никогда бы не делали мне больно и обидно... а я не хочу делать им
больно в ответку. Ведь ты меня учил, папочка, что нельзя становиться злым,
даже если тебе делают плохо... Но я стану очень плохой, если меня снова
будут заставлять это делать... Никто меня на понт не возьмет, да. Я обещаю
тебе, папочка... Я НЕ БУДУ СОСАТЬ".
уколы, поставила рядом на тумбочку стакан с какой-то горячей жидкостью,
перевязала Маринкину голову, положила остатки бинта и ножницы рядом со
стаканом, пожелала выздоравливать и ушла спать в воспитательскую. За окном
начался дождь... Маринка смотрела в окно, как сверкают молнии, слушала,
как шуршит за стеклом вода и погромыхивает изредка гром, и вспоминала
папочку и мамочку. Целый год она запрещала себе это делать, но сейчас -
позволила. Она не отдала их никому, и не отдаст. Никто не вынудит ее
"сосать"... никто на понт не возьмет... никто... никогда... лучше умереть
и к папо...
звякнула, и этот звук вырвал Маринку из сна. Она почему-то сразу поняла,
что находится в опасности, хотя пока еще ничего, кроме четкого ощущения,
что рядом находится что-то живое, не предвещало угрозы. Ложечка звякнула
повторно, видимо, ЖИВОЕ опять задело тумбочку. Вслед за вторым "звяком"
Марина наконец-то различила дыхание. Кто-то стоял рядом с кушеткой и
ДЫШАЛ. Зато Маринка перестала...
ложечки, но Маринка услышала. Никак не отреагировала. Может, пронесет?..
мгновенно заледенела от ужаса, а вторая ладонь уже откинула одеяло и
задирала на живот только что выданное новое платьице. Маринка, бессильная
что-либо сделать, даже пошевелиться, ощущала, как мужская рука разрывает
трусики и неостановимо вторгается между стиснутых бедер. Неведомый
насильник тяжело сопел, но ничего больше не говорил... "НЕТ!!! - кричала
мысленно Маринка. - НЕТ!!! НЕТ!!! НЕТ!!! НЕ-Е-Е-ЕТ!!!". Ладонь,
прижимавшая ее рот, скомкала губы, подбородок и нос, и от ужасной боли
девчонка едва не лишилась сознания... И тут насильник убрал руку с лица,
ему понадобились они обе для другого... Всхлипнув, девчонка втянула
свежего воздуха, и конвульсивно дернулась. - Пикнеш-ш-шь, соска, манду на
башку натяну!.. - прошипел зверь, схвативший ее в лапы, и Маринка узнала
голос. "НЕТ!!! ЗА ЧТО?!!", - хотела она крикнуть, но только сиплый всхрип
издала. Лапы зверя раздвинули тощие, кожа да кости, девчоночьи бедрышки,
уцепились за них и рывком развернули тельце поперек кушетки, так что пятки
упали на пол. Голова Маринки въехала в стену с размаху, и этот удар вдруг
вывел ее из оцепенения. Кричать она не смогла, но подняла одну ногу,
уперлась ею в живот зверя и толкнула, рванулась в сторону, вбок, стремясь
проскочить под лапами и броситься к двери. Не успела... Лапа схватила за
волосы и рванула назад. Взмахнув ручками, девчонка завалилась обратно на
кушетку, попутно сметя все с тумбочки. Раздался звон разбивающегося
стекла, и, уже повалившись на кушетку, Маринка осознала, что ее пальцы, в
дольку секунды промелькнувшие над тумбочкой, подсознательно искали и нашли
то, что искали... Зверь зарычал и остервенело ударил строптивую жертву. В
живот... Девчонка издала нутряной, почти неслышимый крик боли: "Ык..." и
согнулась на кушетке, скрутилась в клубочек. Зверь еще раз ударил ее,
попал по пояснице, но больше ни звука не вырвалось изо рта Маринки. Она
закусила губы до крови, распрямилась как только могла быстро, отвела как
можно дальше руку и сложилась вновь, как отпущенная пружина, метя сжатым
кулаком туда, где слышалось сопение. Из тьмы раздался дикий вопль, и лапы
зверя тут же разжались. Маринка отвела зажатые в кулаке ножницы и изо всех
остатков сил ударила второй раз... ударила бы и третий, но сил не было
уже... Зверь выл и хрипел. Маринка сползла с кушетки на пол и на карачках
полезла к двери, пока зверь не опомнился... Очутившись в коридоре, в
тусклом свете пыльной лампочки, поднялась на дрожащие ноги, придерживаясь
за стеночку, и посмотрела на ножницы, которые не выпустила. Сложенные