Чтение 40–й страницы книги ~Колокола Бесетра~

располагалось помещение для консультаций и довольно унылая комната,
служившая медсестрам столовой.

Ошибся он насчет обитателей общей палаты или нет? За то короткое время,
что ему удалось за ними понаблюдать, он не заметил у них ни малейшей попытки
к общению между собой. Создавалось впечатление, что каждый из них стремится
замкнуться в собственной болезни.

"Почки".

Это уже несколькими страничками дальше. Небо опять сделалось весенним, и
птицы начинают петь в шестом часу утра, поскольку ночь становится все
короче. Знаменитые каштаны на бульваре Сен-Жермен, должно быть, уже начинают
цвести.

В последние недели погода была на удивление мягкой. Впервые в жизни Могра
увидел, как на деревьях (тех, что растут во дворе) набухают почки.

Он следил за их сокровенной работой, за усилиями, с которыми еще
слабенькие листочки пытались высвободиться из своей коричневой тюрьмы. Он
провел столько часов, наблюдая за ними, что теперь в голове у него живая
картинка, напоминающая снятый замедленной съемкой фильм.

В первый и последний раз. Вскоре у него не будет свободного времени,
чтобы наблюдать за почками. Могра и думать о них забудет.

Дни проходят все быстрее и быстрее. Изредка, словно вихрь, налетает
Бессон. Одуар же продолжает его изучать, как изучал бы рост какой-нибудь
культуры бактерий в лаборатории.

Похоже, он поправляется быстрее, чем предполагалось; в иные дни это
огорчает, а в иные он наоборот раздражается, что дело идет так медленно.

Он уже может опираться на правую ногу и шевелить пальцами правой руки, на
которые смотрит, впрочем, безо всякого трепета.

Нередко Могра сердится на м-ль Бланш и не скрывает этого. Теперь она
стала чаще оставлять его одного в течение дня. Бегает поболтать с другими
медсестрами? Или улучает минутку-другую, чтобы встретиться с доктором Гобе,
практикантом в очках с толстыми стеклами?

Но она же на службе и должна отдавать больному все свое время. Настроение
у нее теперь тоже далеко не всегда такое уж хорошее, и Могра готов пожалеть,
что ставил ее так высоко. Женщина как женщина. Он даже чуть ли не доволен
тем, что она стала немного меньше о нем заботиться.

26 февраля он сделал очередную загадочную запись, которая на сей раз
касается м-ль Бланш.

"Свекровь".

В тот день они разоткровенничались. И все благодаря Лине, которая
выглядит более уравновешенной и стала меньше пить.

- Вы поступаете очень правильно, - сказала медсестра, словно была в курсе
его отношений с женой. - Ей нужна поддержка.

- А вам? - отозвался Могра.

Она зарделась, но потом расхохоталась.

- Так вам рассказали?

- Никто мне ничего не рассказывал.

- Значит, сами догадались?

- Почему вы не поженитесь?

- Нам придется ждать годы и годы. Он живет с матерью, которая очень
нездорова. Его финансовое положение тоже не блестяще: все свое время он
отдает больнице и исследовательской работе и отказывается от частной
клиентуры... Как большинство женщин, которые прожили трудную жизнь, его мать
очень ревнива и не способна жить одна. Молодую хозяйку она тоже не
потерпит...

Могра слушает, но никаких выводов не делает. Все это должно отложиться в
голове, и - как знать? - быть может, когда-нибудь из подобных мелких фактов
и впечатлений сложится целая картина?

И тогда он поймет. Но что? Что он ищет, словно блуждая в потемках? И не
слишком ли для этого поздно?

Могра уже меньше сердится на медсестру за то, что она оставляет его
наедине с собственными мыслями. Он на нее не в обиде.

"В очереди".

Ему предстоит большой день. О нем много говорилось заранее, но он не
испытал ни малейшей радости.

Напротив. М-ль Бланш вкатила его в просторный лифт, в котором его, когда
он был без сознания, поднимали сюда в первый день, а потом еще раз возили на
рентген.

На сей раз Могра вывозят во двор, и он видит вблизи старичков, которые
обращают на него не больше внимания, чем больные из общей палаты.

Его поражает размер зданий, где занимаются, в сущности, не такими-то уж
важными вещами. Не принижают ли они его? Он до сих пор был, да и сейчас
является лишь частью большого целого.

Некоторое время назад Могра пообещал себе сосчитать окна в больничных
зданиях, когда представится возможность. Но их слишком много, так же как и
дверей, пронумерованных лестниц, коридоров, больных, которые ждут перед
различными кабинетами, мужчин и женщин в белом, которые бегут неизвестно
куда.

