шоколадного торта со сливками, с целой горой сливок, и до того великолепно
взбитых - не сливки, а мечта, трепет эфира, юношеская фантазия.
будто жизнь со всеми ее удовольствиями предназначена только им одним, тогда
как удел молодых трудиться в конторах, у электрических касс - словом,
аккуратно обслуживать широкие массы бабушек. Они наполняют кафе, магазины,
улицы, и, конечно, в первую очередь главную улицу, которая из края в край
пестрит бабушками. Но какими бабушками! У них изысканные прически
бледно-сиреневых, бледно-голубых и даже бледно-зеленых тонов. Они щеголяют в
эфирных платьях самой веселой расцветки, в модных туфлях на тех самых
уродливых каблуках, с зонтиками, с сумочками крокодиловой кожи. Однако самая
существенная часть туалета этой фауны, конечно же, шляпы. Утратив
возможность подчеркивать другие части тела, старушки все свое внимание
сосредоточивают на голове и в особенности на венчающей ее шляпе. Тут вы
встретите шляпы из самых разных материалов, всевозможных расцветок, размеров
и форм: похожие на кошелки, птичьи гнезда" сковороды и, конечно же, на
кастрюли, глубокие и достаточно вместительные.
неопытного пловца или сомнамбулы погружаюсь в море шляп, колышущихся над
столиками. Шляпы делают легкое вращательное движение в мою сторону, потому
что - забыл сказать - они очень любопытны. Затем, найдя, что я слишком
молод, а может быть, слишком стар и вообще не представляю никакого интереса
с их точки зрения, шляпы снова плавно описывают полукружие, возвращаются на
исходные позиции и сосредоточиваются на шоколадных тортах и сливках.
незаметно озираюсь вокруг. Оказывается, я единственный мужчина во всем зале,
и это меня успокаивает. Хотя не исключено, что в наши дни западные разведки
распространили свои щупальца и в безмятежный мир бабушек. А что может быть
опаснее бабушки-шпиона, так глубоко нахлобучившей кастрюлю на голову, что
глаз нельзя увидеть, а уж понять, что там у нее в мыслях, и не надейся.
(шляпы снова совершают вращательное движение, смотрят оценивающе, после чего
возвращаются на исходные позиции). Я встаю, слегка поднимаю руку. Молодая
женщина улавливает мой жест и направляется в мою сторону.
слегка запыхавшись. - Но я кое-как ускользнула от него. Вошла в "Леб" и
скрылась в толпе.
ей стул.
поговорить о серьезных вещах.
щеголяют только официантки. если не принимать в расчет периодические капризы
Розмари, - я заказываю неизбежный чай с неизбежным тортом и, когда лакомства
появляются на столе, произношу:
Мне просто хотелось с кем-нибудь поговорить совершенно свободно, немного
разобраться в этой путанице, а у меня нет ни одного человека, на которого я
могла бы рассчитывать, и даже эта ваша Розмари, вы меня извините, может, она
и неплохая девушка, порой проявляет такое любопытство, что... В общем, вы
один внушаете мне доверие - именно тем, что у вас нет этого любопытства, - и
произвели на меня хорошее впечатление еще в тот день, там, в лесу... И
насколько я разбираюсь в людях, вы, мне кажется, не такой, как другие, все
вынюхивают да выстукивают, будто в этой вилле спрятаны...
существуют, мадемуазель Виолета.
если вы полагаете, что я не знаю, что хранится в моей собственной вилле...
как-то особняком, и, честно говоря, мне страшно оставаться там одной,
особенно по вечерам. Поэтому я живу в квартире моей подруги по пансиону. Там
я прописана, туда мне поступает корреспонденция - насколько женщина вроде
меня может получать какую-то корреспонденцию.
ненужных мне подробностей. - И только этим можно объяснить возню, которая
наблюдается вокруг вас и вашего дома. Не говоря об убийствах...
что-либо более чистое и невинное, чем роскошный брильянт?
меня совершенно не интересуют. И если эти брильянты не легенда, а
реальность, и если когда-нибудь они попадут в мои руки, можете не
сомневаться, я тут же продам их первому попавшемуся ювелиру.
потребностях. Отец обо мне хорошо позаботился, обеспечив мне пожизненную
ренту. Но если бы у меня была большая сумма денег, по-настоящему большая
сумма, я построила бы в Лозанне, на берегу озера, светлый и солнечный
детский дом Я даже место уже подобрала - большущий парк с полянами и
высокими деревьями. Вы не ошиблись: в этих пансионах у меня было невеселое
детство, и притом, заметьте, в довольно дорогих пансионах. А каково живется
детям бедняков? Мой дом, если я его когда-либо построю, будет только для
бедных детей.
мечту, вы, вероятно, возлагали надежды на что-то определенное?
мы заговорили о мечтах, как бы поступили вы лично, если бы вам досталась
горсть брильянтов?
больше прав, чем у меня. - Однако, поймав ее взгляд, ее детски недоверчивый
взгляд. я спешу добавить: - Я понимаю, это может показаться невероятным, но
я сказал правду. Это вовсе не означает, что я совершенно бескорыстен. И если
наш разговор будет вестись искренне, как он и начался, я, пожалуй, мог бы
довериться вам и сказать, в чем состоят мои интересы.
исчезать. И, как бы желая оправдать мои ожидания, она произносит с
неподдельной простотой:
отца. Именно на них я возлагала свои надежды, о которых вы только что
упоминали. Еще несколько лет назад, когда я услышала о камнях, я решила
придумать что-нибудь, что придало бы моей жизни какой-то смысл.
остальными претендентами, - признаю я.
усмехается Виолета.
комментирую я. - Не знаю, что вам рассказывал отец, но история этих
брильянтов не так уж проста.
когда-нибудь мне достанется в наследство коробочка с камнями, которая
искупит полное одиночество, на которое я была обречена... Бедный папа. Он
воображал, что для меня оно было сплошным страданием...
вовсе не одиночество. А судить обо мне по моей кажущейся болтливости не
стоит, вы можете прийти к ошибочному заключению. Я ужасно необщительна,
мосье Лоран.
закону, то вовсе не для того, чтобы копить капитал в банке. Только, судя по
вашим намекам, мое право на эти камни не так уж бесспорно, как утверждал
отец...
действительно мне не принадлежат - можете быть уверены, я не стану на них
посягать, если даже вы положите их вот здесь, передо мной, на этом столе.
правду могу. Речь идет о десяти брильянтах исключительной ценности, один из
которых, самый маленький, ваш отец продал, это было довольно давно, так что
теперь их девять. Когда-то они принадлежали одному греческому миллионеру, но
нацисты ограбили его, а потом продали награбленное вашему отцу, который,
Суворов Виктор
Конан-Дойль Артур
Херберт Фрэнк
Володихин Дмитрий
Пехов Алексей
Роллинс Джеймс