сросшийся шрам на левой щеке, придерживая на боку автомат, нагнал проводника
и пошел рядом с ним, с непринужденной грацией балансируя на острых каменных
обломках, усеявших в этом месте тропу.
что имело, казалось, заметный фиолетовый оттенок, покосился на своего
спутника, но промолчал, поскольку сказать ему было нечего. Он чувствовал,
что каждая минута может стать для него последней, а каждое слово - тем самым
камешком, который стронет лавину, грозящую оставить от него мокрое место.
Дело было в том, что отряд заблудился. На то имелись вполне объективные
причины: на границе между Абхазией и Чечней отряд почти напоролся на
блокпост, которого здесь раньше не было, и им пришлось круто свернуть в
сторону, без дороги обходя заставу по считавшимся непроходимыми местам, но
проводник понимал, что при вынесении приговора никакие смягчающие
обстоятельства не будут приниматься в расчет. Отряд заблудился, и винить в
этом станут прежде всего проводника. Вместо нескольких часов дорога отняла у
них трое суток, и, хотя теперь они точно находились на территории Ичкерии,
до лагеря Хаттаба, где их ждали, было очень неблизко. Кроме того, еще вчера
у них кончилась вода, и изнемогающие под тяжестью амуниции люди все чаще
выражали свое недовольство вслух.
короткий автомат, и окинул внимательным взглядом иззубренный, как лезвие
старой пилы, горизонт. При этом он испытал внезапный укол радости, потому
что картина была знакомой.
все еще не знаешь, где мы?
понять. Проводник оглянулся. Все остановились и смотрели на него: желтые
лица, коричневые лица, два абсолютно черных лица с синеватым, как на ягодах
ежевики, отливом. Эфиопы тяжело дышали, скаля не правдоподобно большие и
белые зубы. Кто-то со вздохом облегчения опустил на камни тяжелый тюк. При
этом внутри тюка раздался приглушенный металлический лязг.
конца было еще далеко, но угроза быть пристреленным, как собака, прямо на
этих сырых камнях, временно отступила. - Здесь я уже был. Мы сильно
отклонились к западу и сделали большой крюк, но теперь я знаю, где мы. Тут
совсем неподалеку есть селение, где можно будет купить немного воды и пищи.
словно нарисованные кисточкой, брови и пренебрежительно наморщил большой,
изогнутый наподобие орлиного клюва нос с тонко очерченными ноздрями. -
Купить? Эти люди должны целовать нам ноги за то, что мы пришли к ним на
помощь.
сделав заметное ударение на первом слове. - Эти люди никого к себе не
пускают, и будет очень хорошо, если они согласятся с нами говорить.
немного сухарей и инжира, а километрах в пятнадцати по прямой отсюда
найдется и вода. Нет необходимости погибать в бою за то, что нам не очень
нужно.
проводник видел, что тот озадачен. Один из эфиопов нервно поправил на плече
ремень гранатомета и переступил с ноги на ногу, как застоявшаяся лошадь. - И
много их там, этих гостеприимных горцев?
отвернувшись, сплюнул на камни.
- Может быть, двадцать, а может быть, двести. Шамиль собирался вразумить их,
вернувшись из Дагестана, но теперь у Шамиля другие заботы.
автомат и засовывая озябшие ладони в карманы утепленной камуфляжной куртки с
меховым воротником. - Кто отдает им приказы? Шамиль? Хаттаб? Кто?
привыкли, так и называют - Судья.
человек. Он не может отказать в приюте и пище воинам ислама.
обыкновенным разбойником. Он собственноручно застрелил муфтия и сделал
муфтием одного из своих бойцов.
для них то же самое, что слово Аллаха. А все слова в уста Кривого Ибрагима
вкладывает Судья.
реке. У нас нет времени на то, чтобы вразумлять отступников. Хаттаб ждет нас
уже три дня. Кстати, это большой крюк?
принять участие в перестрелке с бешеными псами Судьи его ничуть не
прельщала.
