дворе лежало на земле множество ряден с пшеницею, просом и ячменем, су-
шившихся на солнце. На крыше тоже немало сушилось разного рода трав:
петровых батогов, нечуй-ветра и других.
только, когда пегая собака укусила слазившего с козел жида за икру. Сбе-
жавшаяся дворня, состоявшая из поварихи, одной бабы и двух девок в шерс-
тяных исподницах, после первых восклицаний: "Та се ж паныч наш!" -
объявила, что тетушка садила в огороде пшеничку, вместе с девкою Палаш-
кою и кучером Ом`ельком, исправлявшим часто должность огородника и сто-
рожа. Но тетушка, которая еще издали завидела рогожную кибитку, была уже
здесь. И Иван Федорович изумился, когда она почти подняла его на руках,
как бы не доверяя, та ли это тетушка, которая писала к нему о своей
дряхлости и болезни.
Замужем она никогда не была и обыкновенно говорила, что жизнь девическая
для нее дороже всего. Впрочем, сколько мне помнится, никто и не сватал
ее. Это происходило оттого, что все мужчины чувствовали при ней какую-то
робость и никак не имели духу сделать ей признание. "Весьма с большим
характером Василиса Кашпоровна!" - говорили женихи, и были совершенно
правы, потому что Василиса Кашпоровна хоть кого умела сделать тише тра-
вы. Пьяницу мельника, который совершенно был ни к чему не годен, она,
собственною своею мужественною рукою дергая каждый день за чуб, без вся-
кого постороннего средства умела сделать золотом, а не человеком. Рост
она имела почти исполинский, дородность и силу совершенно соразмерную.
Казалось, что природа сделала непростительную ошибку, определив ей но-
сить темно-коричневый по будням капот с мелкими оборками и красную каше-
мировую шаль в день светлого воскресенья и своих именин, тогда как ей
более всего шли бы драгунские усы и длинные ботфорты. Зато занятия ее
совершенно соответствовали ее виду: она каталась сама на лодке, гребя
веслом искуснее всякого рыболова; стреляла дичь; стояла неотлучно над
косарями; знала наперечет число дынь и арбузов на баштане; брала пошлину
по пяти копеек с воза, проезжавшего через ее греблю; взлезала на дерево
и трусила груши, била ленивых вассалов своею страшною рукою и подносила
достойным рюмку водки из той же грозной руки. Почти в одно время она
бранилась, красила пряжу, бегала на кухню, делала квас, варила медовое
варенье и хлопотала весь день и везде поспевала. Следствием этого было
то, что маленькое именьице Ивана Федоровича, состоявшее из осьмнадцати
душ по последней ревизии, процветало в полном смысле сего слова. К тому
ж она слишком горячо любила своего племянника и тщательно собирала для
него копейку.
совершенно другою дорогою. Казалось, натура именно создала его для уп-
равления осьмнадцатидушным имением. Сама тетушка заметила, что он будет
хорошим хозяином, хотя, впрочем, не во все еще отрасли хозяйства позво-
ляла ему вмешиваться. "Воно ще молода дытына, - обыкновенно она говари-
вала, несмотря на то что Ивану Федоровичу было без малого сорок лет, -
где ему все знать!"
тавляло наслаждение неизъяснимое его кроткой душе. Единодушный взмах де-
сятка и более блестящих кос; шум падающей стройными рядами травы; изред-
ка заливающиеся песни жниц, то веселые, как встреча гостей, то зауныв-
ные, как разлука; спокойный, чистый вечер, и что за вечер! как волен и
свеж воздух! как тогда оживлено все: степь краснеет, синеет и горит цве-
тами; перепелы, дрофы, чайки, кузнечики, тысячи насекомых, и от них
свист, жужжание, треск, крик и вдруг стройный хор; и все не молчит ни на
минуту. А солнце садится и кроется. У! как свежо и хорошо! По полю, то
там, то там, раскладываются огни и ставят котлы, и вкруг котлов садятся
усатые косари; пар от галушек несется. Сумерки сереют... Трудно расска-
зать, что делалось тогда с Иваном Федоровичем. Он забывал, присоединяясь
к косарям, отведать их галушек, которые очень любил, и стоял недвижимо
на одном месте, следя глазами пропадавшую в небе чайку или считая копы
нажитого хлеба, унизывавшие поле.
