уставившись безжизненным взглядом на носки туфель, и по его виду никто бы
не догадался о том, что слепая преданность давит на него тяжким бременем
ответственности. Запонки ведь не просто подарок: это залог, мольба. Словно
юный и еще восторженный любовник. Холл хотел, чтобы его помнили.
ювелирный магазин, и увидел крупными буквами набранное имя Крога. Дальше
он не прочел, отвлекшись на витрину с зеленой настольной лампой в форме
обнаженной женщины. Красиво, подумал он, и с досадой вспомнил фонтан во
дворике правления. Он энергично вышагивал по Фредсгатан, бормоча под нос:
никакого вкуса, у них совсем нет вкуса. У перекрестка он остановился
переждать движение и еще раз заглянул в газету: "Эрик Крог женится на
англичанке-секретарше".
вперед, рассекая поток машин. Глубоко засунув в карманы пальто руки в
коричневых перчатках, он вошел в ворота компании, не взглянув на фонтан,
не замечая вахтера, погруженный в мрачные раздумья: Холл им уже не нужен,
бабы лезут в правление, бабье царство. Он, не задерживаясь, прошел прямо в
комнату Крога.
Вы согласились бы поехать в Нью-Йорк?
избавиться, тут новые порядки, а я человек простой. Уходя от ответа, он
сказал: - Я увидел в магазине эти запонки, думал, они подойдут к моей
новой булавке. Но получается перебор. Сплошные брильянты. И я решил отдать
их вам - в качестве свадебного подарка.
приставал с разговорами к служащим.
вы могли послать кого-нибудь другого. Этот парень меня сразу насторожил.
Не знаешь, что у него на уме. Много он помог в ту ночь? - Холл поднял и
снова опустил на стол кожаный футлярчик в пятнах крови.
Придется отправить его домой.
подозрениями, ревностью и преданным обожанием. Рядом с ним все
обнаруживало свою истинную цену: заумный модерн, изысканно-уродливые формы
- все теряло вид рядом с его честным коричневым костюмом из магазина
готового платья. Он не боялся показаться вульгарным (пиджак в талию),
сентиментальным (брелок на цепочке для часов), глупым (бумажный нос в
Барселоне). Он не тянулся за модой, не стремился привить себе хороший вкус
- он был самим собой. Холлом.
взгляд на запонки и со вздохом повторил:
его мне. Я все улажу.
болтался повсюду, говорил с персоналом о краткосрочных займах. Откуда он
знает о наших займах?
работы - и идет в "Баттерсон"! Мы должны задержать его здесь на неделю.
Это легко сделать. Он не хочет уезжать. Пока ему платят, он будет вести
себя тихо.
отвернулся, он не мог примириться с мыслью, что ей доверяют: баба. Пусть
Крог сам объясняется.
деньги.
встревоженно потянул руки из карманов, но сдержал себя.
которой уже взрослый подопечный: ей хочется успокоить его, как раньше, -
обнять, пригреть на груди, но тот давно вышел из этого возраста. - Нет
оснований беспокоиться. Я все улажу.
их, что ничего особенного не происходит, что бояться ровным счетом нечего.
- Он влюблен, - грустно добавила она. Ее объяснениям нужен был
сочувствующий слушатель, они птицей бились в непроницаемое стекло, за
которым укрылся Холл, срывались и падали. Его любовь к Крогу восхищала,
трогала и пугала - он растворился в ней весь без остатка. Он был
неотъемлемой частью "Крога", как пепельница с монограммой или ковер с
инициалами ("Мы его подсидим, как Андерссона", - пообещал он), и по этой
же причине "Крог" был немыслим без Холла. "Крог" перенял его мелочность,
перестраховочную осторожность, нерассуждающую жестокость, "Крог" слился с
Холлом.
дурак.
может быть, уже все знают об этом?
уважал ее, чтобы попусту терять время. Ведь они единомышленники, им обоим
наплевать на Андерссона, только стараются они каждый ради своего человека
- в этом вся разница. У Холла не было времени долго раздумывать, его мысли
приняли определенное направление. - Он играет в покер? - спросил он.
до баб. Вам придется вечером сесть за карты, мистер Крог. Его нельзя
отпускать в Англию.
нельзя уезжать из Стокгольма.
туфель заострились, от злости набрякло пальто.
беспокоился.
ужином? - с вызовом спросила Кейт.
стоял, этот добровольный цербер дворцов из стекла, заводов в Нючепинге,
лесопилен на севере.
Энтони поставил две кроны, Крог четыре.
уже не следил за выдержкой, и это не был блеф, он не играл комедию, а
просто умел отключиться и думать о другом. Он стремительно надбавлял
ставку и погружался в долгое недоверчивое молчание.
что у того в руке. Его занимали совсем другие мысли, и, когда пришла его
очередь, он не раздумывая сбросил подвернувшуюся карту (у него были две
десятки пик, четверка и двойка бубен и трефовая шестерка). - Беру одну, -
сказал он, сбрасывая шестерку. Он не учитывал возможности, как полагается
игроку, играл наобум; он рассчитывал только на слабость противника, ни о
чем не думал. Против сильного игрока он непременно проигрывал, зато
среднего или слабого неизменно побеждал. Взятую карту он даже не удостоил
взглядом (это была тройка червей).
он был убежден, что разгадает любой блеф. - Военный атташе забывает об
осторожности, - хохотнул он, обежав присутствующих светлым зайчиком
монокля. - Военные хитрости, ха-ха! - но безучастность Холла заставила его
прикусить язык.