Чтение 40–й страницы книги ~Голубое сало~

- Золотые слова, Николай, - кивнул Сталин и пристально посмотрел на Маленкова. -
А тебе, mon petit chat, если ты будешь продолжать, я когда-нибудь здесь, под
этими сводами, при всех вот этим ножом отрежу яйцо, посолю, поперчу и заставлю
тебя съесть. И если ты, salaud, тогда поморщишься, я велю тебя зажарить, как
Бухарина. Но не на костре, а на углях. А потом приглашу сюда твоих аппаратчиков,
усажу за этот стол и заставлю этих ублюдков съесть шефа под красным соусом. А
потом Манизер тебе отольет памятник. Из говна благодарно переваривших тебя
сотрудников. Понял?
- Понял, - отвел узкие бурятские глаза Маленков. Молотов нетерпеливо вздохнул.
- Что ты? - угрюмо посмотрел на него Сталин.
- Иосиф, ты нас обижаешь.
- Почему, Вячеслав?
- Почему ты все время говоришь - я, да я - Я прикажу. я отрежу Большинство из
присутствующих здесь товарищей с удовольствием отрезали бы Маленкову все, что
можно и что нельзя. А я бы лично, - Молотов взглянул на побелевшее широкоскулое
лицо Маленкова, - лично зажарил бы его на углях. На медленных углях.
- Может мне уйти? - встал Маленков.
- Sit down! - скомандовал Сталин, и Маленков сел. Сталин склонил голову:
- Многоуважаемые товарищи члены Политбюро. Я приношу вам свои искренние
извинения. А тебе, товарищ Молотов, - персонально. И от души. От всей моей
души...
Он помолчал, сидя со склоненной головой, и вдруг выпрямился, громко хлопнул в
ладоши:
- Перемена скатерти!
Тотчас восемь слуг подошли к столу, взяли скатерть, подняли вместе со всей
посудой и закусками, стоящими над головами гостей, и вмиг унесли, оставив пустой
стол красного дерева.
Вскоре появилась другая скатерть - красно-белая, с советской символикой; на нее
проворные руки слуг поставили новую посуду - дулевского фарфора, расписанную
Малевичем. Посередине стола возникло огромное стальное блюдо с целиком
зажаренной свиньей; морда ее была препарирована особым образом: на переносице
торчало большое бутафорское пенсне, пятачок был сглажен, подслеповатые глазки
хитро щурились, желтые зубы злобно торчали из-под презрительно изогнувшихся губ.

Все сразу узнали в свинье иудушку Троцкого.
- Пора бы его самого так вот подать на блюде! - воскликнул Булганин
- Не все враги хороши мертвыми, - заметил Сталин, дегустируя поданное ему в
бокале вино. - Рекомендую всем "Киндзмараули" 45-го года.
Слуги вонзили в спину свиньи дюжину ножей и вилок и отошли к стене.
- Прошу вас, товарищи, - пригласил всех Сталин. - Теперь - самообслуживание.
Любой кусок - ваш. Жареная свинина с картошкой - правильная советская еда.
Все встали, потянулись к свинье.
Вошел Толстой. Узкое бледное лицо его было спокойно; нижняя губа сильно
распухла, на пиджаке виднелись следы паштета и крови.
- Садитесь, товарищ Толстой, - кивнул ему Сталин. Толстой прошел на свое место.
Молотов плюхнул в тарелку вождя громадный кусок свинины.
- Это тебе, Вячеслав, - Сталин подвинул ему свою тарелку. - У Троцкого я ем
только уши.
Члены Политбюро засуетились, и в тарелке вождя появились два темно-коричневых
свиных уха.
- Мы так и не выпили за правду, - напомнил Ворошилов, поднимая бокал с
"Киндзмараули".
- Да-да! - задвигался Молотов. - Иосиф, ты забыл про главный сегодняшний тост.
- Что? - рассеянно прищурил глаза Сталин.
- За правду. Тост Анастаса за правду, - напомнил Молотов.
Сталин внимательно посмотрел на него:
- А что такое правда?
- Правда? - засмеялся, обнажая большие белые зубы Молотов, - Это - правда!
- Ну, а все-таки? - смотрел ему в глаза Сталин.
- Правда... это то, на чем мир стоит, - серьезно ответил Молотов,
Сталин брезгливо вздохнул и повернулся к гостям:
- Кто-нибудь может дать точное определение правды? Все молчали.
Сталин подождал минуту, поднял бокал:
- Не стоит пить за то, что не определимо.
- За что же тогда? - осторожно спросил князь Василий.
- Хватит этих тостов, - сказал Сталин и молча выпил. Все последовали его
примеру.
- Замечательное вино! - причмокнул от удовольствия Шостакович. - Одного не могу
понять - сколько раз был на западе, никогда не видал в тамошних винных магазинах
наши грузинские вина. Никогда! Почему плутократы не продают их?
- Буржуи любят французские вина, - заметил Микоян, отправляя в рот сочный кусок
свинины.
- В крайнем случае - итальянские и испанские, - кивнул Эйзенштейн.
- У плутократов вкус испорчен католиками. У них же в причастии - только сухие
вина. А у нас - сладкий "Кагор"! - откликнулся Каганович.
- Поэтому они и полусладкого шампанского терпеть не могут, - пробормотал Берия.
