АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
Не хватает только свадебного марша, подумал Умнов.
И в ту же секунду невидимые стереоколонки исторгли легкое сипение, кратковременный хрип, стук, щелк - игла звукоснимателя рано встала на пластинку - и голос известного своим оптимизмом шоумена обрадовал публику сообщением об отъезде в Комарово, где - вспомнил Умнов - торгуют с полвторого.
Публика - а кафе было заполнено до отказа, свободных столиков Умнов не заметил - сообщение об отъезде шоумена приняла благосклонно, но равнодушно: никто от обеда не оторвался. Как никто не обратил особого внимания на появление Умнова и Ларисы в сопровождении кооперативных владельцев кафе.
Их посадили за маленький столик в дальнем углу, предварительно сняв с него табличку "Заказан". Столик был покрыт грязноватой клетчатой скатертью, а в центре ее под перечно-солоночным комплектом и вовсе растеклось жирное пятно.
- Что будем кушать? - спросил Гиви. Гоги исчез - скрылся в кухне.
Умнов решил опять немного похамить. Хотя почему похамить? Что за привычные стереотипы? Не похамить, а покачать права, которые, как известно далеко не всем, у нас есть.
- Почему скатерть грязная? - мерзким тоном поинтересовался Умнов.
- Извини, дорогой, - сказал Гиви, - не успеваем. Нас мало, а люди, понимаешь, кушают некрасиво, культур-мультур не хватает, а прачечная долго стирает... Что кушать будем, скажи лучше?
"Культур-мультур" Умнова сильно насторожило: уж больно избитое выражение, тиражированное анекдотами, а тут - как из первых уст. Гиви вызывал смутное подозрение. В чем?.. Умнов пока не знал точного ответа.
- Смените скатерть, - ласково сказал Умнов. - У вас, мальчики, кафушка-то кооперативная, наши денежки - ваша прибыль. При такой системе клиент всегда прав. А если ему скажут, что он не прав, он уйдет. И унесет денежки. То есть прибыль. Разве не так?
- Ты прав, дорогой! - почему-то возликовал Гиви. - Ты клиент - значит, ты прав!..
Сметнул скатерть со стола, обнажив треснувший голубой пластик, упорхнул куда-то в подсобку, выпорхнул оттуда с чистой - расстелил, складки расправил, помимо солонки с перечницей, еще и вазочку с розой установил.
- Теперь красиво?
- Теперь красиво, - подтвердил Умнов. - Главное, чисто. Так что кушать будем, а, Лариса?
Во время мимолетного конфликта Лариса хранила выжидательное молчание. Умнов заметил: переводила глаза с него на Гиви и - не померещилось ли часом? - чуть усмехалась уголком рта. А может, и забавляла ее ситуация: клиент частника дрючит. Это вам не НЭП забытый! Это вам развитой социализм! Решились доить советских граждан с попущения Советской же власти - давай качество! У-у, жу-у-лье усатое!..
Но скорей всего ничего такого Лариса не думала. Это Умнов сочинил ей, комсомольской Дочери, классовую ненависть к частникам. А ей, похоже, и впрямь забавно было: кто кого? И какая ненависть могла возникнуть, если окрошка была холодной, острой и густой?
- Вкусно, - сказал Умнов.
- Окрошку трудно испортить, - тон у Ларисы был намеренно безразличным.
А ведь ответила так, чтобы поддеть кооперативных кулинаров, шпильку им в одно место...
- Слушай, Лариса, - Умнов оторвался от первого, - тебе что, эти парни не нравятся, да? Почему, подруга?
- Еще чего!.. - совсем по-бабски фыркнула Лариса, но спохватилась, перешла на официальные рельсы: - Нравится, не нравится - это, Андрюша, не принцип оценки человека в деле. Как он делает свое дело - вот принцип...
- А как они его делают?
- Гиви и Гоги?.. - помолчала. Потом сказала странно: - Свое дело они делают...
- Я спросил: как?
- Как надо, - выделила голосом.
- А как надо? - тоже выделил. - И кому?
- Как - это понятно, - улыбнулась Лариса, - прописная истина... А вот кому... Не могу сказать, Андрюша...
- Не знаешь?
Посмотрела ему прямо в глаза - в упор. А он - уж на что жох по женской части! - ничего в ее глазах не прочел: два колодца, что на дне - неизвестно... Усмехнулся про себя: тогда уж не два колодца, а два ствола. Пистолетных или каких?..
