ловить рыбу в реке подо льдом, выискивать почерневшие стручки папоротника под
снегом, выкапывать съедобные коренья из промерзшей земли. И хотя зима
приключилась в тот год особенно лютая, никто их них не умер. Не было также ни
ссор, ни слез. Бедность была единственной силой, которая помогала им выжить.
Наконец, наступила весна. Родилось два ребенка, и число поселенцев увеличилось
до двадцати одного человека. За два часа до родов матери работали в поле, затем
рожали, и уже на следующее утро снова работали в поле. К лету крестьяне засеяли
поле картофелем и кукурузой и начали расширять посевную площадь, вырубая деревья
и сжигая пни с корневищами. Земля задышала жизнью, прорезались первые ростки, и
люди только успели вздохнуть с облегчением - как на поле обрушились полчища
саранчи.
Саранча пришла из-за гор. Сначала из-за хребта показалась огромная черная туча.
Потом тяжело и страшно загудела земля. Что происходит, чего ожидать - не понимал
никто. Никто, кроме юноши-айна. Собрав всех мужчин, он приказал им разложить по
полю костры. Все, что только могло гореть - всю домашнюю утварь, а следом и
бревна самих хижин - вынесли в поле, облили последними запасами нефти и сожгли
подчистую. Женщинам велели взять в руки кастрюли и что есть силы бить в них
колотушками. Люди сделали все, что могли (ни тогда, ни потом никто не мог с этим
поспорить). Но все было бесполезно. Мириады прожорливых тварей тучей опустились
на поле, порезвились там вдоволь - и от урожая не осталось ни травинки, ни
листика.
Когда саранча сгинула, юноша-айн лег в поле на землю лицом и заплакал. Из
крестьян не плакал никто. Крестьяне собрали с поля дохлую саранчу, сожгли ее и,
как только вся нечисть сгорела, принялись распахивать землю заново.
Они прожили еще одну зиму, кормясь рыбой из реки и кореньями из-под снега. По
весне родилось еще три ребенка, посеяли новые семена. Но в разгар лета вновь
пришла саранча и сглодала - как бритвой срезала - весь урожай на корню. На этот
раз юноша-айн не плакал.
На третий год нашествия саранчи прекратились: затяжными весенними ливнями
уничтожило все личинки. А заодно перепортило и большую часть урожая. На
четвертый год развелось до ужаса много майских жуков. На пятый выдалось страшно
холодное лето...
Дочитав до этих пор, я захлопнул книгу, открыл еще одну банку пива, достал из
сумки бэнто с лососевой икрой и поел.
Подруга, сплетя руки на груди, дремала в кресле напротив. Осеннее солнце,
заглянув в окно вагона, золотом окрасило брюки у нее на коленях. Крошечный
мотылек прилетел откуда-то и запорхал над нами энергично и бестолково - клочок
бумаги на слабом ветру. Покружив так, он сел к ней на грудь, отдохнул там
недолго, затем вспорхнул и скрылся из глаз. Мотылек улетел - и мне почудилось,
будто она немного, совсем чуть-чуть постарела.
Я выкурил сигарету, раскрыл книгу и стал читать "Историю Дзюнитаки" дальше.
На шестой год дела у поселенцев, худо ли бедно, стали налаживаться. Урожай
собрали, дома отстроили заново, да и сами люди постепенно привыкли к жизни в
холодном краю. Бревенчатые стены домов обили изнутри досками, в каждом жилище
устроили очаг и подвесили по масляному светильнику. Погрузив в лодку скудные
излишки урожая, вяленую рыбу и оленью кость, крестьяне за двое суток спустились
по реке до ближайшего городка, продали свой товар и закупили соли, одежды и
керосина. Несколько человек научились добывать уголь, сжигая стволы поваленных
деревьев. К тому времени в низовьях реки появилось еще несколько поселений, и с
соседями завязался натуральный обмен.
Все лучше крестьяне осваивали свою землю - и все острее им не хватало рабочих
рук. Наконец, они устроили собрание, покричали-поспорили два дня подряд - и в
итоге решили позвать на поселение еще несколько человек из родной деревни.
Проблема, разумеется, упиралась в долги, от которых они бежали. Однако, как
выяснилось из осторожнейшим образом проведенной переписки, их кредиторы
давным-давно отчаялись получить свои деньги обратно и сняли все долговые
претензии. И тогда старейший из крестьян написал письма нескольким старым
друзьям с предложением - дескать, не желаете ли перебраться на новое место,
будем осваивать сообща. Случилось это в 1889 году - тогда же, когда чиновник из
губернаторства переписал всех жителей поселения и придумал ему название
"Дзюнитаки".
На следующий год прибыло шесть семей - в общей сложности девятнадцать человек.
Поселенцы встретили их в заново отстроенном бараке - и со слезами радости
отпраздновали воссоединение старых друзей на новом месте. Вновь прибывшим семьям
выделили по участку земли, на которых с помощью старожилов они провели первые
пахоты и выстроили дома.
В 1893 году прибыло еще четыре семьи - шестнадцать новых поселенцев. В 1897-м -
семь семей, еще двадцать четыре человека.
Мало-помалу число поселенцев росло. Барак в центре поселка расширили,
перестроили и превратили в Дом собраний. Рядом поставили крохотный синтоистский
храм. Поселение Дзюнитаки получило официальный статус деревни. Основной пищей
крестьян по-прежнему оставалось просо, но уже частенько к нему подмешивали и
белый рис. Хотя и нерегулярно, в деревню начали заглядывать почтальоны.