- Но все-таки это странно, товарищи, - Шостакович поднял пустой бокал, и парень
в красной рубахе тут же наполнил его. - Такое вино - и не пить?
- Все дело в сахаре. Только в сахаре. Грузинский виноград слишком сладкий для
плутократов, - жевал Каганович. - У них у всех диабет!
Гости засмеялись.
- Дело вовсе не в сахаре, - проговорил Сталин, разрезая свиное ухо.
- А в чем же, товарищ Сталин? - спросил Шостакович.
- В 46-ом я угощал де Голля превосходным "Ахашени". Выпили с ним одну бутылку,
начали другую. Why not, fuck you slowly? Наконец допиваем вторую. Приносят
третью. И де Голль спрашивает: "Иосиф, что это за вино?" Я говорю: "Ахашени".
Тебе не нравится?" - "Да нет, - говорит, - мне-то как раз нравится. Но оно
никогда не понравится французам". - "Почему?" - спрашиваю. "Потому что у него
привкус крови". На том и расстались. О сахаре этот Couillon de Couillon ничего
не сказал. На каждое Рождество я посылаю ему ящик "Ахашени". А он мне - ящик
своего любимого бургонского "Chardonnay".
- Чего ждать от этих лягушатников! - махнул ножом Каганович.
- А от пархатых? - спросил Сталин и захрустел ухом.
- Иосиф, я, между прочим, - еврей, - неловко улыбнулся Каганович.
- Я тоже, - ответил Сталин. - Но только наполовину. Маленков, что у нас со
сталью?
- В каком смысле, товарищ Сталин?
- Вот в таком, - Сталин взял с тарелки недоеденное свиное ухо и показал
Маленкову.
Все смолкли. Только Толстой, не обращая ни на кого внимания, остервенело
кромсал, совал в рот и жадно жевал свинину, чавкая и бормоча что-то
нечленораздельное.
Маленков вытер губы салфеткой, встал:
- В первом квартале наши домны выдадут не менее двух миллионов тонн стали,
товарищ Сталин. Сталин молча разглядывал свиное ухо.
- Интересно... - проговорил он после затянувшейся паузы. - Вот это - жареное
свиное ухо. Если посмотреть с нормального расстояния. А если приблизить его
совсем к глазу... - он поднес ухо к своим пристально блестящим глазам,- тогда
человек может и не знать, что это всего лишь жареное свиное ухо... Здесь
открывается такой поразаительный ландшафт... горы какие-то... плавные горы...
словно их кто-то оплавил... может там взорвали водородную бомбу? - он поднял
голову - Сахаров! Вы же работали над водородной бомбой?
- Да, товарищ Сталин, - кивнул Сахаров. - Мы с Курчатовым.
- А где Курчатов? Умер?
- Он... жив, товарищ Сталин.
- Почему?
- Что? Я ...не понимаю... - заморгал Сахаров.
Сталин внимательно посмотрел на Сахарова и протянул ему ухо:
- Возьмите.
Берия передал ухо Микояну, тот - Ворошилову, Ворошилов - Кагановичу, Каганович -
Ландау, Ландау - Сахарову Сахаров взял ухо.
- Посмотрите... что там... - с тяжелым вздохом потер свои розовые щеки Сталин.
- Ну... это... ухо свиньи, товарищ Сталин... - посмотрел Сахаров.
- Посмотрите ближе, ближе, ближе... Сахаров непонимающе смотрел на Сталина.
- Посмотрите в упор, товарищ Сахаров, - посоветовал Микоян.
Сахаров поднес ухо к глазам.
- Ну, говорите, говорите! - нетерпеливо сморщился Сталин. - Что там было, кто
взорвал, почему там... такие вот волны оранжевые... или это море... море
окаменело... и куда девались люди... люди мирного труда...
Сахаров внимательно смотрел. Высокий лоб его покрылся испариной.
Теряя терпение, Сталин переглянулся с Берией.
- Товарищ Сахаров, расскажите просто и доходчиво, что вы конкретно видите, -
посоветовал Берия.
- Я вижу... поджаренную свиную кожу, - произнес Сахаров, поднимая голову
Сталин угрюмо кивнул. Лицо его сразу как будто постарело. Он потер переносицу и
посмотрел на огонь стального, стилизованного под серп и молот подсвечника. Пламя
толстой красной свечи отражалось в его глазах, лучилось на бесчисленных гранях
бриллиантового ожерелья, играло в светло-зеленой глубине изумруда.
Глаза Сталина наполнились слезами. Все сидели, замерев. Даже Толстой прекратил
чавкать и, оттопырив разбитую нижнюю губу, тупо уставился на столбом стоящего
Маленкова,
Из глаза Сталина выкатилась слеза и упала ему на руку Сталин посмотрел на свою
руку, поднес ее ко рту и слизнул слезу
- Соль мира... - тихо сказал он.
Тонкие ноздри его дрогнули, слезы покатились из глаз. Он опустил лицо в ладони и
беззвучно заплакал. Несколько гостей оторопело встали со своих мест, но Берия
предупредительно поднял руку:
- Спокойно.
Сталин рыдал; плечи его беспомощно вздрагивали, голова тряслась, сквозь
побелевшие тонкие пальцы сочились слезы.