Чтение 40–й страницы книги ~Анахрон-2~

Сигизмунд закурил. Кобель, преданно лежавший под столом, переместил морду на
хозяйский тапок. Вздохнул. Сочувствует, скотинка. Не такой уж это плохой кобель.
Сигизмунд наклонился и погладил собаку.
Да, кончился праздник. Быстро, оказывается, привык к приключениям. Лантхильда с
ее тайной, Аспид и жутковатые откровения Федора Никифоровича, невозможные и
радостные отношения с сестрицами... И вот все оборвалось и, похоже, навсегда.
Впереди провиделось будущее, серое и безотрадное, как старый, брошенный на
стройке ватник. "Морена" неудержимо разорялась. Надвигалось одиночество, все
более властно поднимало голову безденежье. Сигизмунд чувствовал себя
опустошенным. И заполнить эту пустоту было нечем.
Ярополк? Но когда он вырастет и станет мужчиной, Сигизмунд будет уже стариком.
Да, праздник ушел. Расточился. Отныне Сигизмунд остается один на один с кобелем
и "хозяйством" - бессмысленным, зловещим.
Хотелось повеситься от тоски.
Кобель неожиданно встал и, горбясь, безмолвно отошел подальше. Заполз под
табуретку. Улегся, положив морду на лапы и поглядывая жалобными глазами.
Ну вот, кобель - и тот захандрил. Хотя вообще-то пес особой душевной чуткостью
не отличался и на настроения хозяина обычно не реагировал.
В доме стояла звенящая тишина. Лишь где-то за окном, вдалеке, завывала
сигнализация на чьей-то машине.
Неожиданно совсем рядом что-то обрушилось. Показалось - за стеной.
Сигизмунд вздрогнул. Кобель пулей вылетел из-под табуретки и зашелся яростным
лаем.
Следом за собакой Сигизмунд вышел в коридор. Пес надрывался под закрытой дверью
"светелки". Но и без этого Сигизмунду было ясно, что что-то в квартире
изменилось.
Он больше не был один. Там, за дверью, кто-то ждал.
Леденящий страх сковал Сигизмунда. Ранящими стеклянными осколками падали мысли -
одна ужаснее другой. НЕЖИТЬ! Правильно мать говорила! Глаза белые... Ушла под
землю, вернулась, когда позвали... Ну конечно, "светелка"! Там лунница с нее
осталась.
Кобель вдруг лег на брюхо и замолчал. За дверью царила мертвая тишина.
Потом - быстрые, легкие шаги. И снова тишина.
Сигизмунд нащупал тяжеленный газовый ключ. Закусил губу, чтобы не завопить от
страха. Прислушался.
Тишина.
Потом - протяжный звон, будто струна запела. И вслед за этим кто-то стал
осторожно скрестись в дверь.
Сигизмунд понял, что еще немного - и он просто умрет.
Набравшись сил, позвал еле слышно:
- Лантхильд?
Молчание было ему ответом.
Сигизмунд неожиданно заорал дурным голосом и рванул дверь на себя.
И еле успел отшатнуться!
Сознание зафиксировало ужасное, залитое кровью лицо огромного мужика,
волосатого, как йети. Над головой Сигизмунда взметнулось что-то сверкающее.
Спасибо тренажерной молодости - откуда что взялось? - Сигизмунд успел
блокировать падающую с потолка молнию разводным газовым ключом. Нестерпимое
пение металла и сноп искр, брызнувших прямо в лицо, заставили Сигизмунда
зажмуриться. Но только на миг.
С ужасным ревом откуда-то из темного угла поднялся исполинский зверь. Испуская
низкое горловое рычание, он обрушился на йети, впился когтями ему в шею и щеки и
вместе с ним опрокинулся на спину. Молния выпала из руки йети, описала в воздухе
сверкающую дугу, вонзилась в паркет и низко загудела, как шмель.
Сигизмунд стоял, тяжело дыша и держа ключ в обеих руках.
Оба чудовища боролись на полу. Их огромные ноги, дергаясь в воздухе, то и дело с
силой били по шкафу. Шкаф трещал и грозил повалиться.
Наконец зверь оседлал поверженного йети и, поставив локти возле ушей упавшего,
пригвоздил его к полу. Йети бился и орал:
- Хири ут! Хири ут!!!.. Ик'м ин замма вальхаллам! Ик'м ин химинам! Хири ут!
- Ни-ии, нии!.. - твердил зверь.
Сигизмунд медленно опустил разводной ключ, коснувшись им пола.
И тут он увидел наконец, ЧТО именно, покачиваясь, застряло между паркетин.
Это был длинный тяжелый меч. Не двуручник, но достаточно длинный.
Чудовища, лежа друг на друге, хрипло переводили дыхание.
- Ик'м ин замма вальхаллам, - потерянно повторял йети, мотая лохматой башкой.
- Нии, ни-ии, - уговаривал зверь. - Афлет имма
Сигизмунд выронил ключ.
Оба чудища обернулись на звук, закопошились на полу и встали на ноги.
Оказались огромного роста, широченные в плечах. Сигизмунд - и сам не маленький -
рядом с ними вдруг почувствовал себя недомерком. Может быть, даже и не в росте
дело. От пришельцев веяло дикой, первобытной силой. Не привыкли они съеживаться,
утрамбовываться.