Повторила:
- Не могу сказать... - И радостно, прерывая скользкую, как оказалось, тему: - А вот и Гиви!
Ладно, временно отступил Умнов, я тебя еще достану, тихушницу...
Гиви принес заказанные шашлыки. На длинных шампурах нацеплены были вкусные на вид куски баранины, переложенные кольцами лука. Гиви, явственно пыхтя, сдирал их с шампуров на тарелки.
- А где помидоры? - склочно спросил Умнов. - Шашлык с помидорами жарят. Или не знаете?
- Вах, что за человек! - Гиви на секунду оторвался от тяжкой работенки. - То ему скатерть грязная, то ему помидоров нет!.. Не завезли помидоры, дорогой! Понимаешь русский язык: не завезли! Завтра приходи. А пока такой шашлык кушай. Такой шашлык тоже вкусный, - и метнул на стол две тарелки с шашлычными ломтями.
Акцент его - показалось или нет? - во время последней тирады стал явно слабее.
- Поешь шашлычок, Андрюшенька, - почти пропела Лариса, и в двух синих стволах-колодцах Умнов заметил явно веселые искорки, или, как принято нынче писать, смешинки, озорнинки, лукавинки, - он хоть и жестковат, но есть можно...
Она положила свою руку на умновскую, чуть сжала ее. Смотрела на Умнова без улыбки, строго, и тот почему-то отошел, смягчился, даже расслабился. Зацепил вилкой кусок баранины, подумал: мало того, что она - иллюзионистка, так еще и гипнотизировать может. И с чего это он сдался? Взглядом уговорила?..
Он посмотрел на Ларису. Та сосредоточенно жевала мясо, запивала традиционным краснокитежским клубничным компотом, на умновские страдания внимания не обращала. Ну и черт с тобой, обиделся Умнов и навалился на шашлык. Тот и правду оказался жестким, да еще и жирноватым. Эдак они прогорят в два счета, подумал Умнов, поглядывая по сторонам. Столиков в зале было штук тридцать, обедающих - полным-полно. Между столиками челночно сновали явно усталые девушки-официантки, таскали тяжелые подносы с едой. Умнов насчитал четверых по крайней мере. Четверо официанток плюс Гиви. И плюс Гоги. И, наверно, плюс еще кто-то. Не много ли для кооператоров?.. Или они на чем-то ином прибыль вышибают? На контрабанде помидорами, например...
- Я пройдусь. - Умнов встал и, не дожидаясь реакции со стороны Ларисы, неторопливо пошел по залу.
Ни Гиви, ни Гоги в зале не было. Какая-то официанточка, тыкая пальчиком в пупочки микрокалькулятора, кого-то обсчитывала: либо в переносном смысле, либо в буквальном. Умнов деловито прошел мимо, завернул за деревянный щит, отделявший кухню от зала, и остановился, укрывшись за выступом стены. В кухне работали трое женщин и трое мужчин: кто-то у плиты, кто-то на резке, кто-то на раскладке. Итак, плюс шесть... От кухни шел коридорчик, в конце которого виднелась узкая дверь с латинскими буквами WC. Вот и повод, решил Умнов, целенаправленно руля по коридору к замеченной двери. По пути он миновал и другую - с надписью "Заведующий". Она была неплотно прикрыта, и оттуда слышались голоса. Говорили трое. Два голоса показались Умнову знакомыми, третьего он никогда не слыхал. Но именно третий произнес то, что заставило Умнова продолжить спонтанно начатую игру "в Штирлицу".
- ...мне все это подозрительно, - вот что услышал Умнов - конец, видимо, фразы или монолога.
Услышал, остановился, замер и принялся подслушивать.
- А плевать мне на тебя, - произнес другой - со знакомым голосом. - Подозревай, сколько хочешь.
- А на Василь Денисыча тоже плевать?
- Василь Денисыч мог бы раньше предупредить.
- Значит, не мог.
- Мог или не мог - поздно решать, - вмешался еще один, тоже со знакомым голосом. - Вопрос в другом: что он знает?
- Да многое? И что с того?
- Это, ребята, не ваша забота, - сказал незнакомый. - Вы за что деньги получаете? За дружбу. - Или он имел в виду кафе "Дружба"? - Зарплата, между прочим, будь здоров, как у народных...
- Я и так заслуженный, - обиженно сказал первый знакомый голос.
