замок; он чувствовал себя в большей безопасности здесь, взаперти в своем
кабинете, где все было так привычно: письменный стол, вращающееся кресло,
шкаф, где стояли два бокала и бутылка сладкого портвейна, стеллаж с книгами
- несколько специальных трудов по металлургии, альманах Уитакера1,
справочник "Кто есть кто" и экземпляр романа "Его китайская наложница". Так
ему было гораздо спокойнее, чем вспоминать о полицейском внизу, в вестибюле.
Он охватил взглядом все вокруг, словно впервые, и в самом деле впервые
осознал покой и комфорт, которые дарил ему этот небольшой кабинет. И снова
он вздрогнул от скрипа канатов, на которых висела за стеной люлька. Опустил
двойные рамы окна. Сказал раздраженно и нервно:
ему казалось, кто-то может проникнуть в кабинет оттуда. Он больше никуда не
спешил, он больше не был занятым человеком, ему хотелось, чтобы кто-то был
рядом. Он сказал:
душно, и выпейте стаканчик портвейна.
замке ключ. Вздохнул с облегчением, доставая бутылку и бокалы, и произнес:
вам об этих приступах икоты.
Он начал:
Мне вы можете доверять. Я же - Дэвис.
и протянул человеку в противогазе.
от вашего казначея.
Пикадилли Серкус, вкус "Альпийского Сияния", убийца, сидящий напротив и
пытающийся рассказать ему о женщине, которую он убил. Мистер Дэвис
взвизгнул: ни слова, ни мольбы о помощи произнести он не мог, это был
бессмысленный визг, похожий на звук, который издает человек под наркозом,
когда нож хирурга врезается в тело. Он рванулся, бросился к двери в комнату
секретарши, дернул ручку. Он метался из стороны в сторону, как человек,
запутавшийся в колючей проволоке между окопами.
рядом с корзиной для ненужных бумаг. Он сказал:
если будете вести себя тихо и делать то, что я скажу. Этот сэр Маркус, он
что - ваш хозяин?
бумаг.
долго ждал этого, мечтал увидеть вас обоих. Кажется, все так хорошо вышло,
что даже не верится. Вставайте. А ну вставайте, - яростно повторил он, глядя
на ослабевшую, расплывшуюся фигуру на полу. - И запомните: если вы хоть раз
пикнете, я так нашпигую вас свинцом, что из вас грузило можно будет сделать.
листком бумаги в руке. Она сказала:
пять. В два ноль семь тоже есть, но он идет так медленно, что вы приедете
всего на десять минут раньше. Последний перед ночным отходит в пять десять.
ней в этом ярко освещенном, фешенебельном плутократическом коридоре, словно
хотел сказать последнее "прости" тысячам вещей - если бы только осмелился -
богатству, комфорту, власти; задержавшись здесь ("Да-да, положите это мне на
стол, Мэй"), он, может быть, хотел напоследок выразить какую-то толику
нежности, мысль о которой и в голову ему не приходила, когда он встречался
со своими "миленькими девочками". Ворон стоял позади него очень близко,
держа руку в кармане. Мистер Дэвис выглядел так плохо, что секретарша
спросила:
отправляющийся в далекую экспедицию, он испытывал необходимость оставить
какие-то сведения о себе, прежде чем шагнуть за порог цивилизованного мира,
сообщить последнему случайному свидетелю: "Меня следует искать на севере"
или "на западе". Он сказал:
телефон. - Не удивлюсь, если это он звонит.
а мистер Дэвис снова ощутил безжалостную руку, сжимавшую его локоть и
заставлявшую двигаться вперед, открыть двери лифта, войти в кабину. Они
поднялись этажом выше, и, когда мистер Дэвис открыл двери, он снова громко
рыгнул. Ему хотелось броситься на пол - пусть стреляет в спину. Длинный,
сверкающий пластиком коридор, по которому надо было идти к кабинету сэра
Маркуса, тянулся как гаревая дорожка в милю длиной для задыхающегося,
терпящего поражение бегуна.
вроде того, что ставят в постель лежачим больным. С ним был его камердинер.
Сэр Маркус сидел спиной к двери, но камердинер видел, как входил в кабинет
мистер Дэвис в сопровождении студента-медика в противогазе, и был поражен
тем, каким старым и изможденным выглядел "молодой помощник" сэра Маркуса.
глоток горячего молока. Он набирался сил: впереди был рабочий день.
шагами пересекает выстланный гигиеническим каучуковым покрытием пол;
казалось, сейчас подогнутся колени и этот человек рухнет, если его не
подхватить.
радостного, почти безнадежного ожидания прокралось на лицо камердинера,
словно он думал: наконец-то что-нибудь, может быть, здесь произойдет,
что-нибудь, кроме бесконечного хождения по устланным каучуком полам за
креслом на колесах, одевания и раздевания старика, у которого уже не хватало
сил самостоятельно содержать в чистоте свое тело, кроме набившего оскомину
тасканья подносов с неизменным сухим печеньем, горячим молоком или горячей
водой.
всем троим: камердинеру у стены, мистеру Дэвису, дрожащему посреди комнаты,
и сэру Маркусу, развернувшему свое кресло так, чтобы их видеть.
спальне висела ваша фотография. Вы были вместе в приюте. - И он злым
взглядом обвел огромный, роскошный кабинет, сравнивая его с тем, что так
хорошо помнил: растрескавшийся колокол, каменные плиты лестниц, деревянные
скамьи и еще - маленькая квартирка с керосинкой и кипящим в кастрюльке
яйцом. Этот человек пошел много дальше старого министра.
пугаться; пистолет представлял для него ничуть не большую опасность, чем
неверный шаг к креслу или обмылок в ванне. Казалось, единственное, что он
сейчас испытывал, это легкое раздражение, стремление возобновить прерванную
трапезу. Он наклонился к подносу, вытянул старческие сморщенные губы и
громко отхлебнул горячее молоко из стакана.
на бороду.
говорите. Он это?
поспешностью: - Все он задумал. Его была идея. Мы тут с ног посбивались.
Надо было делать деньги. Он на этом заработал полмиллиона, даже больше.
годных фунтов.