глаза с неохотой взглядывают в ночную тьму.
ненадежною коркой льда стремительно пронося черную страшную воду и
тупорылые, сонные тела больших рыб. Редко, с хриплыми оттяжками, взлаивают
сторожевые псы.
и думные нижегородские бояре. Речь велась долгая и нудная все о том же - о
подкупах, взятках, грамотах и дарах.
старшего родича, Константина Васильевича Ростовского, и теперь они сидят
вдвоем, неспешно попивая: ростовский князь - подогретый белый <боярский>
мед, хозяин - заваренный крутым кипятком липовый цвет с сушеной малиной и
несколькими каплями красного греческого вина.
постельничего высокое взголовье из подушек, кошмы и ордынского тулупа и
теперь удобно полулежит, откинув породистую голову и утопив ее до висков в
густой, завитой в тугие шелковистые кольца овчине. Длинное лицо князя
кажется оттого еще более длинным, еще более изможденным и породистым, как
у борзого хорта. Мелкие капельки испарины выступают на высоком челе, и он
время от времени прикладывает к лицу вместо плата прохладный полотняный
убрусец.
слушает, хмуря чело, кивает согласно. Он теперь тоже немолод, когда-то
молодой, красивый ростовский князь! Ему перевалило за сорок. Дома
подрастает многочисленная семья, и видеть, как ростовское серебро плывет и
плывет в московские бездонные карманы, ему все более тяжко. Смерть князя
Семена разом развязала его нравственно, освободив от того невольного
почтения и трепета, которые внушало ему всегда железное упорство
московского шурина. И только одно пугает теперь князя Константина -
здоровье суздальского свата, без которого ему совсем никогда уже не
сладить с Москвой.
то опускает глаза и в эти мгновения вспоминает лицо жены Маши, сестры
Семеновой. (Как-то и тут Ивана Ивановича почти что не принимают в родню,
хоть и ему Маша приходит родною сестрою!) Маша по смерти Семена плакала. А
теперь сама хлопочет, как бы добиться ослабы от Москвы.
крышкой. Поглядел на увернутый в стеганую одежку кувшин, отдумал, отставил
достакан на низкий столик. Углы просторной, но низкой хоромины тонули в
сумраке. В дымнике завывало протяжно и тонко. Ежели бы не дорогая божница
да несколько узорно окованных и расписных ларей по стенам - были бы
ордынские покои князя точь-вточь похожи на избу зажиточного крестьянина
где-нибудь на Кудьме или под Городцом.
постепенно согреваются ноги. Выговаривает наконец:
- вдвойне. Вся сила Москвы - в нашей слабости!
приданого. Кроме родового имени мало что мог дать за дочерью ростовский
князь.
Незримые знобкие струи, прорываясь в щели, текут по покою. И кажет, что
при жарко натопленных печах в палате холодно.
у ростовского. - Сошник из борозды на обороте не вырывает у тя?
суздальский сват? Или иносказание какое?
блеском в глазах - видимо, у него опять подымается жар. - Ныне, как
осаживаю народ на мордовских росчистях, дак не пораз за рогач браться
приходило! Покажешь, первую борозду пройдешь - тут уже поверят мужики, что
свое, что не на час, а навек дадено! Да и слава потом: <Князь пахал, сам!>
Дал волю смердам места выбирать себе. Глянул потом на эти деревни - самому
любо-дорого стало! Умеют селиться, умеют и хоромы поставить! Тут тебе и
вода, и лес, и пашня, и огороды - все под рукой, и места высокие, красные,
здоровые, боровые, и озор красив!
куда-то вдаль.
- по рекам! Убей реки, запруди - и Русь убьешь! В поймах - луга заливные.
По воде - путь. На крутоярах, где сухо, - села, города, храмы! Пашня под
лесом, а где чернолесье, болота где, тут тебе и влага на сухой год, и
землю напоит, и согреет тою водою болотною, морозы смягчит, снегу добавит
в поля, да и от ворога за болотами завсегда отсидеться мочно!
Константин понял наконец, что у свата не бред, не усталь от долгой
толковни с боярами, да и не насмешничает он вовсе над ним, а говорит
надуманное давно, наболевшее, пото и рассказал про пахоту свою! Не ведал
того ростовский князь, даже не догадывал про свата такое. Как-то больше
представлял его в думе, в совете княжом, верхом на коне или на пирах, во
главе стола...
