ворот брикстонской тюрьмы. Все четыре полчаса кружили по окраинным улицам
Лондона, а двое полицейских - в каждом из них - не отрывали глаз от
маленького окошечка сзади, высматривая, не пристроится ли к ним какая-нибудь
машина.
зимнее утро. Фургоны продирались сквозь завесу тумана и дождя. На Ла-Манше
был шторм, и даже здесь, у Лондоне, это чувствовалось. Но главное - было
темно.
цвета фургоны были почти не видны в сумерках раннего утра.
Си-13 заранее даже не знал, что его фургон выедет из тюремных ворот третьим
по счету. Не знал он и того, что будет всего в метре сидеть от Сина Миллера
и что отправятся они в небольшой порт Лаймингтон. До острова Уайт они могли
добраться из трех портов, причем на одном из трех видов паромов: обычном, на
воздушной подушке или на подводных крыльях. Не исключено, что они
воспользуются вертолетом... Но Хайленд только глянул на беззвездное небо и
тут же отмел последний вариант.
приняты чрезвычайные. Не более тридцати человек знали о том, что Миллера
будут этим утром этапировать. Сам Миллер узнал об этапе только три часа
назад. И он понятия не имеет, в какую тюрьму его везут. Об этом он узнает
лишь когда окажется на острове.
идеальна. Оказалось, что бежать из этих расположенных в уединенных местах
Дортмуре или Корнуолле - старинных, внушающих страх стен, поразительно
легко. И в результате, на острове Уайт воздвигли две новые тюрьмы особо
строгого режима - Олбани и Паркхерст. В этом был свой смысл. Во-первых, на
острове легче организовать охрану. А во-вторых, и это было важнее, Уайт был
довольно малонаселенным островом и любой незнакомец тут же привлек бы к себе
внимание.
вековой давности. Но зато вместе с улучшением условий содержания
заключенных, здесь использовались все достижения современной техники,
затрудняющие побег. Конечно, нет ничего в жизни невозможного, однако тут
были установлены телевизионные камеры, благодаря которым просматривался
каждый сантиметр тюремной стены, была введена в действие система электронной
сигнализации, и охрана вооружена автоматами.
после обеда и проведет с семьей хотя бы часть Рождества.
констебль, уткнувшийся носом в дверное окошко. - На улицах машин - раз-два и
обчелся, и ни одна не следует за нами.
тянулась цепь к ножным кандалам. Если скованному так человеку помочь, то он
мог бы не отстать от ползунка, но маловероятно, чтобы он был способен
догнать двухгодовалого малыша. Миллер сидел, откинув голову к стене и закрыв
глаза.
Казалось, он спал, но Хайленд знал, что это не так. Миллер просто снова ушел
в себя.
это вовсе не означало, что он был лишен возможности задавать вопросы
Миллеру.
детективов проводили по несколько часов за грубым деревянным столом, на
Другом конце которого сидел вот этот молодой человек. Разговорить его было
трудно.
произнес всего одно слово, и было это девять дней тому назад. Надзиратель, у
которого эмоции возобладали над соображениями долга, под предлогом, что в
камере Миллера испортился водопровод, временно перевел его в камеру, где
сидели два "ОПП", то бишь "обычные порядочные преступники", как их звали в
тюрьме в противовес политическим, с которыми имели дело сотрудники Си-13.
Один из них ждал приговора по делу о серии уличных грабежей, другой - за
убийство владельца магазина в Кенсингтоне. Оба знали, кем был Миллер, и,
ненавидя его, усмотрели в нем возможность загладить содеянные ими
преступления, в которых они на самом деле ничуть не раскаивались. Когда
Хайленд пришел за ним, чтобы отвести на очередной бесполезный допрос, он
увидел, что Миллер лежит на полу лицом вниз штаны его были спущены, а на нем
возлежал грабитель. Зрелище было настолько ужасным, что Хайленд, по правде
говоря, посочувствовал террористу. По команде Хайленда "ОПП" отошли в угол
камеры, и, когда дверь была открыта, Хайленд помог Миллеру подняться с пола
и отвел его в медпункт. И только там Миллер впервые заговорил с ним, словно
вдруг усмотрев в нем человеческое существо. "Спасибо", - выговорил он
разбитыми, кровоточащими губами.
