грубый розыгрыш?
чересчур длинно... Впрочем, можно и в двух словах: я сделал это, чтобы
пустить пыль в глаза, чтобы привлечь к себе внимание в городе. Ха-ха-ха,
вот вам все начистоту.
Сперва вы идете рядом со мной и... да, и, не стесняясь, делаете мне самые
страстные признания; но стоило мне одной фразой призвать вас к
благоразумию, как вы тут же обернулись другим человеком, выставляете себя
шарлатаном, лжецом, обманщиком, бог знает кем... К чему все эти ухищрения?
Поверьте, ни то, ни другое нимало меня не трогает. Я слишком
уравновешенный человек. Вся эта гениальность мне недоступна.
меня все потеряно; стоит ли зря стараться?
гадкое о себе? - воскликнула она гневно.
методе. Вы спрашиваете, почему я всегда выбалтываю свои секреты как бы во
вред себе, хотя легко мог бы сохранить их в тайне. Я вам отвечу: я делаю
это целенаправленно, из расчета. Мне представляется, что моя искренность
все же не может не произвести на вас известного впечатления, хоть вы это и
отрицаете. Во всяком случае, я надеюсь, что вы почувствуете некоторое
уважение ко мне благодаря тому беспощадному равнодушию, с которым я
разоблачаю самого себя. Быть может, мой расчет и неверен, вполне это
допускаю, уж тут ничего не поделаешь. Но даже если я и ошибаюсь, то ведь
вы для меня все равно потеряны, и больше мне терять нечего. Можно дойти до
такого состояния, это отчаяние, игра ва-банк. Я сам помогаю вам
предъявлять мне обвинения и укрепляю вас таким образом по мере своих сил в
вашем решении оттолкнуть меня, совсем оттолкнуть. Почему я это делаю? Да
потому, что меня с души воротит говорить что-либо в свою пользу и таким
жалким способом что-то выгадывать, да у меня в жизни на это язык не
повернется. Но - можете вы сказать - я пытаюсь хитростью, окольными путями
достичь того, чего другие достигают наивной откровенностью. Ах... Впрочем,
нет, я не стану себя защищать. Называйте это надувательством, почему бы и
нет, это вполне подходящее слово; я сам готов добавить, что это прямой
обман. Хорошо, итак, это надувательство, я не защищаю себя, вы правы,
существо мое - в сплошном надувательстве. Но ведь мало кто из людей
обходится без вранья, в большей или меньшей мере все к нему прибегают; а
раз так, то не стоит ли одно другого, ибо надувательство, пусть даже
скрытое, все равно остается надувательством... Чувствую, я сел на своего
любимого конька, и я охотно поскакал бы на нем немного... Но нет, не буду;
господи, до чего же я устал от всего! Я говорю себе: пусть все идет как
идет, пусть! Точка!.. Кто бы мог, например, подумать, что в доме у доктора
Стенерсена не все благополучно? Впрочем, я и не утверждаю, что это так, я
просто спрашиваю, может ли хоть кому-нибудь прийти в голову заподозрить в
чем-то такую почтенную семью? Она состоит всего из двоих: мужа и жены,
детей у них нет, серьезных забот - тоже нет, и все-таки не затесался ли
туда еще третий? Одному богу это известно, но, быть может, там все же есть
третий, молодой человек, чересчур пылкий друг дома, поверенный Рейнерт.
Что тут скажешь? Может, виноваты обе стороны. Не исключено даже, что
доктор в курсе дела и тем не менее не в силах ничего изменить, во всяком
случае, сегодня ночью он очень много пил, и ему так опостылело все, все на
свете, что он предлагал уничтожить человеческий род с помощью синильной
кислоты, а земной шарик пусть себе летит ко всем чертям! Бедняга!.. Но он
отнюдь не единственный, который по пояс увяз во лжи, даже если исключить
меня - Нагеля, которого ложь засосала по горло. А что, если я назову вам,
например. Минутку? Добрая душа, праведник, мученик! О нем можно сказать
одно лишь хорошее, но я слежу за ним. Говорю вам, он у меня на подозрении!
