посадов, с сотнями тысячей черного народа - крестьян, купцов и
ремесленников, с лесами, реками, озерами и морями; простершийся на многие
дни пути во все стороны, властительный и богатый. Город, который хоть и не
мог уже, как древле, ставить киевских князей на престол и сокрушать
суздальские рати, но от решения которого - к Москве или к Литве
присоединиться - и сейчас еще зависели, на столетия вперед, судьбы Руси
Великой.
Глава 13
слободе. Пожар начался в исходе ночи. Огню не дали ходу, кинулись, не
мешкая. У всех был памятен августовский пожар, слизнувший пол-Москвы. Сам
великий князь явился с дворянами и тушил огонь своими руками. Быстро
раскидали два обывательских дома, что уже начинали угрожающе дымиться, не
глядя на плачущих баб с зареванными детьми, бестолково суетившихся под
ногами, спасая тощие пожитки. Крючьями растаскивали пылающие бревна, цепью с
ведрами выстроились от Москвы-реки, подавая воду, и пламя, поплясав и
пометавшись, сникло, окуталось чадом, высылая там и сям разрозненные длинные
языки. Их заливали, затаптывали сапогами, стараясь перед лицом великого
князя выказать особое усердие.
пламени, горького дыма, искр, прожигающих платье, завораживающий блеск огня.
Любил следить, как сникает пламя, как взметываются и опадают непокорные
языки-лизуны и пчелиные рои светящихся искр - любил укрощать стихию.
Сильными руками он ловко орудовал крюком, морщась от жара, бил мокрой
метлой, не глядя на дворян, кидавшихся аж в огонь перед ним, чтобы защитить
государя. Приятно было бить по огню. Искры летели врозь испуганным роем,
змеиные головы пламени корчились, как от боли, и шипение черного дерева,
окутанного паром, было словно шипение укрощаемого гада.
усталости, которой требовало его молодое, сухощаво-подбористое сильное тело
с буграми мышц, вынужденное к долгой неподвижности великокняжеских приемов,
званых трапез и многочасовых молебствий, усталости, от которой чувствуется
тяжесть рук и просторность широких плеч и от коей прямее сидишь на коне.
пожаров.
означился близкий восход. Громче кричали галки, тучами реявшие над Кремлем,
и воробьи, крылатые обитатели торга. Поднявшийся с зарею ветер нес от
заречья тонкий запах хвои и сена, и казалось, что пахнет весной.
стремянного, с пятном сажи на щеке, неторопливо уселся в седло и еще раз
оглянулся на дымящуюся черноту, которую смерды продолжали закидывать снегом,
на море крыш Китай-города, с острыми верхушками шатровых бревенчатых храмов,
возвышенными кровлями боярских хором и голыми прутьями садов над заборами,
на заречные далекие красные боры, с резкой ясностью подумав о том,
важнейшем, что предстояло решить сегодня ("Новгород?") - и шагом тронул коня
вверх по косогору, мимо просыпающегося, как потревоженный муравейник,
московского торга, что широко раскинулся под стенами Кремля и по берегу
Неглинной (и откуда уже бежали опоздавшие зеваки, торопясь поглядеть на
государя), к белокаменным башням крепости.
камень въелась несмываемая копоть пожарищ и сажи из труб ремесленной
слободы. Полустертые черные смоляные потоки напоминали об осадах крепости
Литвой и татарами, победах и поражениях, когда город сдавали и сплошной
пожар бушевал не только вокруг, но и внутри кремлевских стен, черня и
прожигая их белый известняк. Приречные каменные городни начинали
заваливаться, и по башне около ворот тоже прошла большая трещина, лишь
недавно замазанная по его приказу. Внутри этого каменного, построенного
Дмитрием Донским, прадедом Ивана, скорее грязно-серого, чем белого Кремля,
лепились, буро-черные под снегом, нагромождения деревянных бревенчатых хором
и палат великокняжеских, митрополичьих, боярских, приказных, а также клетей,
изб, караулен, амбаров, житниц, тюрем, поварен, погребов, медоварен,
конюшен, соколен, псарен и прочих деловых и жилых сооружений, среди коих был
и золотоордынский посольский двор. Иван все еще не выселил нежеланных гостей
из Кремля, хотя распоряжаться, как встарь, они уже давно не смели. Массы
народу, мирного и оружного, кишели и сновали среди этих построек с
гульбищами, резными крыльцами и островерхими кровлями, либо приземистых с
пудовыми замками на массивных тесаных дверях.
белокаменных храма. Небольшой одноглавый Успенский собор, выстроенный
полтораста лет назад Иваном Калитой по просьбе митрополита Петра, и грозящий
рухнуть, со сводами, подпертыми "древами толстыми", о перестройке которого
велись неотступные разговоры с митрополитом. Княжеская Благовещенская
церковь, в которую проходили прямо из палат великокняжеских, отстроенная
дедом Ивана, но тоже уже обветшавшая. Храм Михаила архангела, выстроенный
также еще Иваном Калитой, с гробницами князей великих и тоже зело ветхий.