Хайленд. Надзиратель, конечно, заявил, что вины его тут нет. Водопровод в
камере Миллера действительно был испорчен, а водопроводчик по каким-то
причинам не спешил, самого же надзирателя в тот момент вызвали наводить
порядок в какой-то другой камере. Он не слышал, чтобы из того блока
доносился какой-либо шум. Ни звука. Лицо Миллера было сплошной кровавой
массой. И хотя сочувствие к нему недолго жило в душе Хайленда, на
надзирателя он был все еще зол. Содеянное тем было оскорблением чувства
профессионализма Хайленда. Мало того, что это было нарушением правил, это
потенциально было первым шагом назад - к дыбе и раскаленным щипцам. Закон
ведь нацелен не столько на защиту общества от преступников, сколько на
защиту общества от самого себя. Эту истину понимали далеко не все
полицейские, но Хайленд хорошо усвоил ее за пять лет работы в Отделе борьбы
с терроризмом. Истина была из трудных, особенно когда ты видишь, что творят
террористы.
нем заживало быстро. Только на несколько минут он предстал в облике жертвы
человека, ставшего жертвой. Теперь он снова был всего лишь животным.
Хайленду трудно было заставить себя смотреть на него как на человека, хотя
именно этого требовала от него его профессия. "Считать человеком даже таких,
как ты". Он отвернулся от Миллера, снова уставясь в заднее окошко.
бдительность, хотя ясней ясного, что опасаться нечего. Хайленд пожалел, что
налил в термос чай, а не кофе. Вот они миновали Уокинг, потом Олдершот и
Фарнхэм. Теперь они были в Южной Англии, повсюду импоэатные дома владельцев
скаковых лошадей и менее солидные дома тех, кто на них работал. Жаль, что
было темно, иначе можно было бы поглазеть по сторонам - все не так скучно. В
долинах лежал туман, дождь молотил по крыше фургона, а извилистая дорога,
характерная для сельских местностей Англии, была узка, так что шоферу надо
было быть внимательным. Одно хорошо - дорога была почти пуста. Тут и там
порой виднелся свет в каком-нибудь окне, но не более того.
потом свернул на проселочную дорогу - класса "А", - по направлению к
Лаймингтону. Небольшие деревни встречались им каждые несколько миль. Уже тут
и там видны были признаки жизни. Возле булочных стояли фургоны - из них
выгружали свежий, горячий еще хлеб. Уже шла в церквах заутреня, но настоящее
движение начнется только с восходом солнца, до которого было еще часа два.
Чем ближе к морю, тем хуже была погода, ветер все усиливался. Он разогнал
туман, но зато пелена дождя стала плотней и порывы ветра неистовей - фургон
раскачивало.
качке желудок его сжался. Несмотря на принадлежность к нации моряков, он
терпеть не мог морской болтанки.
"Жизнь на качающейся волне".
управился сегодня дома перед поездкой. - "Ничего, - уговаривал он себя.
Доставим мистера Миллера - и домой. Два дня отпуска. Я, черт побери, их
заслужил". Через полчаса они прибыли в Лаймингтон.
он более или менее помнил, как там все выглядит. Ветер с моря дул теперь со
скоростью не менее сорока миль в час - настоящий шторм. Паром "Сенлэк" уже
ждал их в доке. Только за полчаса до того капитану сообщили, что на борту
будет "особый пассажир". Это объясняло наличие четверых вооруженных
полицейских, разместившихся в разных концах парома. Операция эта не должна
была привлекать к себе излишнего внимания, и уж ни в коем случае осложнять
жизнь прочих пассажиров.
остались в фургоне, тогда как шофер с офицером стояли снаружи. "Еще часок,
сказал себе Хайленд, - потом еще минут десять до тюрьмы - а затем уже
спокойненько назад, в Лондон. Можно будет даже вздремнуть". Рождественский
обед планировался на четыре часа дня, и он представил себе...
Уайт. Считалось, что это спокойные воды... Хайленду даже и думать не
хотелось о том, что же тогда творится в открытом море. Паром был небольшой,
так что его кренило теперь в обе стороны градусов на пятнадцать.
Выражение его лица не изменилось ни на йоту. Он сидел как истукан - голова
откинута к стенке, глаза закрыты, руки на коленях. Хайленд решил тоже
расслабиться. За дорогой теперь все равно ведь не надо было наблюдать. Он
откинулся назад и вытянул ноги, пристроив их на скамью напротив. Где-то он
Роллинс Джеймс
Конан-Дойль Артур
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Андреев Николай
Ильин Андрей