по-русски, и отдал короткую команду. Недовольно бормоча и вздыхая, наемники
принялись навьючиваться своей поклажей. Один из эфиопов, кряхтя от натуги,
взвалил на плечи продолговатый цинковый ящик и продел руки в приделанные к
нему брезентовые лямки.
соплеменнику.
места, Хаттаб сделает тебя своим любимым верблюдом и разрешит объесть все
кусты вокруг лагеря.
эфиоп, поудобнее пристраивая на спине тяжелый ящик.
мусор, решительно повернулся лицом к востоку и шагнул вперед.
стен, над ущельем прокатился одинокий винтовочный выстрел. Проводник
покачнулся, балансируя на плоском камне, нелепо взмахнул руками, словно
собираясь отвесить цирковой поклон, и боком упал на тропу. Глаза его были
широко открыты, из-под бороды текла темная кровь.
затихая вдали, когда по отряду со всех сторон ударили из автоматов. Воздух
мгновенно наполнился грохотом выстрелов, визгом рикошетов и сухим треском
крошащегося под ударами пуль камня. Острые каменные осколки фонтанами
разлетались в стороны, раня, как шрапнель, повсюду на склонах бились бледные
вспышки выстрелов и поднимались кверху прозрачные дымки. Угодивший под
кинжальный огонь отряд был уничтожен в течение нескольких быстротечных
минут. Нападавшие били на выбор, прячась в надежных укрытиях, не оставляя
наемникам ни малейшего шанса.
ударила его в голень, он упал, как сбитая кегля, и тяжеленный цинк с
патронами для автомата Калашникова, обрушившись на него сверху, переломил
ему шею, как сухую ветку. Эфиоп умер мгновенно, и на его неестественно
вывернутом вверх и в сторону лице застыла гримаса мучительной боли пополам с
недоумением.
рядом с которым увидел короткие злые вспышки выстрелов. Отшвырнув ставшую
бесполезной трубу гранатомета, он сорвал с плеча автомат и, припав на одно
колено, дал несколько очередей, прежде чем ответная очередь из укрытия
прошила ему живот, перебила ключицу и разнесла череп.
скользнул за камень, в последний момент почувствовав сильный безболезненный
удар, от которого разом онемели кисти сжимавших автомат рук. Присев за
обломком скалы, он потянул затвор, но тот заклинился намертво. Бросив взгляд
на автомат, пенджабец сразу понял, в чем дело: на казенной части
?Калашникова? красовалась, поблескивая обнажившимся железом, оставленная
пулей вмятина. Изрыгая неслышные в грохоте боя проклятия, пенджабец выпустил
автомат из рук и сорвал с перевязи, которая наискосок пересекала его узкую
грудь, одну из висевших там ?лимонок?. В определенных кругах он широко
прославился своим непревзойденным умением метать ручные гранаты, и всегда
имел при себе не меньше десятка этих начиненных смертью стальных ананасов,
увешиваясь ими, как новогодняя елка шарами.
диковинная стальная серьга. Выглянув из-за камня, пенджабец наметил цель,
выпрямился во весь рост и медленно отвел руку для броска, одновременно
отпустив прижатый пальцами рычаг взрывателя. Запал сработал с коротким
щелчком. Пенджабец задержал гранату в руке ровно на две секунды, чтобы,
будучи брошенной по высокой навесной траектории, она взорвалась в воздухе, и
тут винтовочная пуля клюнула его в грудь. Пенджабец замер, пытаясь удержать
равновесие, а вместе с ним и вытекавшую из простреленного тела жизнь. Он все
еще стоял, когда ?лимонка? взорвалась, ампутировав ему руку и заставив
сдетонировать остальные висевшие на перевязи гранаты. В одно мгновение
пенджабец превратился в грязно-серое облако дыма, которое, медленно
рассеиваясь, поползло по склону ущелья.
никогда не знавший покоя и отдыха бесстрашный воин ислама по имени Али
Аль-Фаттах, биография которого была навеки записана у него на теле
извилистыми иероглифами страшных шрамов, понял все в тот самый миг, когда