все прилегающее к человеку окружение, тот не может достойно судить о
состояниях и поступках людей тех лет. Что угодно могло убийством души ее
детонировать как объемную бомбу. Но сострадание вызывают и внутренние
жертвы, т.е. люди, которые дали самих же себя съесть изнутри, приняв в себя
- хотя и с отрицательным знаком - те же внешние идолы успеха и влияния. У
них на деле не конфликт с властью, а конфликт власти, которую они хотели бы
иметь на месте "дураков", "уродов", "недостойных", - или болезненный, как
удачно кто-то сострил, комплекс "соответствия другими занимаемой должности".
Действительно, как это весь мир, закатившись в восторге, не падает к их
ножкам?! К такой духовной смерти, нравственному дальтонизму может ведь
приводить и безудержная страсть к пробиванию своего литературного детища или
концепции, роковое ощущение своей непризнанности. Сочувствие, сострадание и
собственное прозревание людей вокруг тебя - казалось бы, достаточно. Но нет,
все что-то гложет - "право имеют".
кровью питающаяся потусторонность, внутренне принадлежащая кому-то или
чему-то, инфантилизм внутренней зависимости, просто-таки непредставимость
самодостоинства человеческого образа в себе.
жизнь, не строили и не развили в себе и непосредственно вокруг себя обжитые
стены человеческого самостояния, осмысленную недвижимую "малую родину",
тысячами нитей затем связуемую с "большой Родиной", которая без них -
мистическая абстракция. Обезумевшие атомы! Действительно, если есть семена
ума, то можно представить себе и волосы ума. И это там и тогда, где и когда
больше всего нужна социальная общегражданская грамота мысли и чувства! Вы
представляете себе современный мир, сегодняшние наши задачи?! А тут
заблудившиеся в чащобе волос мысли, чувства...
состояться. А без форм и изначальных надындивидуальных устоев (они в
философии любовью называются) человек отбрасывается в сферу исторического
бессилия и взрывоопасной "немоготы", о чем я уже говорил. Именно в этом
смысле я употреблял сопоставления "исторического" и "неисторического"
состояний, "традиции" и "безродности" и т.д. Особенно существенна здесь
вероятность необратимых последствий исторических выборов, ибо культура - это
прежде всего духовное здоровье нации, и поэтому надо в первую очередь думать
о том, чтобы не нанести ей такие повреждения, последствия которых были бы
необратимы.
деле существующего, живого и гражданская защищенность его "тяжущихся"
сторон, а уже во вторую очередь - прозрачность механизма принятия решений и
действия лиц власти и возможность оспаривать эти решения и действия. - И что
же философия может сказать о новых явлениях в нашей жизни? Каков ее статус
сегодня? - К сожалению, все то же, что и всегда: не плакать, не смеяться, не
негодовать, не славословить самозабвенно, но понимать. Ведь философия
говорит с нами из очень большого временного далека, по меньшей мере оттуда,
где на переломе мифологической эпохи произошел прорыв истории и человеческой
формы. Поэтому любой вопрос, если он философски поставлен, сразу же
обращается в вопрос о тайне бытия и человеческого сознания, оказывается
опытом мысли в осуществлении бытия. Это все то же и все о том же в "вечном
настоящем" человеческого становления. Отсюда, как бы изнутри, философ и идет
воображением к универсальным граничным условиям того, на что вообще способен
(или не способен) человек перед лицом непреклонных законов цельности и
полноты бытия. Без форм нет ничего. А если уж есть что-то, то это
предполагает в нас способность выполнять ограничения и связности, налагаемые
единственно важным условием - условием жизни формы. То есть - чтобы она была
жива и плодоносила. Философ же просто доводит до последней ясности
свидетельские состояния своего сознания, касающиеся этого рода
"способности".
развиваться и не может. Немогота какая-то, бессилие. "Жизнь, как
подстреленная птица, подняться хочет - и не может... Висят поломанные
крылья". Поломанные крылья... Очевидно, по-моему. Для многих очевидно. И
философ, например, так попытается отдать себе отчет в этой осознаваемой
очевидности: называть надо было, представлять все, что стучалось и
царапалось в двери бытия! Есть закон названности собственным именем, закон
именованности. Он - условие исторической силы, элемент ее формы. А это
условие не выполнялось. На наших глазах общество автолюбителей, например,
берет на себя функции ГАИ по отношению к собственным же членам;
руководителем Общества охраны природы оказывается административное лицо,
против которого как раз и должны защищаться интересы этого общества, а
подсудимый должен быть и собственным адвокатом, и судьей, и исполнителем
приговора. Стыдливым парафразом произведена "смазь вселенская" всем особым
интересам и состояниям. Глухое переплетение глухих жизненных побуждений,
каждое из которых само по себе законно, но безгласно. И - ничего не
производится. Что происходит на самом деле? Что есть? Если даже не
названо... Невозможно узнать. Более того, неназванной вещи невозможно и
стать. Реальность, не имея люфта свободных именований и пространства
состязательного движения, не доходит до полноты и цельности жизнеспособного
и полноценного существования, до ясного и зрелого выражения своей самобытной
природы. Как и вообще новое, если оно не оказывается в пространстве,
охваченном эхом открытой его названности. Это ведь поле, где можно совершать
усилие и отвечать; оно же и антропогенное поле, антропогенная среда. А как
отвечать, если ты не окликнут... по имени? Без окликаний явлений по имени
нет и места, где, например, могла бы быть память и мог бы быть смысл того,
что случилось, что произошло или что происходит на самом деле (в том числе и
смысл беды, несчастья, позора, ужаса, болезни). У того, у кого этого нет,
нет и будущего, ибо нет памяти, сколько бы он ее ни заклинал и сколько бы он
ни знал, что надо иметь память, помнить. Единственный шанс иметь будущее, а
он же и шанс стать людьми - это, именуя, выносить наружу и осознавать беды и
несчастья, а не загонять их вовнутрь, где они начинают двигаться и
развиваться иррациональными, стихийными и патогенными путями.
