(с тем, чтобы его тоже установить, уперев в кожаный карман), пороховницу и
дробь на случай неожиданного появления нарвалов, или бродячих морских
единорогов, которыми кишат северные воды; дело в том, что с палубы стрелять
в них невозможно - волны мешают, - а стрелять сверху - это совсем другое
дело. Капитану Слиту явно доставляет удовольствие описывать в мельчайших
подробностях все удобства своего вороньего гнезда; однако, хоть он и
останавливается на них подолгу, хоть он и угощает нас весьма ученым
описанием своих экспериментов с малым компасом, который он держал наверху,
чтобы избегнуть ошибок, проистекавших, как он выражался, из "локального
притяжения", воздействующего на нактоузные магниты, - ошибок, возникающих
из-за горизонтальной близости гвоздей, болтов и скоб в палубе корабля, а на
"Торосе" также еще из-за того, что в составе команды было слишком много
спившихся кузнецов, - так вот, говорю я, хотя капитан Слит, проявляя всю
свою премудрость и ученость, так и сыплет всевозможными "нактоузными
склонениями", "азимутными наблюдениями" и "ошибками в приближении", он сам
отлично знает, этот капитан Слит, что он не настолько был погружен в свои
глубокомысленные магнитные размышления, чтобы не поддаваться время от
времени притягательной силе одной полнехонькой фляги, которая уютно торчала
в этом вороньем гнезде прямо у него под рукой. И потому, хоть в целом я
весьма ценю и даже люблю этого отважного, честного и ученого капитана, я
считаю, что, с его стороны, очень нехорошо так замалчивать заслуги той
фляжки, ведь она была ему верным другом и утешителем, когда в треухе и
рукавицах он занимался математикой в птичьем гнезде на мачте всего в
каких-нибудь десяти саженях от полюса.
капитан Слит и его Гренландская флотилия, зато это обстоятельство с лихвой
перекрывается преимуществом в погоде - той чарующей, ясной тишью, что царит
над южными водами. Обычно, когда подходил мой черед подменять дозорного, я
медленно-медленно начинал карабкаться по вантам, останавливался на марсе,
чтобы потолковать с Квикегом или с кем-нибудь другим, кто спускался мне
навстречу, потом поднимался еще немного, потом, лениво перекинув ногу через
марса-рей, оглядывал для начала все водное пастбище, а затем не спеша
добирался наконец до своей цели.
был никудышный. Как мог я, оставшись наедине с самим собой на такой высоте,
где мысли рождались в изобилии, где загадка вселенной целиком овладевала
мною, как мог я соблюдать во всей строгости непреложный закон китобойца:
"Держи ухо востро и обо всем давай знать на палубу"!
Остерегайтесь нанимать на ваши промысловые корабли бледных юношей с высоким
лбом и запавшими глазами; юношей, склонных совершенно некстати погружаться в
задумчивость; юношей, которые идут в плавание с Федоном, а не Боудичем в
голове. Остерегайтесь таких, говорю вам: ведь чтобы добыть кита, его нужно
сначала увидеть, а этот юный платоник со своими впалыми глазами десять раз
обведет вас вокруг земного шара и ни одной пинтой спермацета не сделает вас
богаче. И не думайте, что мои предостережения излишни. Ведь в наши дни
китобойный промысел служит убежищем для многих романтично настроенных
меланхоличных и рассеянных молодых людей, которые, питая отвращение к
тягостным заботам сухопутной жизни, ищут отрады в дегте и ворвани. И быть
может, нередко на мачте неудачливого, разочарованного китобойца стоит сам
Чайлд-Гарольд и мрачно восклицает:
философов, укоряя их в том, что они недостаточно "болеют" за успех плавания;
что им совершенно чуждо благородное честолюбие, так что в глубине души они
даже скорее предпочтут не увидеть кита, чем увидеть. Но все напрасно: у
молодых платоников, кажется, неважно со зрением, они, близоруки, какой же им
смысл напрягать зрительный нерв? А свои театральные бинокли они оставили
дома.