- Ну и играл бы своих гамлетов, заслуженный. За сто тридцать минус алименты.
- Ты мои алименты не трогай, рыло!
- А за рыло можно и в рыло.
- Кончайте, парни, - вмешался второй знакомый. - Работа есть работа. Роль не хуже других. Только надоела - сил нет... Ты мне лучше скажи, Попков, какого черта нас впутали в эту историю?
- Нужно было кооперативное.
- Вывеску? Других вывесок мало? Полон город вывесок...
- Но-но, полегче на поворотах...
- Попков, милый, чего полегче, чего полегче? Не пугай ты нас, пуганые. Ну вернут в труппу на худой конец - и что? Только вздохнем...
- Скорей задохнетесь, - хохотнул незнакомый Попков - Еще раз повторю: в труппе потолок какой? То-то и оно... Ладно, гаврики, вышла накладка или не вышла - не нам судить Есть головы поумнее. Идите, рассчитайте гостей. Василь Денисыч столичного хмыря ждет...
Умнов пулей промчался по коридору, нырнул в туалет. Но дверь не закрыл, оставил щелочку. И в щелочку эту увидел, как из кабинета заведующего сначала вышел огромный мужик в тесной кожаной куртке, огромный черный мужик с квадратным затылком - Попков, значит, а за ним - Гиви и Гоги... И это последнее - невероятное! - так поразило Умнова, что он даже не стал вспоминать: где видел первого мужика...
Значит, Гиви и Гоги?.. А где же акцент? А где псевдокавказские штучки-дрючки - ты меня уважаешь? Кушай шашлык, дорогой! Где все это? И еще. Что такое - роль, труппа, заслуженный, народный?.. Зарплата сто тридцать?.. У кого сто тридцать? У актера?.. Выходит, Гиви и Гоги... Во бред!.. Нет, точно, Гиви и Гоги ушли из театра и взяли патент на кафе. Ладно, допустим. Но непохоже - Умнов голову на отсечение давал! - это кафе не кооперативное. Бывал он в маленьких, приветливых, теплых частных кафушках, где тебя встречают как дорогого друга, где кормят вкусно и сытно, где обслуживают быстро и вежливо, где скатерти чистые, наконец! И народу в таких кафушках работает - трое, от силы - четверо. И то еле-еле на каждого - рублей по триста чистой прибыли. В месяц. При адском труде... А здесь?.. Здесь штат, как в обыкновенной государственной забегаловке. И кормят, кстати, также. В смысле - плохо... Нет, если они и из театра, то кого-то здесь играют. Для чего?!
С этим безмолвным воплем Умнов выскочил в безопасный пока коридорчик, промчался мимо кухни, притормозил и лениво вышел в зал. Около их стола стоял Гиви и встревоженно озирался. Лариса сидела с загадочной улыбкой на лице - женщина-сфинкс после приема окрошки.
Тут Гиви заметил Умнова, радостно ему крикнул:
- Где ходишь, дорогой? Почему такую красивую девушку одну оставляешь? - акцент вернулся, как не исчезал. Или там, в кабинете, не Гиви был?..
Умнов подошел к столу, взял из рук Гиви листок счета.
- Сколько? Три шестьдесят? Получите... - положил на скатерть пятерку.
- Сейчас сдачи дам, - забеспокоился Гиви. - Мы - кооператоры, у нас чаевых нет.
- А сортир у вас есть? - грубо спросил Умнов, объясняя таким образом свой вояж по закулисной части кафе.
Лариса хмыкнула.
- У входа, дорогой. Где вешалка.
- С которой все и начинается, - задумчиво сказал Умнов, принимая рупь сорок сдачи. - И кафе, и театр... Пошли, Лариса. Спасибо за угощенье, парни. Смотрите - не переигрывайте, а не то прогорите, - и двинулся к выходу, не дожидаясь ответа.
На сей раз Умнов изменил себе и сел на заднее сиденье - рядом с Ларисой. После обеда у псевдогрузин он испытывал к ней откровенную симпатию. Занятно она себя ведет, Белоснежка, не соскучишься. Что-то в ней есть, в комсомолочке этой правоверной, что-то скрытое, необычное. Нелитованное, профессионально подумал Умнов.
- К Василь Денисычу едем, - то ли утвердила, то ли спросила Лариса.
А если спросила, то у кого?..