называются. Не врать. Или не замещать действительность ее
противоестественными дубовыми парафразами. Гласность - это ведь не только
раскрытие каких-то тайн, это и называние вещей собственным именем. A, B, C
только тогда взаимодействуют между собой, только тогда происходящее в них,
по отдельности и между ними, продуктивно и получает дееспособное
историческое существование, когда они известны (и нам, и себе) именно как A,
B, C. Если же мы ничего не знаем об их существовании, а сами они не могут
без имен даже артикулироваться и осуществиться, то это все равно, что их
нет. Вот они и вернутся в "чертог теней". То есть в до-историческое
существование.
разница. Любой уход из жизни должен быть публичным, публично названным и
известным. Тогда это смерть, участвующая в жизни. Ведь даже из
отрицательного (а что может быть большим отрицанием, чем смерть?) можно
что-то извлечь, зерно для души и смысла. А вот из неназванного этого сделать
нельзя. Это разрушает сознание и души даже больше, например, самой войны,
если ее жертвы не фигурируют в публично известных воинских списках, а ритуал
оплакивания их родными, ритуал гражданской памяти и боли не выполняется
весь, полностью. Вот почему я говорю, что называние, именование вещей - один
из первых актов культурного строительства. И духовного здоровья нации, о
котором я фактически все время только и говорю. - А как вы думаете,
Чернобыль нас чему-нибудь научил? - По-моему, ничему еще не научил, кроме
разве что специалистов, от которых что-то иногда до публики доходит. И это
после гигантской, самоотверженной работы, там проведенной! Немногие же
извлеченные общественные ясности, как, например, в "Колоколе Чернобыля",
соседствуют с ложью и невнятицей, переплетаются с ними и тонут в каком-то
"шуме". В частности, и потому, что суть дела уже названа, перехвачена в
антиназвании. Ведь публично Чернобыль - это "место подвига", место, где
будет "воздвигнута пирамида, выше пирамиды Солнца". Все это я с некоторым
ошалением слышал по телевидению и в газетах читал по свежим следам... Удавка
на мысль и на ищущее себя действие уже наброшена. И что? Тысячи недоправд
сцепятся, закольцуются и никогда не выйдут правдой на свет божий. Главное же
тут в том, что магнитные линии силового поля нашего ума сразу выводят нас на
уже существующие образы внешнего окружения, "врагов" и "друзей", собственной
национальной безопасности и т.д. и завязывают все это в узел, который я
метафорически назвал бы "удавкой на границе". И продолжается какая-то
кататония мысли "на границе" при малейшем прикосновении к ней. Как будто она
повсюду поставлена одинаково под ток высокого напряжения. Та же
многоузельная завязка, "закольцованность" наша комплексом неполноценности и
одновременно превосходства, привязывающая нас к образу внешнего мира, та же
подростковая мука и сердечная невнятица. Если воспользоваться любезным
сердцу многих отечественных журналистов различением между "они" и "мы", то
тут просто математическую формулу можно вывести: если в любой точке нашей
страны взять произвольно большое различие между "они" и "мы" и вести его в
направлении к границе, то оно будет уменьшаться прямо пропорционально
приближению к ней, чтобы стать на ней равной нулю. Тут все говорят (и
думают) одно и то же! И ведут диалог только при условии, что вторая сторона
самозабвенно твердит то же самое. А если нет - то диалог ведется известными
средствами, как на войне, где все средства хороши. Причем я говорю не о
государственной дипломатии, у которой свои законы, а об общественной жизни и
об органах информации и общественного мнения, которые - нечто иное. Вернее,
должны быть чем-то иным. Ибо мозг человека един, и сохранять в себе этот
"диалог средствами войны", с его разлагающим и развращающим ядом убийственно
для внутренней жизни страны. Поэтому нельзя внутри ничего достичь, не
действуя и на "образ" внешнего мира, не расслабляя эту удавку и узел всех
живых побуждений и сил. Я вполне могу понять Александра Бовина, который
завидует журналистам, пишущим на внутренние темы. Ибо пора действительно
писать и думать так, что внешняя тема есть также и внутренняя тема.
Посняков Андрей
Белоусов Валерий
Русанов Владислав
Шилова Юлия
Грабб Джеф
Сертаков Виталий