Ножищи в чунях с ременной оплеткой. Сорок пятого размера чуни-то, не меньше.
Чего им надо? Откуда они взялись? Чего хотят? И, главное, как от них избавиться?
Блин, ведь убить могли! Ведь действительно убить могли. Сигизмунда запоздало
затрясло.
Мужики стояли молча и неподвижно. Может, за Лантхильдой пришли? Или мстить?
Долгополые рубахи навыпуск. У одного - безрукавка мехом наружу. Пояса с бляхами
на все брюхо. Ножи.
А морды-то, морды! Один наискось пятерней рожу кровью вымазал. Рука оцарапана -
вон, на пол капает.
Глаза светлые, водянистые. Туповатые как будто. И холодные-холодные. Убьют - и
не поймут.
Тот, что с перемазанной рожей, - рыжеватый. Коты такими рыжеватыми бывают.
У второго патлы как солома. Как грязная солома. Давно не мытая и, видимо, давно
не чесаная.
- Вы что, мужики? - немеющими губами пробормотал Сигизмунд. - Нет здесь ее...
Исчезла... Не моя вина...
И осекся, чувствуя, что лепечет и вообще выглядит жалко.
А мужики продолжали сверлить его испытующими взорами.
Сигизмунд собрался с духом, подавил неуместную дрожь и рявкнул:
- Эй, вы! Лантхильд - хвор?
Великаны переглянулись. На их лицах проступило искреннее изумление. Можно
подумать, только что у них на глазах обезьяна заговорила по-человечески.
Потом тот, что с желтыми волосами, тяжко обронил:
- Лантхильд ист ин замма хузам.
И скрестил руки на груди, слегка выпятив вперед живот.
Очень монументально. У Сигизмунда так явно не получится.
И снова наступило тягостное молчание.
Тоска, отступившая было перед лицом смертельной опасности, вернулась к
Сигизмунду и стремительно росла. Он почувствовал себя в осаде. Анахрон осадил
его в его же собственном доме.
Может, лунница их притянула? Почему тогда не Лантхильду? Пока не поздно, надо
перехватить инициативу. Нам бы ночь простоять, а утром - звонить Никифоровичу. И
отгружать перемещенных. Пусть натурализует. Или пусть старому пердуну Шульце или
Шутце - как его - в Боливию "молнию" отбивает. Мол, приезжай, партайгеноссе, на
этот раз твоих принесло. Арийцев с лошадиными мордами.
И в задницу всех! И звездец!
Сигизмунд, грозно насупясь, уставился на зигфрида с соломенными волосами и
рыкнул:
- Брозар! Лантхильд! Аттила! Хуз! Гайтс! Айзи! Аспид! Анахрон! Хрен вам всем!
Желтоволосый согнал с морды заскорузлую хмурость. Просветлел даже. Молвил
неспешно, действуя по тому же принципу, что Сигизмунд:
- Лантхильд! Манна! Барнило! Сигисмундс! - И, подумав, добавил еще несколько
ключевых слов: - Ого! Озо! Фидвор фоньос! Гизарнис карахо!
И замолчал, как автомат, у которого кончился завод.
Сигизмунд понял, что на эту реплику надо как-то реагировать. Иначе ночь не
продержаться.
Поэтому, поднапрягшись, Сигизмунд выдал следующее:
- Ик им Сигисмундс! Ик им микила! Ик им махта-харья! Ик им генеральный директор!
Господи, мужики, как мне хреново...
Бросив взгляд на рыжего, Сигизмунд вдруг заметил, что тот - жуткая кровавая
маска - виновато помаргивает. И глаза у него голубые и раздолбайские.
Ночь. Конец XX века. Центр Санкт-Петербурга. Комната. В паркетном полу торчит
меч. Рядом валяется газовый разводной ключ в розовых цветочках. Неподвижно стоят
три патлатых мужика и тупо пялятся друг на друга. Словеса бессвязные
выкрикивают.
Вечно вы, Сигизмунд Борисович, в какую-нибудь идиотскую историю влипаете! А
другие в это время спят. Или эротический канал по евровидению смотрят.
Сигизмунд обратился к рыжеволосому вполне дружески:
- Зу ис Вавила.
Не узнать его было невозможно. Вавила до смешного был похож на карикатурные
изображения, созданные во множестве Лантхильдой.
Тот сперва растерялся, но потом просиял. Стал что-то многословно объяснять. На
меч показывал, на разводной ключ. Мол, уж прости, земеля, так уж вышло... С кем
не бывает - ошибся...
Сигизмунд махнул рукой:
- Идемте чай пить.
А у самого в голове опять мелькнуло: только бы ночь продержаться.
* * *
Современный стереотип поведения - Hello, Bob! How are you? A drink? - с этими
парнями явно не проходил. Препровожденные Сигизмундом на кухню, остановились.
Видно было, что табуретки чем-то страшно поразили их воображение.
Сигизмунд показал им, чтобы сели. Те осторожно устроились, Вавила - видимо, от
застенчивости - на самый краешек. Как и следовало ожидать, кувырнулся. Хмурясь,
поднялся на ноги. Видимо, счел, что над ним подшутили. Посмешищем сделать
захотели, за плачевную ошибку отомстить.
Сигизмунд поспешно усадил Вавилу в свое кресло. Чтобы не зарезал.
Вошел кобель. Боязливо обнюхал чуни. Тихонько порычал на Вавилу.