вынести покалеченного? И группы, должно быть, немалые, если в последнем
балата, в Потоке Орбрасс, не досчитались восьмерых? А может, девятерых -
если Птоз не соврал про своего безногого предка.
презрительной.
нас всех и перемелет, тысяча чертей!
потомственные маргары? Конечно, не забыли славу предков? Конечно, поят нас и
кормят в честь нее? Но сами мы? как бы сказать?
- Мы, фря, по дырам не лазали, как наши отцы и деды. Мы без бхо проживем, а
кто не проживет, того и бери в напарники. Старейшего Оити или сынка его
Ренхо? Ты, брат, пойми и не держи обиды? У каждого, брат, должно быть в мире
свое место, и наше место - здесь, а не в дыре.
наполнил ее, разлил остальным и потряс пустой флягой.
как пиявки, славу предков, и не испытывал к ним ни презрения, ни жалости.
сотрясением воздуха среди объедков и пустых кувшинов. Один - за всех, и все
- за одного! Ему не помнилось, когда и где впервые прозвучал такой девиз, но
это не меняло сути: этот девиз был священным свидетельством дружбы,
пережившей столетия, дарованной ему и внезапно приоткрывшейся частицей
памяти. Здесь, среди пещерных стен и запахов пищи, витавших в воздухе, он
был неуместен, и поминать святой девиз граничило со святотатством. Таким же,
как сравнивать друзей, любивших его и давно смешавшихся с прахом земным, с
троицей подвыпивших маргаров.
так ли уж щедр преподнесенный анхабами дар. Жизнь, конечно, великое благо,
но время - великий враг! Время отделило его от живых и мертвых, похитило
воспоминания и сделало чужим повсюду - и на Анхабе, и на этом планетоиде, и
в других мирах, на Эйзо и Лугуте, Растезиане и Конхоруме. Возможно, и на
Земле, если верить Джаннаху? А коли так, много ли счастья сулит ему вторая
жизнь?
туман медленно вползал в долину, окутывал лиловой мглой террасы, клубился
над речными водами и над мостами. Под тентом стало многолюднее; теперь,
кроме ушастых, там восседал важный рами с двумя карликами-торговцами и
веселилась компания девиц и молодых парней, мореходов или рыбаков, судя по
долетавшим от них шуточкам. Парни уговаривали девушек прогуляться к кораблю
и обещали каждой столько жизни, сколько обитает жаб под гладью озера и всех
его притоков.
Лица Дартовых сотрапезников покраснели, речь сделалась невнятной, однако
других свидетельств недуга, о коем предупреждал Руун, не замечалось. Видно,
тьо не вредил маргарам - то ли в силу регулярной тренировки, то ли из-за
крепкой конституции, унаследованной вместе с привилегиями от отцов и дедов.
последний раз? И если такое случится, пусть Элейхо будет к тебе
благосклонен! Пусть сгоришь, но быстро! Пусть перемелет, но с головы, а не с
ног - чтоб, значит, недолго мучиться!
прогудел:
- Что помянем сначала, Криба или ногу?
рами с его компаньонами и уставился на длинноухих. - Все, я сказал! Кази,
тощая задница, неси кувшины!
зеленом кильте, подпоясанном ремнем, - поднялся и сделал странный жест:
развернул уши, оттопырил их и снова скатал трубочкой. Смысл этих
телодвижений был непонятен Дарту, но шея Птоза мгновенно побагровела, Глинт
насупился, а Джеб подскочил, лязгнув зубами и стиснув кулаки.
длинноухого. - Ты что? Не хочешь помянуть Криба? Криба, который был моим
почтенным предком?
резкий скрипучий голос и непривычный акцент сделали реплику туманной. Но
главное Дарт уловил: длинноухий прошелся по всем вонючим крибам, предкам
Птоза, не забыв о волосатой нечисти, одарившей жизнью его мать. Были еще
какие-то добавления, наверняка изящные, но непонятные нюансы, от коих в
глазах Глин-та и Джеба вспыхнул боевой огонь, а Птоз налился кровью и
судорожно выдохнул:
клянусь Элейхо! Так напьешься, что уши обвиснут!
ядром, пробудив у Дарта смутные и неприятные воспоминания; затем раздался
треск, и по лицу коренастого потекло вино, смешанное с кровью. Джолты
взревели; рыбаки со своими подружками бросились прочь, а следом - важный
рами, тащивший своих компаньонов, будто детишек. Кази, хозяин, прыгал у
возвышения с кувшинами, заламывал руки и причитал:
предков!.. И ради моих детей!.. Мир, доблестные, мир! Клянусь, я?
маргара ринулись навстречу джолтам, столкнувшись с противником на пороге
пещеры. Столбы, державшие навес, с грохотом рухнули, тент накрыл толпу
бойцов, звучные удары и проклятия смешались с топотом, треском бьющейся
посуды и раздираемых одежд, затем снаружи, на террасе, послышались вопли
прохожих и отдаленный барабанный бой. Схватка перешла в положение лежа, тент
осел и начал дергаться туда-сюда, словно под ним шевелилась груда огромных
жуков, не поделивших лакомой добычи; его бело-синяя поверхность то опадала,
то выпирала волнами вверх, обтягивая чье-то темя, зад или кулак, и на ней
стали проступать бурые пятна - может, кровь, а может, жирный соус.
Какая-то мысль рождалась и билась в его голове, но, так и не оформившись до
конца, заснула, убаюканная винными парами. Он потер нос, поглядел, как
трепыхаются под тентом Драчуны, пробормотал: ?Что за болваны, право!? - и
поднялся, слегка покачиваясь. Причины скверной репутации маргаров стали
теперь понятными.
террасы. Палки их заработали, не разбирая правых и виноватых, под тентом
взвыли, и шевеление пошло на убыль, хотя в самой середине кто-то еще
дергался и хрипел - то ли Птоз добивал коренастого, то ли наоборот.
Откуда-то появились веревки, и стражи принялись вытаскивать драчунов, вязать
запястья к шее и нанизывать на канат, попутно пересчитывая ребра палками. Но
с Птозом, отбивавшимся руками и ногами, этот номер не прошел, и стражники,
насев на великана впятером, свалили его наземь и закатали в тент. Как
показалось Дарту, вся операция прошла с похвальной быстротой и несомненной
ловкостью.
однако ему помешали: в пещеру шагнул сержант в оперенном берете - не тот,
что провожал его утром, а другой, постарше и помрачней. Небрежно присев
перед Дартом, страж, поигрывая палкой, направился к Кази.
не хватило?
брошенное Джебом блюдо. Утвердившись на ногах, он снова икнул и с чувством
произнес:
запечатали прах в погребальных орехах! И чтоб орехи те не украсили узорами,
а обваляли в нечистотах и бросили в Глотающий Рот! - Кази перевел дыхание,
поднял вверх руки и завыл:
чего сцепились с джолтами?
вперед, отодвинув хозяина. - Джолты не выпили за Криба и оскорбили достойных
маргаров словом и жестом.
сержанта затрепетали, раздулись, он принюхался и спросил:
стараясь словить ускользнувшую мысль. - А пили тьо. Хороший напиток, клянусь
Христовыми ранами! Только слабоват.
подавиться жабьим яйцом! А до жилища Нараты дойдешь? Или лучше тебя
отнести?
сержанта за локоть, Дарт направился к выходу из пещеры. - Что-то земля
колышется, - сообщил он по дороге - Второе балата началось, а?
закончишь. Полезешь в дыру, а дружки твои посидят в одном уютном месте? - Он
тяжко вздохнул. - Клянусь Предвечным! Пользы от них, как от гнилых плодов, и