Мефодий. - И вообще, не так уж хорошо вы меня кормите".
подставил мою фирму на переговорах с американцами... Я рассказывал? Из-за
его дурацкого гонора и хамства я потерял десятки тысяч, и это накануне
кризиса! Одним словом, проняло меня до печенок. В глазах потемнело. Убью
гада, думаю, раздавлю, как клопа. А тут Мефодий, как нарочно, проговорился,
что живет у ЛЈнича. В пример мне его ставил. Дескать, ЛЈнич - это человек, а
я - поганый Иуда.
маленькой?
выпьем. Только мне много не наливай.
меня осуждаешь?
формуле: "Не судите, да не судимы будете". Кто я такая, чтобы судить? Сама я
из-за денег убивать не стала бы, но мне на них вообще наплевать. Много ли
стоит целомудрие импотента? Зато я вполне могла прикончить того же Мефодия
из-за Марка, которого он третировал. Или из-за себя, если бы Мефодий нашел
способ вселиться ко мне в квартиру, а я не нашла бы другого способа от него
избавиться.
хотелось бы увидеть в твоих жарких глазах холодное презрение.
Не знаю, как участь, а душу оно мне облегчает, точно. Стало быть, я подумал
об убийстве. Сначала вроде бы не всерьез, но нет-нет да и ловлю себя на
мысли о том, как его осуществить. Еще когда Мефодий упомянул Великовича, я
подумал о Генрихе. Только он один из всех моих знакомых общается с ЛЈничем.
Однако с другой стороны, видятся они только у себя в институте, в гости друг
к другу не ходят, а мне нужно было как-то заманить Мефодия в дом, куда я мог
бы наведаться сам. Здесь очень кстати оказалось бы какое-нибудь торжество,
куда Генрих позвал бы всех-всех-всех. И тогда я вспомнил один разговор.
Генрих обмолвился, что они стоят в очереди на квартиру уже лет тринадцать.
Это показалось мне странным. Семья у Генриха многодетная, таким обычно дают
квартиру куда быстрее.
профессионального гримера на пенсии, который живет здесь, в этом доме. Он
здорово поработал над моей внешностью - я сам себя не узнал в зеркале. В
новом обличье я отправился в отдел учета и распределения жилплощади того
района, где прописаны Луцы, и там при помощи кнута и пряника заставил
дамочку-секретаря снять дело Генриха с полки и стряхнуть с него пыль. Как я
и предполагал, долгое ожидание квартиры объяснялось весьма прозаически:
другие очередники совали дамочке коробки конфет с конвертами, начиненными
долларами, а Генрих, святая простота, честно ждал своей очереди. Я вручил
взяточнице мзду, пригрозил напустить на нее проверяющих, и она пообещала
уладить дело с квартирой в течение двух недель.
благородства отказаться.
шагом был выбор орудия убийства. Я сразу решил, что воспользуюсь ядом. Но,
честное слово, я не знал, что жена Великовича - окулист.
рака; герой не в силах выносить ее страданий и поэтому поит умирающую чаем с
атропином. Я решил, что вряд ли такой сострадательный человек воспользовался
бы негуманным ядом. При всей своей злости на Мефодия я не хотел, чтобы он
умирал в мучениях. Кроме того, по замыслу, его смерть должны были списать на
самоубийство, а самоубийца не станет выбирать яд, гарантирующий ему долгую
агонию.
милиции обязательно пришли бы к такому выводу. Но вы вывезли тело, и все
пошло наперекосяк. Нет, конечно, я сам дурак! Мог бы и догадаться, что вы
непременно выкинете что-нибудь эдакое. Нормальные люди вызвали бы "скорую",
и медики, возможно, даже не стали бы утруждать себя вскрытием. А если бы и
стали - не беда. Дело передали бы в местное отделение, участковый милиционер
быстро установил бы, что у покойного имелись основания покончить с собой,
запросил бы поликлиники его района на предмет пропажи атропина, выяснил бы,
что в одной из них ночью произошла кража, а накануне Мефодий ходил в
обворованный кабинет жаловаться на боль в глазах...
театрального училища, загримированный под Мефодия. Он получил баснословно
высокий гонорар за свою в общем-то несложную роль: прийти в поликлинику,
назваться Кириллом Подкопаевым, заплатить деньги, взять талончик к врачу и
пожаловаться на быструю утомляемость и резь в глазах. Если бы врачу могли
потом предъявить живого Подкопаева, он, возможно, и усомнился бы, тот ли
человек к нему приходил, но милиция-то показала бы фотографии! А старичок
гример - настоящий мастер своего дела.
театрального училища назвал мне номер кабинета, куда его направили, я
определил окно, ночью подцепил хиленькую решеточку машинным тросом с крюком,
и готово дело. Там даже шкафчик стеклянный с медикаментами стоял открытый,
но я все равно разбил дверцу, чтобы кражу заметили.
расследование, ни за что бы в убийцы не подался.
была приехать туда с детьми на следующий день?
после всех твоих усилий ЛЈнич не принял бы приглашения? Или не рассказал бы
о нем Мефодию?
Великовичей и в пятницу в пять часов попросил одного случайного прохожего им
позвонить. Если бы ответил женский или детский голос, прохожий позвал бы
Кирилла. Но Мефодий снял трубку сам, и его вежливо попросили передать
Великовичу, что Генрих сегодня в семь часов собирает однокурсников по
такому-то адресу. Мефодий ответил, что ЛЈнич уже в курсе. Я знал, что он не
сможет удержаться и приедет. Мефодий хорошо относился к Генриху и любил
ходить в гости, а такая возможность предоставлялась ему нечасто.
Он - мертв, ты - за решеткой.
ко всем вам отношусь, ласточка, но не уверен, что соглашусь ради вашего
спокойствия повторить свой рассказ официальным лицам.
пальцев у ЛЈнича и Леши ты оставил, и потом это вранье насчет времени звонка
Мефодия... Ты же его перенес чуть ли не на месяц.
Серж.
полагать, сам Мефодий. Почему ты не учел такую возможность? Ведь Мефодий мог
рассказать о вашем разговоре не только случайному человеку, но и ЛЈничу, у
которого жил. А ЛЈнич - следователю. Его-то наверняка вызовут на допрос.
характер Мефодия за время совместного проживания и готов был поклясться, что
он не станет распространяться о нашем конфликте. Если его кто-нибудь обижал,
он обычно взрывался, орал на обидчика, а потом несколько дней отмалчивался,
и из него клещами нельзя было вытянуть, на кого он дуется. В общем, я
рискнул. Мне нельзя было допустить, чтобы у кого-нибудь зародилось хотя бы
слабое подозрение о моей причастности к этой смерти. Ведь я собирался
украсть программу... А если я не знал, что Мефодий живет у Великовичей, то
связать меня с убийством невозможно. И я по-прежнему намерен отрицать, что
он говорил мне об этом. По счастью, наш телефонный разговор проходил без
свидетелей. А отпечатки пальцев... Что ж, я уже назвал версию, которой буду
придерживаться.
признанием?
твою изобретательность, которая всегда становилась поистине дьявольской,
если требовалось вытащить из какой-нибудь ямы Лешу, Генриха, Прошку или
Марка.
следователю версию самоубийства таким образом, что у него не возникнет
неприятных вопросов ни к нам, ни к тебе?