read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



России, etc.
Ермоловское владычество на Кавказе продолжалось десять лет. Генерал и
наместник Кавказа Николай Муравьев вспоминает о приказе Ермолова в Тифлисе:
"Пойманного муллу он велел повесить в виду всего города за ноги...". В
советское время пушкинист отмечал "некоторую жестокость Ермолова".Зверства
достигли такого масштаба, что о них донесли в Петербург, и Ермолов получил
от императора выговор. Заменили его Паскевичем, к которому теперь
направлялся Пушкин.
Позже Пушкин стал относиться к подвигам Ермолова более трезво, пять лет
спустя назвал его даже "великим шарлатаном". Но теперь, по дороге туда, где
Ермолов совершал свои подвиги, поэт заехал к нему в гости в Орел. И Пушкин,
и Ермолов в своих воспоминаниях предпочли обойти суть встречи. Приводятся
разговоры о поэзии и истории, в частности, об "Истории" Карамзина. Думается,
не случайно в разговоре они затронули Курбского, который успешно бежал за
границу от Ивана Грозного. Касались Паскевича, что Пушкину было важно. Потом
поэт посчитал нужным подчеркнуть: "О правительстве и политике не было ни
слова". Когда биограф Пушкина Бартенев спустя четверть века посетил
Ермолова, чтобы расспросить о подробностях встречи, Ермолов остался
осторожным на слова. "О предмете своих разговоров с ним Ермолов не
говорил",-- записал Бартенев.
В действительности, нам кажется, смысл заезда к Ермолову был вовсе не в
том, чтобы обсудить с генералом состояние русской поэзии. Пушкин хотел
заручиться у него рекомендациями к оставшимся в Закавказье людям Ермолова, а
также узнать побольше о военных и гражданских порядках на Кавказе, которые
лучше Ермолова, самолично устанавливавшего эти порядки, никто не знал.
Трясясь по ужасным дорогам, Пушкин не мог делать ничего иного, кроме
как размышлять. Спустя почти десять лет он снова двигался на Кавказ, где
одна за другой шли военные кампании. Захват Грузии (сын своего времени
Грибоедов называл эту оккупацию "усыновлением Закавказья") открыл пути на
Персию и Турцию, а в стратегических мечтах правительства уже вынашивались
планы завоевания Индии. Позже Николай Павлович назвал Турцию "больным
человеком Европы". Название оправдывало притязания России "на лечение"
больного, но доля истины в этом определении была.
Еще до выезда Пушкин знал, что идут усиленные приготовления к очередной
турецкой кампании. С конца XVII века Россия и Турция воевали 13 раз, так и
не решив своих притязаний. Столетиями Россия утверждала право военной силой
отстаивать православный мир от влияния ислама, для чего стремилась изгнать
Турцию из Европы, вернуть христианскому миру Константинополь и проливы.
Чаадаев эту тенденцию комментировал так: "Мы идем освобождать райев
(турецких христиан.-- Ю.Д.), чтобы добиться для них равенства прав. Можно ли
при этом не прыснуть от смеха?".
Бывшие борцы за свободу -- декабристы -- превратились в этой войне в
активных оккупантов. Опальный Михаил Пущин фактически руководил осадой
Эривани. Пушкин прекрасно знал, что весной в Лондоне было достигнуто
соглашение о создании независимого греческого государства. "Греция
оживала..." -- писал он, но сам в данный момент хотел продолжения войны. Его
замыслы были связаны со стратегическими планами армии Паскевича в
Закавказье, которые он, несомненно, знал хотя бы в общих чертах. Планы эти
имели в виду захват черноморских портов Трапезунд и Самсун. Оттуда можно
было легко отправиться морем в Грецию или дальше в Европу.
Путешествие на Кавказ описано и самим Пушкиным, и его знакомыми, и
несколькими поколениями пушкинистов. Очутившись на Северном Кавказе, Пушкин
начал вести "Журнал путешествия в Арзрум". Но ни в этом журнале, ни в
"Путешествии в Арзрум", весьма обтекаемо написанном на основе этого журнала,
почти нет столь свойственной Пушкину открытости мысли и чувства. Писатель
невероятно осторожен на слова, так умело обходит острые углы, заполняя текст
второстепенными подробностями, что становится скучным. Задержим внимание на
нескольких деталях.
Пушкин оглядывает Россию, будто он иностранец. В прозе и в стихах
("Прощай, любезная калмычка!") безо всякой романтики рассказывает он о
встрече с женщиной, в которой с сожалением не обнаруживает ничего ни от
француженки, ни от англичанки. Но француженки и англичанки ему недоступны, и
вот философское обобщение, родившееся, пока ему запрягали лошадей:
Друзья! Не все ль одно и то же:
Забыться праздною душой
В блестящей зале, в модной ложе
Или в кибитке кочевой.
В прозе эта легкость исчезает. Он ругает еду, которую калмычка ему
подала: ничего гаже того, чем его угостили, он не может себе представить. Он
рассчитывал и на другие услуги этой женщины, но на деле, кажется, забыться
не удалось.
По пути поэт то и дело встречает знакомых, суть встреч, если они не
были случайными, остается для нас загадкой. В Карагаче Пушкин получил из
Петербурга порядочный куш за свои сочинения. Шампанское лилось рекой. По
дороге ухитрился стать секундантом на дуэли, которая кончилась примирением.