Конечно, не обходилось и без неудобств. Чиновники из губернаторства, зачастившие
в эти края, обложили деревню налогами и объявили армейский призыв. Особенно
неуютно от всего этого ощущал себя юноша-айн (которому в то время было уже
далеко за тридцать). Как ему не втолковывали, он не мог уяснить, зачем на свете
нужны государственные налоги и призыв в какую-то армию.
- Сдается мне, все было куда лучше в старые времена! - только и говорил он.
Но так или иначе - деревня продолжала развиваться.
В 1903 году небольшую долину недалеко от деревни решили использовать для выпаса
скота и построить там деревенскую овчарню. Специально по этому случаю в деревню
прислали человека из губернаторства, который начал раздавать компетентные
указания - как возводить заборы, как прокладывать водопровод, как строить
овчарню - и фактически руководил всеми работами по обустройству пастбища. Потом
силами рабочих-каторжан вдоль реки проложили дорогу, по которой на пастбище
прибыло целое стадо овец, откупленных у государства по льготным ценам - почти
даром. С чего это вдруг государство так расстаралось-расщедрилось на благо их
деревеньки, крестьяне не понимали - но и вопросом этим особо не мучались. "После
всех лишений, выпавших на нашу долю, могут же быть и светлые дни!" - думало
большинство из них.
Разумеется, государство снабдило крестьян овцами не от душевных щедрот. Накануне
развертывания Императорской Армии на материке в Генеральном штабе была
разработана "Программа самообеспечения воинским обмундированием из овечьей
шерсти". Генштаб подтолкнул Правительство, Правительство спустило указание
министерствам Торговли и Сельского Хозяйства - увеличить поголовье отечественных
овец, а министерства отдали приказ губернаторству Хоккайдо - вот и вся история.
Надвигалась русско-японская война.
Из всей деревни больше всего интереса к овцам проявил юноша-айн. Человек из
губернаторства обучил его технике ухода за овцами, и он стал заведовать делами
на пастбище. Что именно привлекало его в овцеводстве, было неясно. Скорее всего,
душа его не принимала всей этой "общественной жизни", становившейся тем сложнее
и непонятнее, чем больше деревня росла.
Из овец на пастбище прибыло тридцать шесть саусдаунов и двадцать один шропшир.
Кроме этого, к стаду приставили двух собак - пограничных колли. Юноша-айн очень
быстро стал умелым овцеводом, и с каждым годом поголовье овец росло. Юноша всей
душой полюбил своих овец и собак. Чиновники были довольны. Щенки от его колли
как потомственные собаки-пастухи рассылались для службы на пастбищах по всему
Хоккайдо.
Началась русско-японская война. Пятерых парней из деревни призвали в армию и
послали на фронт в Китай. Все пятеро попали в один и тот же отряд. Во время боя
за небольшую высоту на правом фланге отряда разорвался снаряд; двое из них
погибли, еще один лишился правой руки. Через три дня бой закончился, и двое
уцелевших собрали развороченные останки своих земляков. Все пятеро были детьми
поселенцев первой и второй волны. Один из убитых - старшим сыном юноши-айна,
ставшего овцеводом. На обоих погибших была форма их овечьей шерсти.
- Зачем посылать людей за границу и там воевать? - спрашивал айн-овцевод у всех
и каждого, скитаясь по деревне.
Никто не ответил ему на этот вопрос. Тогда айн-овцевод ушел от людей, поселился
в овчарне и стал жить со своими овцами. Жена его за пять лет до этого умерла от
туберкулеза, обе оставшиеся дочери давно вышли замуж и жили своими семьями. За
службу на пастбище деревня выплачивала ему скромное пособие и снабжала едой.
После потери сына он прожил остаток жизни угрюмым, нелюдимым стариком и умер в
шестьдесят два года. Одним зимним утром мальчик, помогавший присматривать за
овцами, обнаружил его на полу овчарни. Замерз до смерти. Две колли с грустными
глазами - внуки самых первых собак - лежали по обе стороны трупа и жалобно
скулили. Овцы с безучастным видом щипали сено в загонах. В тишине овчарни, точно
дробь кастаньет, раздавался дружный стук овечьих зубов.
История Дзюнитаки продолжалась - хотя для юноши-айна все на том и закончилось. Я
отправился в туалет и освободил желудок от двух банок пива. Когда я вернулся на
свое место, подруга уже проснулась и рассеянно глядела в окно. За окном чуть не
до горизонта тянулись залитые водою рисовые поля. Время от времени появлялись
силосные башни. В окне показалась река, потом исчезла. Я закурил сигарету и
какое-то время смотрел на бегущий пейзаж за окном, а также - на профиль подруги,
изучающей этот пейзаж. Она не произносила ни слова. Я докурил и вернулся к
чтению. Тени от перекладин железного моста мельтешили по раскрытым страницам
книги.
Юноша-айн состарился и умер - и в дальнейшей истории Дзюнитаки оставалась одна
скукотища. С десяток овец околело от сердечной грыжи, урожай пару раз жестоко
побило морозами - но в остальном все развивалось без происшествий, и в эпоху
Тайсе (*28)деревня получила статус города. Город быстро разрастался. Построили
школу, городскую ратушу и почтовое отделение.
Освоение Хоккайдо было в целом завершено. Все, что могли распахать, распахали -
и дети малоимущих крестьян потянулись на поиски новых земель в Маньчжурию и на
Сахалин.
В перечне событий 1938 года я нашел упоминание о Профессоре Овце: "Чиновник