Ключников иногда замирал от неожиданности, когда она без раздумий делала
то, что взбредало ей в голову. Стыдясь, он цепенел, тогда как она без
остатка отдавалась страсти, необузданных всплесков которой он страшился.
Ему становилось неловко за свою сдержанность и смущение, а она была
неистощима на выдумку, буйная фантазия била через край.
его тянуло к ней ежечасно. Улучив час-другой, он звонил ей и летел, как на
крыльях. Вспоминая Звенигород, он испытывал угрызения совести, но призови
его кто-нибудь к благоразумию, у него не достало бы сил совладать с собой.
Правда, никто не призывал, никого пока не нашлось.
ему мнились незнакомые люди, которых знала она, чужие дома, какие-то
встречи, он угадывал у нее другое существование - помимо него; сомнения
точили его что ни день.
не встречала она такой физической мощи. С ним она чувствовала себя в
безопасности. Ни один из ее высоколобовых знакомых, кто набрался пропасть
всякой всячины и мог ответить на любой вопрос, не способен был дать ей
такого чувства уверенности и покоя, какое она испытывала с ним. Он не знал
малой доли того, что знали другие ее знакомые, но с ним она чувствовала
себя, как за каменной стеной.
везла его к подруге, у которой была свободна квартира, но чаще они мчались
за город и устраивались в машине или на открытом воздухе - в поле, на
лугу, на опушке леса; повалив его на спину и оседлав, Аня изображала
счастливую наездницу, которая на глазах у всего света самозабвенно скачет
вдаль.
позвонив, он не заставал Аню дома, то не знал, куда себя деть, томился,
ждал, нетерпеливо названивал, слонялся, мрачнел и как будто заболевал. Его
одолевали сомнения, травили едко, когда он думал о том, что для нее это
всего лишь приключение, в которое она окунулась без оглядки, перед тем как
уехать: укатит, и воспоминания растают вскоре, как свет на исходе дня.
пор - среда, возможности, условия существования, вся жизнь, наконец. Она
знала языки и читала книги, о которых он понятия не имел, и она была
сведуща во многом, о чем он знал лишь понаслышке или вовсе не знал, ее изо
дня в день окружали люди, с которыми он не мог знаться по той простой
причине, что у каждого из нас свои пути-дороги.
образованными состоятельными людьми, радушными, хлебосольными и
гостеприимными, однако Ключников чувствовал себя у них неуютно.
того, о чем они говорили? Он видел, что Ане интересно с ними, ее занимали
их мысли, суждения, веселили их шутки, она была в своем кругу и
чувствовала себя там непринужденно и легко, как рыба в воде, тогда как он
ощущал себя чужаком. Впрочем, он и был чужаком. И чем дальше, тем сильнее
зрела и копилась в нем неприязнь.
споры, которые они вели, поглощали их целиком, но Ключникову нередко
мнились скрытая насмешка или подвох, он долго потом испытывал досаду,
будто опростоволосился или угодил в конфуз. Их разговоры, шутки, споры,
застолья, посиделки, даже их богатые библиотеки вызывали у него злость.
доказать или опровергнуть, и потому его подмывало грохнуть кулаком по
столу, чтобы заткнуть им рты. Не говоря уже о том, что он изревновался
весь, что было не мудрено: кому по нраву, если женщина с тобой лишь телом,
а душой на стороне?
досадой, Аня удивилась, глаза ее округлились.
не в силах уразуметь, чего он хочет.
и как поступить; она не выносила малейших посягательств на свою свободу и
тотчас давала отповедь, нередко с перехлестом, чтобы не повадно было; язык
у нее был, как бритва, за словом в карман она никогда не лезла.
свободу, не свойственную большинству людей, кто наделил ее такой
независимостью и как жила она, неподвластная никому, как уживалась с нашим
кромешным существованием?
серьезную болезнь: лекарства бессильны - ни избавиться, ни излечиться. Чем
дальше, тем сильнее она привязывала его к себе, он удрученно думал о том,
какую власть она взяла над ним. Случилось это само собой, Аня не прилагала
никаких усилий, иногда он испытывал к ней ненависть за свой плен, но
поднять бунт, освободиться не мог и не хотел.
думать. Он знал, что отъезд неизбежен, но стоило представить, что ее нет,
как становилось не по себе, жизнь мнилась пустой и тусклой, почти
бессмысленной - представишь, свихнуться впору.
лишь однажды Ключников столкнулся с ним в коридоре. Сосед вперил жгучий
пристальный взгляд, в котором светилось невысказанное тайное знание.
укором.
когда на пороге возник Буров.
горящими глазами. - Мы все знаем.
скроешь! Не выйдет! Нам все известно!
заткнись. Я спешу.
натянулся, как струна, Буров.
предаешь?! Ради жидовки?! Невесте изменил! Товарищей забыл?! Организацию
бросил! - глаза его пылали неукротимо, он дрожал весь от возбуждения,
голос звенел и бился, как огонь на ветру, в паузах он подвывал, словно
заклинал кого-то.
бабе поймали! Что - нет, скажешь?! Присушила она тебя! Между ног держит!
упирался, Ключников выволок его за порог и повернул ключ в замке. Буров с
криком бился в дверь, и когда Ключников вышел, по всему коридору из комнат
пялились соседи; Ключников шел, словно сквозь строй.
позади внимательные взгляды соседей, спину жгли раскаленные глаза Бурова,
его пронзительный крик все еще резал слух.
натыкались на бункеры и тоннели, весь центр был изрыт на разной глубине -
Лубянка, Мясницкая, Старая и Новая площадь, Китай-город, широкие ухоженные
тоннели вели в Кремль и в соседние ветки метро, мощные бункеры и
коммуникации залегали на большой глубине рядом с Арбатской площадью и
Пречистенским бульваром, на Таганке и на станции метро "Павелецкая", где
за раздвижной стеной длинного перехода с кольца на радиус располагался
резервный штабной бункер.
иногда они пересекались или соединялись в общую систему. Особенно тесно
старые и новые постройки смыкались под Кремлем. Из Боровицкой башни
древний, увешанный сталактитами ход, направлялся к руслу Неглинки, новый
секретный ход был прорыт вдоль всего Тайнинского сада, где на месте
подворья Угрешского монастыря и соседнего с ним двора Беклемишевых между
Петровской и Москворецкой башнями за церковью Константина и Елены, от
которой остались лишь подклет и фундамент, охрана Кремля поставила в
угловой садовой низине приземистое здание, невидимое снаружи через
кремлевскую стену и похожее на старинные палаты: кирпич, крутая кровля,
кованые решетки...
между Петровской и Безымянной башнями в сторону Москва-реки, а древний,
обнаруженный еще в XVIII веке князем Щербатовым ход направлялся от
Никольской башни к Лубянке. Современный, хорошо оборудованный тоннель шел
под Красной площадью к Шевалдышевскому подворью, где соединялся с
благоустроенными бункерами коммунистической партии, уходящими вниз на
большую глубину. Поодаль бункеры имели замаскированные выходы в метро и на
поверхность и сообщались с подземными этажами Лубянки.
внутри, как муравейник, скрывая опрокинутый вниз загадочный город,
подземное отражение Москвы, сказочный Китеж-град - с той лишь разницей,
что существовал не в воде, а под землей.
хорошим яхтсменом, и Бирс, который никогда прежде не ходил под парусом,