хозяином русской земли. Что ж! Мудрые молвят, что жизнь идет коловратно и
возвращается на круги своя, подобно течению планет!
питий, которые тут были еще разнообразнее, чем в ставке хана, и потому
трудно понимал хитрые извивы разговора, который затеял, наконец, Семен
Тонильевич. По мере того как разговор становился все откровеннее, Андрей
мрачнел и отвечал все короче и суше. Семен явно вел дело к тому, чтобы
опорочить Дмитрия перед ханом. Однако взаимная клятва еще свежа была в
памяти городецкого князя, да и здесь, вдали от дома, так, сразу, в чужом
доме и среди чужого народа, он словно острее почувствовал, что они с
Дмитрием как-никак родные братья, и эта хитрая игра Семена уже начинала не
нравиться ему...
топот копыт дружинников за спиною, вслед за факелоносцем-ордынцем, который
трусил впереди, указывая дорогу, Андрей отмолвил почти враждебно:
послал! - И, поскольку Семен молчал, добавил погодя с хмельным упрямством:
- И передо мной не виноват! Ты что молчишь? Не виноват он передо мной! И я
- тоже - не виноват...
амбаров, лавок, сушилен, коптилен, кузниц, красилен, кожевенных,
скорняцких, седельных и щитных мастерских ремесленного окологородья, мимо
окраинных церквей, мимо куполов и башен Горицкого монастыря, плавно
подымаясь на угорье, полями и пашнями, селами и деревнями, раменьем и
бором, ныряя с холма на холм, убегает на запад, к Дмитрову и дальше,
сворачивая на север, Серегерским путем, через Молвотицы, к славному озеру
Ильменю, к Господину Великому Новгороду.
лопотью возы. Надежно увязаны, укрыты рогожами, стянуты смоленым вервием
кули и бочки - путь не ближний. В кожаном, с серебряными узорчатыми
оковами возке едет в Новгород, к мужу, великая княгиня с дочерьми и
младшим сыном Александром - жданным, моленным, и назвали по деду, будет
помощник отцу! Старший, неудачненький, Ваня, остался в Переяславле, опять
приболел, побоялась брать с собою. Княгиня то оправит платьица на дочерях,
то возьмет Сашуню у няньки из рук, прижмет, зацелует. Глаза у княгини
сияют; ехать и ехать еще, а уже не сидится, и сердце бьется тревожно: как
он там без нее? Милый, болезный, ненаглядный! Она высовывается в окошко -
покликать кого из слуг. Терентий, Митин боярин, завидя великую княгиню,
шпорит коня, рысью подъезжает к возку. Он улыбается, и княгиня улыбается
боярину. Спрашивает о жене, о сыне, что недавно родился у Терентия. Боярин
отвечает, наклоняясь с коня, улыбка не сходит с его румяного красивого
лица. И княгиня видит, что Терентий красив и внимателен к ней, и еще
больше радуется за себя и за Митю, которого они все так любят. Терентий
отъезжает и издали, оборотясь, машет ей рукой, и княгиня машет ему своей
маленькой ручкой со сверкающими перстнями на пальцах и, довольная,
отваливается на узорчатые восточные подушки...
бился вместе с покойным Митиным батюшкой. Миша уже старый, великая княгиня
немножко робеет перед ним. Покойный свекор, говорят, перед смертью поручил
ему Митю.
Холопы устроили ему соломенную постель, покрыли попонами. Выезжали -
хлопотал все сам, ночь не спал, а тут вона - сердце зашалило. Да, хвор
стал. Старость не в радость! Куды што девалось - и сила и годы, - все
прошло, прокатилося. Ноне старуху свою, покойницу, почасту чтой-то стал
вспоминать, и Новгород снится: то словно Ильмень шумит, то колоколы
софийски, то иное что блазнит... Перед смертью, видать. Пото и на родину
потянуло!
и там, в Новом Городи, корень не вырван еще. Родовая хоромина на Прусской,
прошали продать - не продал, и земли по Шелони... Младшего тудыкова
посадить? Захочет ли еще?
Олексичу. Да все срыву, с маху... Нехорошо. Как обод гнешь: перегнешь -
поломашь! А Гаврило еще и подзуживат... В Орду поехал... А и непочто!
Самому бы Митрию, батюшке, нать до хана полки доправить, Менгу-Тимуру
честь оказать, а там хоть кто... Хоть и мой Терентий мог бы... Не ниже
Гаврилы сижу... Ладно, мне-то уж с Богом говорить, пущай как хотят тута...
