новый плащ. "Что подумает правительство, -- уговаривала она. --
Вообразят, что у тебя даже на плащ денег не осталось, потому ты
и сдался". Плаща он не взял, но уже в дверях, увидев льющиеся с
неба струи воды, согласился надеть старую фетровую шляпу Хосе
Аркадио Буэндиа.
придется плохо, ты вспомнишь о своей матери, обещай мне это.
и, не проронив ни слова, шагнул за порог навстречу угрозам,
попрекам и проклятиям, которые будут следовать за ним через
весь город. Урсула задвинула засов на двери, решив больше не
открывать ее до конца своих дней. "Мы сгнием тут взаперти в
нашем женском монастыре, -- подумала она, -- обратимся в прах,
но не доставим этому подлому люду радости видеть наши слезы".
Все утро она пыталась найти в доме хоть что-нибудь напоминающее
о сыне, но так ничего и не разыскала, даже в самых потаенных
уголках.
гигантской сейбой, вокруг которой позже был основан город
Неерландия. Представителей правительства и партий и делегацию
повстанцев, уполномоченную сложить оружие, обслуживала шумная
гурьба послушниц в белых одеждах, напоминавшая потревоженную
дождем голубиную стаю. Полковник Аурелиано Буэндиа приехал на
грязном, облезлом муле. Он был не брит и страдал скорее от
боли, причиняемой нарывами, чем от сознания страшного крушения
всех своих иллюзий, потому что исчерпал уже всякую надежду,
оставил позади славу и тоску по славе. Согласно с его желанием,
не было ни музыки, ни фанфар, ни праздничного трезвона, ни
криков "ура!" и никаких других проявлений радости, способных
нарушить траурный характер перемирия. Бродящего фотографа,
успевшего сделать с полковника Аурелиано Буэндиа один снимок,
который мог бы остаться потомству, заставили разбить негатив,
не позволив даже проявить его.
времени, сколько понадобилось для того, чтобы все поставили
свои подписи. Делегаты сидели за простым деревенским столом в
центре потрепанного циркового шатра, вокруг стояли последние
сохранившие верность полковнику Аурелиано Буэндиа офицеры.
Прежде чем собрать подписи, личный представитель президента
республики хотел огласить акт капитуляции, но полковник
Аурелиано Буэндиа воспротивился этому. "Не будем тратить время
на формальности", -- сказал он и приготовился подписать бумаги
не читая. Тогда один из его офицеров нарушил сонную тишину
шатра.
подписывайтесь первым.
документ обошел вокруг стола, среди такой глубокой тишины, что
по царапанью пера о бумагу можно было угадать буквы каждой
подписи, первое место все еще оставалось пустым. Полковник
Аурелиано Буэндиа приготовился заполнить его.
у вас еще есть возможность спасти себя от позора.
расписался на первом экземпляре акта. Он еще не кончил
расписываться на последней копии, когда у входа в шатер
появился офицер повстанческих войск, держа под уздцы
нагруженного двумя сундуками мула. Несмотря на свою крайнюю
молодость, вновь прибывший производил впечатление человека
сухого и сдержанного. Это был казначей повстанцев округа
Макондо. Чтобы поспеть вовремя, он проделал тяжелое
шестидневное путешествие, таща за собой умирающего от голода
мула. С бесконечной осторожностью он снял сундуки со спины
мула, открыл их и выложил на стол один за другим семьдесят два
золотых кирпича. Это было целое состояние, о существовании
которого все забыли. В последний год центральное командование
развалилось, революция переродилась в кровавое соперничество
главарей, и среди общей неразберихи уже никто ни за что не
отвечал. Золото повстанцев, отлитое в блоки, покрытые затем
глиной, осталось без всякого контроля. Полковник Аурелиано
Буэндиа заставил включить семьдесят два золотых кирпича в акт
капитуляции и подписал его, не допустив никаких обсуждений.
Изможденный юноша стоял перед ним и глядел ему в глаза своими
ясными, цвета золотистого сахарного сиропа глазами.