- Можно и к нему, - машинально ответил Умнов и машинально взглянул на шофера.
Он его впервые увидел сзади - до сих пор-то сидел рядом с ним. Увидел и мгновенно понял: шофер и был тем человеком, что разговаривал с Гиви и Гоги в кабинетике заведующего кафе. Он, он - спина его, затылок его, а голоса Умнов раньше и не слыхал: в роли шофера он - Попков, кажется? - молчал, как застреленный. В роли?.. Что они тут - все из местного театра? Все - Гамлеты?.. А кто ж Лариса?.. Офелия? Тогда жаль ее: плохо кончит...
Умнов испытывал жгучее желание обратиться к шоферу по фамилии. Спросить, например: "Как дела, Попков? Как трамблер? Как жиклер?" Но сдержался: рано. Еще час назад - спросил бы не задумываясь. Из чистого хулиганства. Из детского озорства - спровоцировать неловкую ситуацию, для хозяев неловкую - как, впрочем, было уже не раз. А сейчас решил обождать. Появились вопросы - точные. Появились желания - любопытные. Первые надо было задать. Вторые - осуществить. А до того - на время затаиться, смирить прыть.
Здание под красным флагом на центральной площади оказалось средоточием всех властей предержащих. Милиционер у входа с подозрением изучал журналистское удостоверение Умнова, часто сверял фотографию с оригиналом, потом с сожалением вернул корочки.
- Проходите, - и даже вздохнул: жаль, мол, но все - по форме, все подлинное...
Кабинет Василь Денисыча располагался на четвертом этаже в самом конце коридора. Судя по отсутствию дверей рядом, кабинет этот был ого-го каких размеров. Большому кораблю - большой док, подумал Умнов, слабо представляя себе Василь Денисыча в дальнем плавании. Да и не поплывет он никуда из Краснокитежска. Зачем? Здесь он - бог-отец, бог-сын и на полставки - дух святой. А вдали от родных берегов?.. Там сейчас опасно. Там, братцы, шторма участились. Таи тайфуны и цунами нынче гуляют. Метут все подчистую с подозрительным ускорением... Нет, в бухточке-то ку-уда спокойнее!..
Секретарша в приемной - та самая дама, что на банкете пела "Ландыши" - встала из-за стола-великана с добрым десятком телефонных аппаратов на нем.
- Опаздываете, товарищи. Уже три минуты: как заседают.
- Мы тихо, - виновато сказала Лариса.
С натугой открыла дубовую дверь, проскользнула в кабинет. И Умнов - за ней. Хотели войти тихонько, получилось наоборот. Василь Денисыч, стоящий во главе десятиметровой длины стола, немедля заметил опоздавших и провозгласил:
- А вот и наш гость. Кое-кто знаком с ним. Для остальных представляю: Умнов Андрей Николаевич, талантливый и знаменитый журналист, золотое, так сказать, перо. Прошу любить и жаловать... Поприсутствуйте, товарищ Умнов, на нашем заседании. И вам любопытно будет, и нам сторонний взгляд на нашу провинциальную суету весьма полезен. Лады?
Умнов согласно кивнул, оглядываясь, куда бы приткнуться. За стол заседаний - неловко, хотя Лариса уже уселась туда, на свое законное, бросила Умнова, предательница... За гигантский, под стать бильярдному, письменный стол Василь Денисыча - у всех присутствующих, а их здесь человек тридцать, будет сильный шок и судороги от гнусного кощунства. Остается единственно приемлемый вариант...
Умнов подошел к письменному столу, сел перед ним в глубокое кресло для посетителей и... провалился чуть не по уши, колени выше головы задрались.
- Там вам удобно? - ласково поинтересовался Василь Денисыч.
- Предельно, - умащиваясь, устраиваясь, ответил Умнов, борясь с собственным центром тяжести, ловя более-менее устойчивое равновесие. А поймал - почувствовал: и впрямь удобно. Хоть спи в кресле.