иную работу: косили, плотничали отай, но баять о том почитали неприличным
- не княжеское дело, не боярское! Князь - правитель. Его дело - суд да
война. Но и управлять надобно, зная то дело, коим заняты подвластные тебе
люди! На то, верно, и намекает суздальский сват? Либо опыт хочет свой
передать молодшему? Константин Ростовский, многое испытавший в жизни, стал
слушать и вникать внимательнее.
спрашивал суздальский князь. - Ото фрягов, франков, немцев, угров, греков,
болгар? Не ведаешь? Тем, что мы - перешли рубеж! Рубеж холода! Зимы долги
в нашей земле, скот во хлевах более полугода стоит. Хлеб насеять да убрать
- мало времени того дадено! И погоды не те! Тут народу воля нужна!
Обязательно воля! Иначе - не одюжит земли. Широта, простор! Пахарь наш в
летнюю пору почти не спит, чуешь? Черный народ на Руси богат и должен быть
богат, иначе не стоять русской земле! А села - редки, раскидисты, в лесах!
Лес береги, коли мочно, лес защитит ото всего: и от мраза, и от ветров, -
чуешь, какие здесь погоды? А там, на Двине, того больше! С Ледовитого моря
ветра! Лес русскую пашню бережет от ветра, а самого пахаря - от лихого
находника. Имя нашей земле - Залесье, помни про то, Костянтин! Зимы
суровы, земля неродима, население редко, а враг подступит? Богатый смерд
сам пойдет воевать! А бедный, нужный, ежели б и захотел, дак и то не
заможет! Князь Иван, покойник, леготу давал смердам, пото и выстала
Москва! Татей казнил, черный народ берег, торговому гостю давал от лихих
воевод бережение... Хлеб, мясо дешевы на Москве! Мы, што ль, не заможем
того? Да у нас с тобою, Костянтин, и земли, и простору поболее, и пути
торговые в наших руках! Вникни! Гляди! - говорил, блестя глазами, хозяин.
- Гляди и помысли! Вот Волга! Где мой Нижний - Ока с Волгою сходят в одно.
По Волге - путь, по Оке - путь. Олег держит и Оку и Проню. И Лопасню отбил
у Москвы, а коли Коломну возьмет - рязанская она, Коломна, - тут уже путь
чист хоть до Брянска, хоть до Чернигова, хоть и до Цареграда самого! Ниже
по Волге - Сура Поганая, там осаживаю людей. Выше, на устье Унжи, у меня
Юрьевец, Унжу запирает. Выше по Волге - Кострома. Кострому надо отобрать у
московита. Жаль, Василий Давыдович, ярославский князь, рано помер! Самому
Калите окорот давал! Дальше, гляди, по Мологе: Устюжна, Бежецкой Верх, а
там пойдут Торжок, Волок - вс° то новгородские волости. На Верхней
Волге - Тверь, дальше - Ржева. Чаю, Ольгерд Ржеву у Иваныча теперь
отберет! А там уже Днепр, Смоленск, на запад пути, в Киев, в тот же
Царьград по Днепру. Ну, а от тебя по Шексне к Белоозеру путь, Кубена,
Каргополь... Там уже реки к холодному морю текут: Сухона, Двина, Вычегда,
Вага... Сколь простору! Не упусти! Великий Устюг не упусти, Галич!.. А там
уже Новгород опять... Вот она, Русь! На реках вся! Много земли-то!
Невпроворот земли! А Москва, что Москва?! Без тех волостей далеких да
необжитых задохнется она! Будьте лишь вы дружны! А то кажный из вас, как
вот енти...
выдохнул с болью и силой:
Научись пахать, Костянтин! Сам кажи пример, стой у мыта, у весчего стой! В
руках держи! А то вы все, ростовские князи, токмо делились да спорили! Вот
и доспорили, и делить стало нечего... На север гляди, на восток! Широко
гляди! Я бы, князь, на месте твоем, может, в Устюг и столицу перенес! И
всю Двину, и Вагу, и Кокшеньгу, и Заозерье, все бы позабирал под себя!
взглядывая на свата, Константин Ростовский.
Опоздали уже... Мне вот тоже жизни не хватило! - с горечью признается он.
- Да не смотри ты так жалобно на меня! Ета болесть - не болесть,
завтра-послезавтра выстану! - прибавляет он, вновь отирая лицо убрусом. -
Налей вот еще горячего! Так! И меду подай теперь, нетвореного. Там, в
поставце!
князь Константин поднялся.
было не сказалось: <Семена Иваныча>. - Усмехнул невесело, поправил себя: -
Ивана Иваныча?
Володихин Дмитрий
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Скальци Джон
Шилова Юлия