Он вздыхает. Шалит сердце, шалит! То забьется, то онемеет словно. Терентий
подскакал:
сына искоса:
взмахивают хвостами, отгоняя мух, легкий ветерок задувает в лицо. Боярин
задремывает и снова ему блазнит - словно Ильмень шумит вдалеке.
меньше того понимал. Возчики, случалось, окликали его, но он не отвечал,
не оборачивался, и его оставляли в покое. Добро, что кони сами шли, не
отставая от переднего воза... Порою так становилось, что соскочил бы с
телеги, бросил кнут и пешком пошел назад. Пал в ноги ейному отцу и
остался. Насовсем, навсегда в деревне. Не нужно никаких Новгородов, лишь
бы с нею! Пахать и сеять, и возить сено, и знать, что дома - она, что
вечером - она, что в постели - она, кажный день, кажную ночь...
обещал воротиться, уговаривал. Она молчала, кивала, шептала <воротись>, и
оба знали, что расстаются насовсем.
мерные удары конского хвоста по крупу то справа, то слева, и светлые слезы
изредка скатывались у него по щекам. Чего себя обманывать! Не остался бы
он, а остался - век бы жалел и стал уже не тот, что раньше. И она огрубела
бы, а там - неурядицы, ругань, бедность, мерянская родня, для которой что
там Новгород! А брат стал бы жалеть, изредка заезжать, брезгливо оглядывая
избу... Брат, гляди, скоро монастырским ключником станет!
коня, абы не видели люди, плакать и мечтать, как он воротится через
много-много лет, богатый и старый, а она встретит и не узнает его. И она
представляется все такою же молодой, тоненькой... Стоит у околицы,
коротконосая, с широким мерянским лицом, с толстыми губами, с сочными
губами, с вишневыми теплыми губами, которых ему больше не целовать...
стыдясь самого себя, почувствовал, как новые впечатления все чаще
отвлекают его от горестных дум. Он уже порою словно издалека глядел на
милый облик, оставшийся там, у околицы. Да и работа не очень-то оставляла
времени для переживаний. Приходилось рубить дрова, распрягать и запрягать
лошадей на дневках, водить их к водопою, задавать ячмень, перекладывать
кладь. Старые возчики норовили проехаться на молодых, а Федор ни от чего
не отказывался. За делами меньше думалось и вспоминалось меньше.
они к новгородскому рубежу, тем чаще задумывался он о том, что ожидало его
впереди, и, кстати, о хлопотном поручении брата. Грикша раздобыл ветхую
грамотку, удостоверявшую их права на отцову хоромину под Новгородом, и
велел, ежели там что сохранилось, попытаться продать ли, выменять, -
словом, так или иначе выручить какую ни то мзду. Грикша долго толковал
Федору о новых новгородских уложеньях, запрещавших низовцам будто бы иметь
земли на Новгородчине, и о том, как их можно обойти, но Федор вникал
плохо, всецело занятый своими сердечными делами, и только теперь начинал
запоздало припоминать братнины советы...
дороги, освобождая место взору. На росчистях переливаются зеленые хлеба,
по голубым овсам, как по воде, пробегают тени. В придорожных деревушках
неприметно соломенные кровли все чаще перемежаются дерновыми, и на бабах,
что выходят из-под ладони поглядеть на обоз, уже иные кокошники, по-иному
бегут узоры по нарукавьям, и речь становится тверже. Спросишь: <Кто тут
живет?> - <Новогородчи>, - скажут в ответ.
тумане глохнут звуки, сырость ползет за воротник. Но вот подымается
солнце, светлое, неяркое, и туман начинает сваливаться, клубящимися
столбами уползает в кусты, тает в воздухе, и все тогда - в сверкающей
жемчужной росе. Лес полон птиц, в реке плещет рыба, лоси, почти не таясь,
выходят на дорогу.
Одолевали комары, сила их на Новгородской земле! Как ни заботливо затыкали
вечером рядно у входа, все одно к утру пискунов набивался полон полог.
осина потеснили дубняк с орешником, травы словно становились ниже в
перелесках, гуще рос верес да черничник в борах, и все-таки почти не
Володихин Дмитрий
Круз Андрей
Лондон Джек
Володихин Дмитрий
Глуховский Дмитрий
Шилова Юлия