расписку. Затем выпил стакан лимонада и съел кусок бисквита,
предложенные послушницами, и удалился в походную палатку,
приготовленную на тот случай, если он захочет отдохнуть. Там он
снял рубашку, сел на край койки и в три часа пятнадцать минут
пополудни выстрелил из пистолета в круг, который его личный
врач нарисовал йодом у него на груди. В этот самый час в
Макондо Урсула подняла крышку горшка с молоком, стоявшего на
плите, удивляясь, что молоко так долго не закипает, и
обнаружила в нем великое множество червей.
бросила взгляд во двор и увидела Хосе Аркадио Буэндиа,
грустного, промокшего под дождем и гораздо более старого, чем
он был, когда умер. "Его убили предательски, -- уточнила она,
-- и никто не позаботился закрыть ему глаза".
светом диски, которые стремительно пересекали небо, подобные
падающим звездам, и решила, что это знамение смерти. Она все
еще рыдала под каштаном, припав к коленям своего мужа, когда
принесли полковника Аурелиано Буэндиа, обернутого в задубевший
от крови плащ. В его открытых глазах полыхало бешенство.
и прямой, что врач без всякого труда засунул ему в грудь и
вытащил через спину пропитанный йодом шнурок. "Это мой шедевр,
-- сказал с удовлетворением лекарь. -- Тут единственное место,
где пуля могла пройти, не задев ни одного жизненного центра".
Полковник Аурелиано Буэндиа увидел себя в окружении послушниц,
охваченных состраданием к нему и распевающих исполненные
безнадежности псалмы за упокой его души, и тогда он пожалел,
что не выстрелил себе в рот, как собирался сделать вначале,
просто чтобы посмеяться над предсказанием Пилар Тернеры.
сказал он врачу, -- я расстрелял бы вас без суда и следствия.
Не за то, что вы спасли мне жизнь, а за то, что превратили меня
в посмешище.
полковнику Аурелиано Буэндиа утраченный престиж. Те же люди,
которые выдумали легенду о том, что он продал победу за дом со
стенами из золотых кирпичей, расценили попытку самоубийства как
благородный поступок и объявили полковника Аурелиано Буэндиа
мучеником. Позже, когда он отказался от ордена Почета,
пожалованного ему президентом республики, даже самые его
ожесточенные противники из либералов явились к нему с просьбой
отречься от условий перемирия и начать новую войну. Дом
наполнился дарами, присланными, чтобы загладить былые
прегрешения. Взволнованный поддержкой, оказанной ему, хотя и с
некоторым запозданием, бывшими товарищами по оружию, полковник
Аурелиано Буэндиа не отвергал возможности удовлетворения их
просьбы. И одно время, казалось, так вдохновился идеей новой
войны, что полковник Геринельдо Маркес даже подумал: а не ждет
ли он только предлога, чтобы объявить ее. И предлог в самом
деле был найден, когда президент республики отказался
установить пенсии бывшим участникам войны -- либералам и
консерваторам, -- прежде чем дело каждого из них не будет
рассмотрено специальной комиссией и конгресс не утвердит закон
об ассигнованиях. Полковник Аурелиано Буэндиа метал громы и
молнии: "Это произвол. Они состарятся и умрут раньше, чем
получат пенсию". Он в первый раз покинул качалку, купленную ему
Урсулой на время выздоровления, и, расхаживая взад-вперед по
спальне, продиктовал дерзкое послание к президенту республики.
В этой никогда не опубликованной телеграмме он обвинял
президента в нарушении условий Неерландского перемирия и грозил
объявить войну не на жизнь, а на смерть, если вопрос о
пенсионных ассигнованиях не будет решен в течение ближайших
двух недель. Его требования были так справедливы, что позволяли
надеяться на поддержку даже тех участников войны, которые
принадлежали к партии консерваторов. Но вместо ответа
правительство усилило военную охрану у дома Буэндиа,
поставленную якобы для защиты полковника, и воспретило любые
визиты к нему. На всякий случай подобные же меры были приняты и
по отношению к другим опасным для правительства командирам
повстанцев. Операция была проведена так своевременно, энергично
Березин Федор
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Андреев Николай
Прозоров Александр
Курылев Олег