Он пересекает двор, проезжает под одной из арок - их здесь несколько - и
оказывается в маленьком дворике, перед постройкой, напоминающей
гимнастический зал.

Это и есть гимнастический зал, в котором восстанавливают утраченные
функции, и ему придется учиться здесь пользоваться своими руками и ногами.

А он-то думал, что это будет происходить один на один с врачом, точно так
же, как в первый период болезни. Сразу за дверью за столом сидит медсестра и
при появлении очередного больного сверяется с машинописным списком.

- Могра?.. Минутку... Первый сеанс?

М-ль Бланш оставляет его в проходе и что-то объясняет ей вполголоса, и
Могра становится страшно, что кто-нибудь из больных, которые тащатся мимо на
костылях, ковыляют или шагают, выбрасывая ногу вбок, перевернет кресло.

Его подвозят к параллельным брусьям, стоящим посреди зала. На полу
нарисованы большие черные и белые квадраты, словно это шахматная доска.
Перед брусьями тянется очередь из мужчин и женщин.

- Нам придется подождать, - шепчет м-ль Бланш.

Он не стоял в очередях более тридцати лет, а вот тут приходится.

Некоторые больные пришли сюда сами, причем явно не в первый раз. Большая
часть женщин уже в летах. Могра обнаруживает лишь двух молоденьких, но обе
они дурнушки.

Не то врач, не то практикант направляет больных к брусьям, и каждый,
цепляясь за них руками, старается идти прямо. Больше всего Могра поражается
тому, с какой серьезностью и отрешенностью во взгляде они это делают.

Это могло бы показаться игрой, но все прекрасно понимают, что явились
сюда не играть. Больные толкаются, борются за место. Хладнокровно следят,
как получается у других.

Насколько он может судить, большинство здесь принадлежит к среднему или
даже к бедному классу, с которым он уже давно прекратил какое бы то ни было
общение.

- Могра! - Это вызывают его.

М-ль Бланш, помогая выбраться из кресла, шепчет:

- Теперь ваша очередь. Смелее!

Здесь она уже не может вмешаться. Она привезла его сюда и отдала на
попечение специалистов.

- Руки на брусья... Вот так... Большой палец в сторону... Нет, вы можете
отставить его еще дальше!

Так страшно бывает, наверное, детям, когда он учатся делать свои первые
шаги. Жаль, никто этого не помнит...

Он переступает с квадрата на квадрат, такой же сосредоточенный, как и
другие больные. Чуть дальше стоит велотренажер, и какой-то усач, не замечая
ничего вокруг, яростно крутит педали.

Могра боится, что и его водрузят на этот аппарат. Только бы не сегодня.
Его отводят еще дальше от м-ль Бланш, и он оказывается перед деревянным
колесом, которое нужно крутить с помощью рукоятки.

- Нет, не левой рукой, а правой...

Его ладонь кладут на рукоятку.

- Крутите... Не бойтесь сделать усилие...

Он ищет глазами медсестру, хочет позвать ее на помощь. Но он не наверху,
тут Могра такой же, как все. Здесь больные не разделяются на
привилегированных и обычных. Здесь он оказывается в общем ряду. Он в армии
никогда не был, но именно так представляет себе жизнь в казарме.

Когда Могра везут назад, он весь в поту, и виноваты в этом не столько
процедуры, сколько невероятное волнение. Если бы все зависело от него, если
бы у него было на это право, он бы ни за что сюда не вернулся.

28 февраля: "Инициалы".

Пижама у него шелковая, слева на груди вышиты инициалы. Могра ее
стесняется и, отправляясь в гимнастический зал, старается поплотнее
запахнуть халат.

Ненормальную жизнь ведут не они, их бедность не является каким-то
исключением. Составляет исключение и безнравствен именно он, а также все,
кто живет вместе с ним как бы вне общества, и в первую очередь люди вроде
братьев Шнейдер.

Но у него ведь со Шнейдерами нет ничего общего. Почему же он выбрал их
сторону? Не предательство ли это?

Весь вечер Могра не по себе. Такое же настроение у него и на следующее
утро, когда он слушает колокола, которых не слышал уже много дней. Но они-то
звонили каждый день. А вот он стал невнимательным и равнодушным. И Могра
делает в книжке еще одну запись: "Игольное ушко".

Это относится к временам аббата Винажа, голос которого и сейчас
различается даже среди хора, особенно по его манере говорить, благодаря
которой слова проникают не в голову, а прямо в сердце.

- Удобнее верблюду пройти сквозь игольные ушки, нежели богатому войти в
Царство Божие [7].

Но что ему Царство Божие, если он в него больше не верит? Так уж и не