Он проехал Осетию в своей тяжелой петербургской карете, но из аула Коби
отправил ее на стоянку во Владикавказскую крепость, а далее стал
продвигаться верхом. Военно-Грузинская дорога была проложена русскими
войсками за тридцать лет до поездки Пушкина и находилась в ужасном
состоянии. К дорожным опасностям примешивались военные: без сопровождающей
охраны двигаться рискованно. Пушкин был любопытен, посетил сначала немецкую
колонию, а потом колонию шотландских миссионеров. По дороге он
присматривался, проверяя бдительность полицейских кордонов своим любимым
методом. Вместо документов предъявил офицеру черновик стихотворения
"Калмычке", а тот по неграмотности принял его за разрешающую бумагу.
В день своего тридцатилетия Пушкин добрался до Тифлиса, где оказался в
обществе знакомых, устроивших в его честь празднование. Но чтобы попасть
дальше, на передовую, требовалось получить разрешение командующего, графа
Паскевича. Через несколько дней, когда разрешение было получено, Пушкин
заспешил далее в сторону границы.
Мы можем лишь приблизительно представить себе чувства, с которыми он
приближался к рубежу, отделявшему Российскую империю от Турции, от
иностранной державы. В последнюю минуту Пушкин дернул коня за поводок и
помчался к границе. В "Путешествии в Арзрум" описание этого события, нам
кажется, своей искренностью вырывается из остального олимпийски спокойного
повествования.
"Вот и Арпачай",-- сказал мне казак. Арпачай! наша граница!.. Я
поскакал к реке с чувством неизъяснимым. Никогда еще не видал я чужой земли.
Граница имела для меня что-то таинственное; с детских лет путешествия были
моею любимою мечтою. Долго вел я потом жизнь кочующую, скитаясь то по югу,
то по северу, и никогда еще не вырывался из пределов необъятной России. Я
весело въехал в заветную реку, и добрый конь вынес меня на турецкий берег".
Итак, он вырвался на свободу. Он вне контроля, его больше не будут
преследовать, наконец-то мечтания сбылись: Пушкин -- за границей. Впрочем,
отрезвев мгновенно, осознал он горечь реальности, состояние человека,
видящего, как без него уходит его пароход. "Но этот берег был уже завоеван:
я все еще находился в России".
Каким эмоциональным становится, увидев границу, Пушкин, обычно скупо
употребляющий восклицательные знаки. Сколько разочарования в последней
фразе! Да и "никогда еще не вырывался из пределов" сказано точно. Мог
сказать "не выезжал", "не был", "не путешествовал", "не покидал", а написал
"не вырывался". И про "заветную реку"... Пограничную эту реку мог назвать
любым приемлемым словом, а назвал "заветной". Тут же вспоминается "Заветным
умыслом томим...". В этом тексте поэт словно обращается к тем, кто будет
утверждать, что он не особенно стремился выехать. Расставался он с родиной
не как-нибудь, а "весело". А когда узнал о том, что он "все еще" в России,
веселость его улетучилась.
В одной из книг мы нашли такой эмоциональный комментарий к этому месту
в "Путешествии в Арзрум": "И вот теперь Пушкин стоял на границе. Ему были
известны разговоры о стратегических планах турецкой кампании. Паскевич думал
достичь Трапезунда и Самсуна. Через тот или другой порт легко попасть в
Европу. Боже мой! Может быть, это сейчас самое главное: бежать, переступив
Арпачай?".
"Арпа-чай" по-персидски значит "Ячменная река"; Арпачай служит
естественной границей между Арменией и Турцией и впадает в Аракс. Но,
разумеется, "переступив Арпачай", Пушкин бежать не мог: пока он добирался
сюда, граница передвинулась, ушла вместе с наступающей армией. И надо было
двигаться дальше. К тому же на берегу Арпачая поэт был не один, а с
сопровождающим. Русские войска быстро продвигались по чужой территории. Поэт
двинулся им вослед. Через четыре дня он оказался в военном лагере.
Цепь поступков, им совершенных, подчас трудно понять и объяснить. День
рождения монарха он отмечал льстивыми тостами. Что это было: проявление
патриотизма и любви к царю или тактический ход? Об отчаянной отваге поэта, в
сюртуке и круглой шляпе скачущего на неприятеля, написано много. Стремился
он действительно сделаться героем или уже видел выход в смерти и искал ее?
Пушкину нравилась война, военная карьера. Старый приятель его Липранди
считал, что из поэта мог получиться выдающийся военный. По характеру своему
он рвался в драку, хотел участвовать в битвах. Семь лет назад Пушкин мечтал
вместе с Байроном освобождать Грецию. Теперь он с правительственным войском
участвует в закабалении кавказских народов. Казалось, он на себе хотел
испытать вариант окончания "Евгения Онегина", согласно которому Евгений
должен был стать декабристом, а затем погибнуть на Кавказе. Позже,
отказавшись от этого варианта, поэт так и не придумал литературной развязки
жизни своего героя.
Впрочем, смерть Пушкина здесь грозила оказаться и менее героической.
Его могли просто пристрелить из засады, он рисковал потерять голову при
артобстреле. А то и еще глупее: "Не турецкие пули и сабли были опасны в этой
бешеной скачке, а возможность упасть с усталым конем и быть затоптанным



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 [ 40 ] 41 42 43
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.