- Тогда продолжим, - Василь Денисыч обратился к собравшейся публике. - На повестке дня - три вопроса. Первый: проблемы перестройки, гласности на страницах нашей прессы. Сложный вопрос, товарищи, болезненный. Гостю нашему, думаю, интересный. Второй: о вчерашних выборах на заводе двойных колясок. Это - быстро, тут все удачно, как мне докладывали. Третий: послушаем директора театра, у него есть маленькие просьбы... Призываю выступающих говорить кратко и только по делу. Прерывать болтунов буду безжалостно. - Сел. И тут же встал. - Да, вот что. Прежде чем предоставить слово товарищу Качуринеру, главному редактору "Правды Краснокитежска", хочу сам сказать пару слов. Не возражаешь, Иван Самойлович?.. - Кто-то за столом, не видный Умнову, молча не возражал, и Василь Денисыч разразился парой слов. - Газету нашу в городе любят, факт. Достаточно сказать, что число подписчиков несколько превышает количество жителей города - я уж не говорю о рознице. А это значит, что нашу маленькую "Правду" выписывают в каждой семье, да еще, бывает, по несколько экземпляров. Дедушкам, значит, один экземпляр, папам-мамам - другой, а малым детишкам - третий. Отрадно. Но мы собрались не хвалить редакцию и лично товарища Качуринера, а указать им на те недостатки, которые есть, есть, товарищи, в их непростой работе. Канули, товарищи, в Лету тяжелые времена застоя, парадности, вздорного головокружения от мнимых и даже подлинных успехов. Ветры критики, ветры здоровой самооценки дуют в стране. Но что-то слабо они вздымают газетные полосы "Правды Краснокитежска". Еще часты на ее полосах и пустые восхваления, и всякого рода панегирики. Еще нередки замалчивания недостатков, которые повсеместно существуют: ведь мы работаем, значит ошибаемся. Еще робка критика, особенно - в высокие адреса. Откуда такая робость, товарищ Качуринер? Объясни товарищам, не скрывай ничего...
Василь Денисыч выговорился, окончательно сел, и немедленно поднялся высокий, худой, рыжевато-седоватый человек в больших очках со слегка затемненными стеклами, робкий, значит, Иван Самойлович Качуринер, усталый на вид шестидесятилетний персонаж. Поднялся, раскрыл блокнотик, близоруко в него всмотрелся.
- Должен признать, товарищи, - начал он малость задушевно, сипловато: ангина у него, что ли? - что коллектив редакции активно перестраивается, хотя это здоровый процесс идет пока недопустимо медленно. Мы не в тайге живем, центральные газеты-журналы читаем понимаем, что времена другие настали, но ведь, товарищи, невозможно ж работать! - И вдруг как нарыв прорвало. Он швырнул блокнот на стол и плаксиво запричитал, напрочь ломая степенный ход заседания: - К кому ни придешь: это не пиши, то не пиши, это ругать нельзя, недостатков нет, одни высокие показатели. Чуть что не так, звонят домой среди ночи, хулиганы какие-то угрожают. Напечатали про перебои с водоснабжением - у меня воду отключили, внучку помыть - на плите грели. Я Кавокину в Китежвод звоню, а он мне: ты же сам написал, что у нас перебои... Или еще. Мальчик у меня был, рабкор с завода двойных колясок. Помните, он заметку сочинил - о том, что нельзя в госприемку заводских назначать, что все равно они от ихнего начальства зависят: партучет, путевки, детский сад там. Мы дали под рубрикой "Мнение рабочего". Где мальчик? Нет мальчика. Исключили из комсомола, перевели в разнорабочие. Я Молочкову звоню, говорю: Эдик, как же так можно, это ж негуманно, это ж месть за критику. А он мне: ты смотри, кого печатаешь, это аморальный тип, он растлил горячую формовщицу. А формовщице, я узнавал, тридцать один, и двое детей от разных мужей... А тут дали мы очерк о председателе колхоза "Ариэль", о Земновском, вон он сидит. Ну, герой, показатели - на уровне, в общем - похвалили. А он мне: ты что делаешь? Ты что мне персоналку шьешь? Не мог покритиковать? Я ему: за что, Вася? А он: меня бы спросил, я бы нашел, за что... Или книгу "Высокие берега" нашего писателя Сахарова поддержали, вы сами, Василь Денисыч, сказали: хорошая книга, надо поддержать. Мы и поддержали, чего не поддержать. А вы звоните: неужто в целой книге недостатков не нашли? Неужто не за что ее пожурить? Я говорю: так вы же сами, говорю... А вы: диалектически, диалектически... Я не могу диалектически, это невозможно! Или театр наш возьмите. Что ни постановка - провал. А кому там играть, если все лучшие разобраны по объектам? Критиковать, - жалко. Хвалить - не за что. Вот и молчим. А нам почему о театре ни слова? Замалчиваете, это политика... Все политика!.. Критикуешь - тебе по рогам. Хвалишь - тебе по очкам. Сомневаешься - тебе еще куда-нибудь.