о великом хозяине. Тетушка не могла нарадоваться своим племянником и ни-
когда не упускала случая им похвастаться. В один день, - это было уже по
окончании жатвы, и именно в конце июля, - Василиса Кашпоровна, взявши
Ивана Федоровича с таинственным видом за руку, сказала, что она теперь
хочет поговорить с ним о деле, которое с давних пор уже ее занимает.
твоем хуторе осьмнадцать душ; впрочем, это по ревизии, а без того, мо-
жет, наберется больше, может, будет до двадцати четырех. Но не об этом
дело. Ты знаешь тот лесок, что за нашею левадою, и, верно, знаешь за тем
же лесом широкий луг: в нем двадцать без малого десятин; а травы
столько, что можно каждый год продавать больше чем на сто рублей, осо-
бенно если, как говорят, в Гадяче будет конный полк.
земля по-настоящему твоя? Что ж ты так выпучил глаза? Слушай, Иван Федо-
рович! Ты помнишь Степана Кузьмича? Что я говорю: помнишь! Ты тогда был
таким маленьким, что не мог выговорить даже его имени; куда ж! Я помню,
когда приехала на самое пущенье, перед филипповкою, и взяла было тебя на
руки, то ты чуть не испортил мне всего платья; к счастию, что успела пе-
редать тебя мамке Матрене. Такой ты тогда был гадкий!.. Но не об этом
дело. Вся земля, которая за нашим хутором, и самое село Хортыще было
Степана Кузьмича. Он, надобно тебе объявить, еще тебя не было на свете,
как начал ездить к твоей матушке; правда, в такое время, когда отца тво-
его не бывало дома. Но я, однако ж, это не в укор ей говорю. Упокой гос-
поди ее душу! - хотя покойница была всегда неправа против меня. Но не об
этом дело. Как бы то ни было, только Степан Кузьмич сделал тебе
дарственную запись на то самое имение, об котором я тебе говорила. Но
покойница твоя матушка, между нами будь сказано, была пречудного нрава.
Сам черт, господи прости меня за это гадкое слово, не мог бы понять ее.
Куда она дела эту запись - один бог знает. Я думаю, просто, что она в
руках этого старого холостяка Григория Григорьевича Сторченка. Этой пу-
затой шельме досталось все его имение. Я готова ставить бог знает что,
если он не утаил записи.
познакомился на станции?
он и не негодяй. Правда, он всего только полгода как переехал к нам
жить; в такое время человека не узнаешь. Старуха-то, матушка его, я слы-
шала, очень разумная женщина и, говорят, большая мастерица солить огур-
цы. Ковры собственные девки ее умеют отлично хорошо выделывать. Но так
как ты говоришь, что он тебя хорошо принял, то поезжай к нему! Может
быть, старый грешник послушается совести и отдаст, что принадлежит не
ему. Пожалуй, можешь поехать и в бричке, только проклятая дитвора повы-
дергивала сзади все гвозди. Нужно будет сказать кучеру Омельке, чтобы
прибил везде получше кожу.
стрелять дичь.
бел, когда стал приближаться к господскому дому. Дом этот был длинный и
не под очеретяною, как у многих окружных помещиков, но под деревянною
крышею. Два амбара в дворе тоже под деревянною крышею; ворота дубовые.
Иван Федорович похож был на того франта, который, заехав на бал, видит
всех, куда ни оглянется, одетых щеголеватее его. Из почтения он остано-
вил свой возок возле амбара и подошел пешком к крыльцу.
ший по двору в сюртуке, но без галстука, жилета и подтяжек. Однако ж и
этот наряд, казалось, обременял его тучную ширину, потому что пот катил-
ся с него градом. - Что же вы говорили, что сейчас, как только увидитесь
с тетушкой, приедете, да и не приехали? - После сих слов губы Ивана Фе-
доровича встретили те же самые знакомые подушки.
ку, собственно по делу...
хозяин, и тот же самый мальчик в козацкой свитке выбежал из кухни. -
Скажи Касьяну, чтобы ворота сейчас запер, слышишь, запер крепче! А коней
вот этого пана распряг бы сию минуту! Прошу в комнату; здесь такая жара,
что у меня вся рубашка мокра.
и, несмотря на свою робость, наступать решительно.
ного Степана Кузьмича...
ширное лицо Григория Григорьевича.
у меня в левом ухе сидел таракан. В русских избах проклятые кацапы везде
поразводили тараканов. Невозможно описать никаким пером, что за мучение
было. Так вот и щекочет, так и щекочет. Мне помогла уже одна старуха са-
Березин Федор
Максимов Альберт
Бажанов Олег
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Шилова Юлия