Вы поражены? Я испугал вас? Я этого не хотел. Но позвольте мне успокоить
вас - Минутку никто не совратит с пути истинного, он в самом деле
праведник. И почему только я не спускаю с него глаз, почему я наблюдаю за
ним, притаившись за углом дома, когда он возвращается к себе после
невинной прогулки в два часа ночи - в два часа ночи?! Почему я
подглядываю, как он разносит свои мешки, как здоровается с людьми на
улице? Да не почему, дорогая фрекен, не почему! Просто он меня интересует,
я люблю его, и меня сейчас радует, что я могу представить его среди всего
этого обмана как чистого человека, как праведника. Только поэтому я и
упомянул о нем, и вы наверняка меня поняли. Ха-ха-ха... Ну, а если
говорить обо мне... Нет, нет, я не хочу, не хочу больше говорить о самом
себе! О чем угодно, только не о себе!
так искренне и печально, что она преисполнилась к нему сочувствия. Она
поняла в этот миг, что перед ней исстрадавшаяся, истерзанная душа. Но так
как он тут же постарался сгладить у нее это впечатление, громко рассмеялся
и снова стал клясться, что все на свете - чистое надувательство, ее теплое
чувство тут же растаяло.
она резко, - это низко с вашей стороны, и было бы также низко, будь они
даже менее грубыми. Минутку, этого несчастного калеку, вы тоже не
пощадили. Хорош рыцарь, ничего не скажешь! Все это так гадко, так
недостойно!
опустив голову. Несколько раз его плечи вздрогнули, и к своему полному
изумлению она увидела, что две большие слезы скатились по его лицу. Он
отвернулся, чтобы это скрыть, и стал свистом подманивать какую-то птицу.
жестоких словах. Быть может, то, что он говорил, и правда. Что она знает?
Быть может, этот человек увидел за несколько недель больше, чем она за
долгие годы?
своим носовым платком. До пасторской усадьбы было уже совсем близко.
в эту минуту его состоянию, но произнесла Дагни эти слова задушевно,
пожалуй, даже взволнованно; и она остановилась.
его руке, стояла так близко от него, что он вдыхал запах ее волос и шеи, в
этот миг, когда они оба не могли вымолвить ни слова, чувство захлестнуло
его, и он весь отдался безумному порыву. Он обнял ее сперва одной рукой,
потом, когда она попыталась отстраниться, двумя. Он долго и нежно прижимал
ее к себе, почти оторвав от земли. Вдруг он почувствовал, что спина ее
изогнулась и она затихла. Как-то сразу отяжелев, она прильнула к его груди
и подняла на него затуманившиеся глаза. До чего она была хороша! Он шептал
ей, что она необычайна, необычайна и что до конца его дней она будет его
единственной любовью. Один человек уже умер ради нее, и он тоже готов
умереть по одному ее слову, по одному знаку. О, как он ее любит! И он
твердил без конца, все крепче прижимая ее к себе: "Я люблю тебя, я люблю
тебя".
левой руке, и он горячо целовал Дагни и шептал нежные слова. Он отчетливо
чувствовал, что она сама прижимается к нему, а когда он ее целовал, она
еще плотнее закрывала глаза.
ко мне, Дагни, я люблю тебя! Ты придешь? Приди, когда хочешь. В семь
часов...
принимало все более и более горькое выражение, потом губы начали судорожно
подергиваться, она с трудом дошла до камня у тропинки и села на него. Она
плакала.
минут. Вдруг она вскочила с побелевшим от ярости лицом и, прижав к груди
стиснутые кулаки, закричала в бешенстве:
наверно, не понимаете. Как вы могли, как вы могли это сделать?
этого камня и никак не могли двинуться с места.
- Я не желаю больше встречаться с вами, видеть вас больше не хочу! Вы
подлец!
платья. Но она все твердила, что он подлец, что он вел себя низко. Что он
с ней сделал? Пусть он уйдет, уйдет прочь! Она запрещает ему идти с ней
рядом. Ни единого шага!
Юрьев Сергей
Белов Вольф
Лукин Евгений
Орловский Гай Юлий
Распопов Дмитрий
Афанасьев Роман