получит ее при следующей остановке... А потом были только огни,
ночь, люди; из-за рева мотора он не слышал их криков, и они
походили на тени, мелькающие на экране немого кино. Но вот все
исчезло, кроме шоссе, которое, словно змея, ползло по земле, и
таинственного зверя, ревущего под капотом машины.
только через несколько часов, хотя бы потому, что знала порядки
на французских телефонных узлах; кроме того, ей казалось, что
санаторий страшно далеко, чуть ли не на другой планете.
что к телефону по-прежнему подходила фрейлейн Хегер.
почувствовав, как у нее вдруг забилось сердце.
мелькнула мысль, что Хольмана, вероятно, придется искать. Она
взглянула на часы: в санатории уже поужинали. очему я так
взволнована, словно собираюсь оживить мертвого? -- подумала
она.
переслали из отеля Клерфэ, и я по ошибке распечатала ее.
Брешии.
настаивать, но она не настаивала, и он удовольствовался ее
обещанием побольше спать, отдыхать и не думать о гонках.
тоже!
начались. Я знаю Клерфэ, он выжидает. Пусть другие гробят свои
машины. Раньше полуночи он не начнет нажимать, возможно, даже
немного позднее... впрочем, я думаю, что как раз в полночь. Вы
ведь знаете, что это гонки только по секундомеру. Никто из
гонщиков не видит, за кем он идет, это-то как раз больше всего
изматывает; гонщики узнают, на каком они месте, только во время
заправки, и часто бывает, что сведения уже устарели. Это бег в
неведомое. Вы понимаете меня, Лилиан?
пор была сто двадцать километров и выше. А ведь большинство
мощных машин только еще выходят на прямую. Я говорю о средней
скорости, Лилиан, а не о максимальной!
станцию слушаете? Включите Рим. Рим сейчас ближе к трассе, чем
Милан.
сильный ветер, но я бы не выдержал, я бы поехал туда. Как вы
живете, Лилиан?
изменилось.
-- А ведь мне казалось, что прошли уже годы.
души знала, что позвонила только ради этого вопроса. -- Как
живет Борис?
санаторий. Думаю, что у него все в порядке.
гулял со своей овчаркой, вы ее, наверно, помните? Но мы с ним
не разговаривали. А как там у вас, внизу? Так, как вы себе
представляли?
тебя самого, от того, как ты сам ко всему относишься. В горах
еще снег?
помолчал. -- Через несколько недель меня выпишут. Это
действительно так. Мне сказал сам Далай-Лама.
обещали выписать.
внизу. Сказать об этом Клерфэ?
начнут передавать спортивные известия! Вам тоже надо их
послушать! До свиданья, Лилиан!
больше ни о чем не спросила. Секунду она смотрела на черную
трубку, а потом осторожно повесила ее на рычаг и задумалась.
Она думала обо всем и ни о чем и вдруг заметила, что плачет.
вставая. -- Какая я глупая. За все в жизни надо расплачиваться.
Неужели я могла решить, что уже расплатилась?
сказал виконт де Пестр. -- Существовали эпохи, когда это слово
было вообще неизвестно. Тогда его не путали со словом изнь.
Почитайте с этой точки зрения китайскую литературу периода
расцвета, индийскую, греческую. Люди интересовались в то время
не эмоциями, в которых коренится слово частье, а неизменным и
ярким ощущением жизни. Когда это ощущение исчезает, начинаются
кризисы, путаница, романтика и глупая погоня за счастьем,
которое является только эрзацем по сравнению с ощущением жизни.
ощущения жизни?
это меня в вас и очаровывает. Вы обладаете и тем и другим. Но
предпосылкой для этого является состояние глубокого отчаяния;
бесполезно пытаться назвать по имени это состояние, так же как
и определить, что такое отчаяние. Ясно только одно: это не
смятение чувств. Это состояние подобно полярной равнине,
символу одиночества, одиночества, не знающего скорби. Скорбь и
мятеж уже давно исключили друг друга. Мелкие события стали
такими же важными, как и самые большие. Мелочи засверкали.
сказала Лилиан с легкой издевкой. -- Ведь вы считаете себя его
последним потомком.
чем когда бы то ни было?
люди были куда практичнее нас -- в широком смысле этого слова.
подтвердил Пестр. -- От гильотины никуда не скроешься.
предложению, которое вы мне намерены сделать, -- стать вашей
метрессой?
Свержин Владимир
Ильин Андрей
Доставалов Александр
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий