- Следуйте примеру вашей сестрицы Изабеллы, которая не смеет понять, что
такое любовная слабость. У нее в сердце ненависть да желчь. Не будь ее, вы
бы никогда ничего не узнали. Она меня ненавидит, вас ненавидит, всех нас
ненавидит!
Маргариту холодным гневным взглядом.
счастливой женщиной.
меня есть скипетр и королевство.
которым ничто все короны мира, и я об этом не жалею.
Маргарита с заплаканными, красными глазами, еще находила в себе силы, чтобы
оскорблять, поносить, защищаться.
все, - был он, была любовь, мужская любовь, его сила, радость отдаваться и
брать... Этого ты никогда не узнаешь, подохнешь от желания узнать, а не
узнаешь, никогда, никогда не узнаешь. Должно быть, в постели ты не очень-то
привлекательна, раз твой муж предпочитает мальчиков!
Алэну де Парейлю.
Парейлю. Я ему приказывала и, может быть, еще буду приказывать! Пускай
немного потерпит, пускай напоследок подчинится моим приказаниям.
что готова идти. Три осужденные вышли, в сопровождении стражи миновали
коридор и двор и достигли отведенной им темницы, Когда Алэн де Парейль запер
дверь, Маргарита бросилась на кровать и впилась зубами в угол простыни.
Глава 11
НА ПЛОЩАДИ МАРТРЭ
ни покоя, ни надежды, ни забвения, ни спасительного самообмана!
лежа рядом на куче гнилой соломы, ждали смерти. По распоряжению Гийома
Ногарэ братьев д'Онэ подлечили. Теперь их раны не кровоточили более, ровнее
бились сердца, их разорванным мышцам и растерзанным телам заботливые лекари
вернули часть былой силы, дабы могли они перенести новые, еще более
неслыханные страдания, полнее испытать весь ужас пытки, на которую были
обречены.
три королевских сына, ни сам король. Не спала также Изабелла: слова,
брошенные Маргаритой, не выходили у нее из памяти. Лишь два человека этой
ночью почивали сном праведников: мессир Ногарэ, ибо он выполнил долг свой, и
Робер Артуа, ибо он, чтобы насладиться местью, проделал целых двадцать лье.
явились за принцессами лучники мессира Алэна де Парейля. Шестьдесят
всадников в кожаных камзолах, металлических кольчугах и железных шлемах
окружили три повозки, обтянутые черной материей. Сам Алэн де Парейль
подсадил дам на повозки; потом по его знаку позорный кортеж тронулся в путь
под розоватым утренним небом.
широкие плечи вздрагивали.
одета к выходу.
временем главную площадь города Понтуаз, называемую площадью Мартрэ, где
должна была свершиться казнь братьев д'Онэ, запрудили толпы народа.
Горожане, крестьяне и солдаты начали стекаться сюда с зари, и людской поток
все не иссякал. Владельцы домов, выходивших фасадом на площадь, за немалую
цену сдали окна, к которым прильнули, тесня друг друга, зеваки. То
обстоятельство, что осужденные благородного происхождения, что они молоды, а
особенно то, что они принадлежат к придворной знати, подстрекало
любопытство. А сам характер преступления, этот чудовищный скандал, вся эта
любовная история разжигали воображение.
один туаз, - и две виселицы, стоявшие по оба его конца, привлекали к себе
жадные взгляды.
цвета плащах: они, не торопясь, пробирались к помосту. За ними следовали
подручные, каждый тащил большой черный ящик, в котором хранилась палаческая
снасть. Заплечных дел мастера взошли на помост, и площадь внезапно утихла.
Палач взялся за колесо, повернул его, и оно пронзительно завизжало. Этот
визг толпа встретила веселым смехом, будто ей показали новый очень занятный
фокус. Посыпались веселые шуточки, сосед подталкивал локтем соседа, кто-то
пустил по рукам кувшин с вином, и его под дружные рукоплескания торжественно
поднесли палачам.
улюлюканьем, которое стало еще громче, когда присутствующие узнали братьев
д'Онэ. Ни Готье, ни Филипп не пошевелились. Веревки, привязанные к драбинам
повозки, придерживали их, иначе они не устояли бы на ногах.
последнее прости, которое они пожелали передать родным. Измученные,
дрожащие, отупевшие, они не сопротивлялись - вряд ли уже не угас их разум, -
и желали они лишь одного: чтобы поскорее кончился этот кошмар, скорее
наступило блаженное небытие.
два брата д'Онэ, голые, огромные, похожие на двух розовых паяцев
неестественной величины. А когда палачи привязали двух молодых дворян к
колесам, когда их повернули лицом вверх, площадь всколыхнулась и ответила
градом грубых шуток и непристойных замечаний. Затем стали ждать. Палачи,
сложив на груди руки, стояли, опершись о столб виселицы. Так проходили
минуты. Людей охватило нетерпение, со всех сторон сыпались вопросы. Толпа
глухо волновалась. Вдруг всем стала понятна причина этой заминки. На площадь
въехали три повозки, обтянутые черным. По утонченному замыслу мессира Ногарэ
и с согласия короля на площадь привезли принцесс, чтобы они могли
присутствовать при казни.
лишилась чувств.
толпе:
забавлялась ее отчаянием.
сопровождающие ее лица в смятении спрашивали себя, уж не испытывает ли
королева Наваррская жестокого, страшного наслаждения, видя, что выставлено
напоказ это обнаженное, розовеющее в лучах солнца тело - тело того, кто за
обладание ею сейчас расплатится жизнью.
переломать им кости, Маргарита громко крикнула:
для братьев д'Онэ. Палачи железными крючьями содрали кожу с двух уже
бесчувственных тел; весь помост был залит кровью.
длинными ножами, наподобие тех, которыми орудуют мясники, оскопили двух юных
прелюбодеев и оба одновременно подбросили в воздух рассчитанно ловким,
жонглерским движением то, что ввергло братьев д'Онэ в смертный грех.
Женщины кричали мужьям:
головы. Потом то, что осталось от Готье и Филиппа д'Онэ, от двух красавцев
конюших, которые еще позавчера беспечно гарцевали по Клермонской дороге, -
бесформенное, кровавое месиво - было вздернуто на виселицы, и вокруг с
карканьем уже закружилось воронье, слетавшееся с соседних колоколен.
площадь от толпы, горожане вернулись к будничным делам, кто в свою лавчонку,
кто в свою кузню, кто в мясной ряд, кто в огород, со странным спокойствием
людей, для которых смерть ближнего лишь обыденное зрелище.
половина женщин - родами, когда эпидемии уничтожали поголовно все взрослое
население, когда редкая рана заживала и когда не зарубцовывался окончательно
почти ни один шрам, когда церковь поучала свою паству непрестанно думать о
смерти, когда на надгробных памятниках изображались трупы, пожираемые
червями, когда каждый, как на добычу червей, смотрел на свою бренную плоть,
мысль о смерти была самой привычной, будничной, естественной; зрелище
человека, испускающего дух, не было тогда, как для нас, трагическим
Никитин Юрий
Конан-Дойль Артур
Акунин Борис
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Шилова Юлия