уж скоро три года как промышляем, а ты еще ни одного кита не поднял. Когда
ты стоишь наверху, киты попадаются реже, чем зубы у курицы.
плавают целыми стаями; но, убаюканный согласным колыханием волн и грез, этот
задумчивый юноша погружается в такую сонную апатию смутных, рассеянных
мечтаний, что под конец перестает ощущать самого себя; таинственный океан у
него под ногами кажется ему олицетворением глубокой, синей, бездонной души,
единым дыханием наполняющей природу и человека; и все необычное, еле
различимое, текучее и прекрасное, что ускользает от его взора, всякий смутно
мелькнувший над волнами плавник невидимого подводного существа,
представляется ему лишь воплощением тех неуловимых дум, которые в своем
неустанном полете посещают на мгновение наши души. В этом сонном очаровании
дух твой уносится назад, к своим истокам; он растворяется во времени и в
пространстве, подобно развеянному пантеистическому праху Крэнмера, и под
конец становится частью каждого берега по всему нашему земному шару.
покачивание корабля, который сам получил ее от моря, а море - от загадочных
божьих приливов и отливов. Но попробуй только, объятый этим сном, этой
грезой, чуть сдвинуть руку или ногу, попробуй разжать пальцы, и ты тут же в
ужасе вновь ощутишь самого себя. Ты паришь над Декартовыми вихрями. И может
статься, в полдень, в ясный, погожий полдень, когда так прозрачен воздух, ты
с коротким, сдавленным криком сорвешься и полетишь головой вниз в
тропическое море, чтобы навсегда скрыться в его ласковых волнах. Помните об
этом, о пантеисты!
поднялся на шканцы сразу после завтрака. Здесь обыкновенно прогуливаются в
это время капитаны, подобно тому как на суше иные господа прохаживаются
после завтрака по саду.
геологические пласты, вся уже была усеяна круглыми углублениями - следами,
оставленными этой необычайной поступью. Если же вы решились бы разглядеть
попристальнее его ребристый, корявый лоб, то и там увидели бы вы необычайные
следы - следы бессонной, неустанной, одинокой мысли.
глубже отпечатывались на палубе следы его беспокойных шагов. И так полон был
Ахав своей мыслью, что при каждом его привычном повороте - возле грот-мачты
и у нактоуза, - казалось, видно было, как эта мысль поворачивается вместе с
ним и вместе с ним опять принимается шагать; она настолько владела им, что
была словно внутренним прообразом всякого его внешнего движения.
наклевываться. Скоро вылупится.
расхаживал по палубе все с той же неистовой, исступленной решимостью во
взоре.
пробитое там углубление, а рукой ухватившись за ванты, и приказал Старбеку
звать всех на шканцы.
приказ, который на борту корабля дается лишь в самых исключительных случаях.
разглядывать Ахава, грозного, точно штормовой горизонт, он, бросив быстрый
взгляд за борт, а потом устремив его в сторону собравшихся, шагнул вперед и,
словно перед ним не было ни живой души, возобновил свою тяжеловесную
прогулку по палубе. Опустив голову и надвинув на лоб шляпу, он все шагал и
шагал, не слыша удивленного шепота команды, так что под конец Стабб не
выдержал и шепнул Фласку, что Ахав собрал их здесь, верно, затем, чтобы
сделать свидетелями нового рекорда по ходьбе. Но это продолжалось недолго.
Вот он остановился и со страстной значительностью в голосе крикнул:
какое вызвал, словно по волшебству, его внезапный вопрос.
и одобрение в чертах его лица; а моряки, недоумевая, поглядывали друг на
друга, словно сами удивлялись, как это столь бессмысленные, казалось бы,
вопросы могли привести их в такое волнение.
полуобернувшись у своего поворотного углубления, перехватив рукой повыше и
что было силы судорожно уцепившись за ванты, заговорил так:
кита. Теперь глядите все! Видите вы эту испанскую унцию золота? - И он
поднял к солнцу большую сверкающую монету. - Ей цена шестнадцать долларов.
Все видят ее? Мистер Старбек, передайте мне большой молоток.
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Конюшевский Владислав
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Марко Джон