Вот почти вся каменная красота тогдашнего Кремля. На месте позднейшей
величественной колокольни Ивана Великого стояла маленькая каменная церквушка
Иоанна Лествичника, возведенная все тем же Калитой. Каменные палаты были
только на митрополичьем дворе - строительство покойного митрополита Ионы,
двадцатилетней давности, уже пострадавшие от пожара, с церковью
Ризоположения при них.
золотых глав позднейших величавых соборов. Все это пышное строительство было
еще впереди и в голове Ивана, который сейчас, озирая серые стены, привычно
думал о том, что пора бы заменить обветшавшую крепость новой. Да и каменные
палаты для себя пора соорудить! Город полнился добром. Амбары ломились
овсом, рожью, пшеницей, мукой разного помола, крупами - гречей, пшеном,
ячменем, толокном, солодом. Два житных двора, городовой и княжеский, вмещали
кремлевские стены. Тысячами пудов исчислялись запасы соли, масла, кислых и
сметанных сыров, сырого и вареного меда. Тысячами бочек - белужина,
сиговина, щучина, стерлядь, мокрые осетрьи пупки, осетры шехонские и
косячные, семужина, сельди, снетки, зернистая и паюсная икра. Десятками
тысяч исчислялись меха: шкурки белок, горностаев, куниц, рысей, бобров,
соболей, лис, волков и медведей.
являлись в Москву послы из земель западных, где, передают, каменных палат в
городах множество. Не слабнет и угроза ратная... Да и без того чуть не
ежегодно выгорающая Москва требовала более прочных, не так легко
обращающихся дымом строений. Митрополит Филипп молил воздвигнуть новый,
приличествующий стольному граду храм Успения Богоматери. На храм нужны были
деньги немалые... Так же ли митрополит Петр в свое время молил Ивана Калиту
заложить вот этот, подпертый древием храм? Митрополит уже видит в мечте
новую церковь, схожую со знаменитым Владимирским собором, строительством
Андрея Боголюбского, Юрьевича, Мономашьего внука. Сам же Иван еще не знал,
каким будет его Кремль. Не знал даже, белокаменным или иным, и видел
привычно белокаменным. А Кремль, когда пришел срок отстраивать новые стены,
стал краснокирпичным, и только в песнях упрямо продолжал зваться
белокаменным, белокаменною Москвой. И уже в новом обличьи продолжала затем
Москва расти в небеса и украшаться шатровыми завершениями башен, из крепости
превращаясь в сказку, невиданную и неслыханную прежде. Но гусляры не
замечали цвета кремлевских стен и башен.
безымянного добра молодца, погинувшего в степи. Новый Кремль стал
окаменевшею волей самодержавия. В песнях остался прежний, что был выстроен
на взлете народной мечты, воплощенной в ликах Андрея Рублева, при Донском, и
простоял в бурях осад и нашествий до дней окончательной победы над Ордою,
объединения страны и утверждения единовластия Ивана Третьего.
собирался с утра, сразу приступить не удалось. Надо было принять и
расспросить казанского посла. Царь Обреим, кажется, вновь грозил выйти из
повиновения. Затем его просила быть у себя мать, Мария. И он, оставя все
дела, тотчас отправился к ней.
жестом, ни хмуростью бровей не выказывал ей неудовольствия или ревности,
когда она привечала и дарила, в ущерб ему, любимца своего, Андрея-меньшого,
младшего из пяти сыновей покойного Василия Темного.
к рукам вотчины удельных князей, Иван матери своей делал крупные подарки
землями. Впрочем, то были дары в одной семье, которые должны были воротиться
когда-нибудь к нему же. С родными братьями уже был заключен ряд о
престолонаследии и нераздельном праве старшего на великокняжеские земли. Не
следовало допускать того, что произошло при деде: не добился крестоцелования
от брата Юрия, и пошла резня. На всю жизнь запомнил Иван тогдашнее ночное
бегство к Ряполовским из Троицкого монастыря, где Иван Можайский у гроба
Сергия чудотворца схватил их отца, тогда же и ослепленного злодеями. Бегство
ночное, непонятное, суматошное.
отчего бегут, ни где их отец, великий князь. Бежали под Юрьев, в вотчину
Семена Ряполовского, сельцо Боярово. И запомнились тревожные дни потом, и
странные лица холопов - с тех пор он никогда уже не видел таких лиц, лиц,
рождающих смутный ужас. И когда впервые узрел слепого отца, сильного,
большого, а тут исхудавшего, безглазого, жалко подымающего голову,
прислушивающегося к шагам. Его быстрый гнев от бессилия сделать самому
потребное. Как он руками ощупывал их и Иван сдерживал себя - хотелось
убежать, спрятаться - отец убеждался, что это они, его дети. Потом привыкли
понемногу. И Василий научился держаться слепым. Не спотыкался о пороги,
Контровский Владимир
Маккарти Кормак
Володихин Дмитрий
Свержин Владимир
Зыков Виталий
Флинт Эрик