- Стоп! - это Василь Денисыч встрял. Поднялся с председательского кресла, стукнул кулаком по столу. - Что за истерика, товарищ Качуринер? Вы коммунист или красна девица? Рассопливились тут... Все! Послушали мы вас, теперь вы нас послушайте. Вы, я чувствую, не понимаете, что за нами следят не только из центра, но и из-за рубежа. Враги, значит. Которым, значит, не хочется, чтобы наша перестройка одержала уверенную победу. Вот ты про книгу Сахарова вспомнил. Верно, хорошая книга, говорил я, не отрекаюсь. Но хорошая не значит идеальная. Идеальным, товарищ Качуринер, только газ бывает. И то в учебнике по физике, - тут Василь Денисыч помолчал, дал народу немного посмеяться веселой шутке. - Что на последнем съезде писателей утверждалось? Захваливаем ихнего брата, льем сироп, тем самым оказывая плохую услугу литературе. Значит, ты похвали, но и укажи на отдельные недостатки. Они есть, как не быть. Пусть в следующей книге перо поострей наточит. Диалектика, Иван Самойлович, штука серьезная, непростая... Ладно, у кого что есть к товарищу Качуринеру?.. Давай, Молочков, только коротко.
Встал уже виденный Умновым избранный-переизбранный, директор завода двойных колясок имени Павлика Морозова, героя-пионера.
- Что ж ты, Иван Самойлович, факты передергиваешь, а, родненький мой? - начал он ласково и даже отечески. - Что ж ты товарищей в заблуждение вводишь? Мы ведь мимо той заметки не прошли. Мы созвали открытое собрание, обсудили ее, согласились, что автор во многом прав. Помню, вывели из госприемки нашего бывшего бухгалтера и ввели молодого специалиста, постороннего, замечу. Ну, не мы, конечно, сами, а обратились в инстанции, инстанции нас поддержали... И пареньку, рабкору твоему, объявили благодарность в приказе. За принципиальность... А он возьми и сорвись. Запил. Пьяный на работу пришел. Горячую формовщицу не растлил, ты тут палку не перегибай, но приставал к ней с глупостями. А она - мать. Она выше этого. Ну, комсомольцы и выдали ему по первое число. Вон, Лариса сидит, она знает...
- Мы еще не утвердили решение заводского комсомола, - сухо сказала Лариса, оторвавшись от листа бумаги, на котором она что-то сосредоточенно рисовала. Сказала и снова в лист уткнулась.
- И зря, - осудил ее директор Молочков. - Оперативнее надо... Но это частность. А по большому счету у нас, заводчан, к газете претензии есть. Мало пишут они о наших маяках, о положительных для молодежи ориентирах. Видно, берут пример со всяких там московских изданий, где все как с цепи сорвались: критика, критика, критика, то плохо, это скверно, там жулики, тут бюрократы. А где честные? Где деловые? Кто социализм строил? Перевелись? Нельзя так огульно, нехорошо... Нельзя только в прошлое с умилением смотреть, а в нынешнем дне лишь черное видеть. Да и то - в какое такое прошлое? В эмигрантское, в чуждое нам. Я ничего о Сахарове не говорю, не классик, но уж поближе нам, чем Набоковы да Замятины... Однако, с другой стороны, и о критике забывать нельзя. Вот у нас в третьем цехе план не на сто процентов госприемке сдали, а на девяносто девять. Плохо? Плохо. Почему газета не написала об этом? Я тебя спрашиваю, Иван Самойлович.
Качуринер что-то быстро-быстро писал в блокноте. Вопрос Молочкова счел риторическим.
А тот ответа и не ждал.
- Знаю я, знаю, почему не написала. Потому что кое-кто в промышленном отделе редакции считает, что и девяносто девять - липа. Не липа, товарищи из отдела! Не липа! В наших колясках из той партии уже катаются малыши по всей стране и в Монгольской Народной Республике тоже! И спасибо говорят.
- Вряд ли, - сказала Лариса.
- Что "вряд ли"? - повысил голос Молочков, и Василь Денисыч на Ларису строго глянул.
- Вряд ли говорят, - спокойно объяснила Лариса. - Если только уа-уа, но спасибо - это вы чересчур...
- А-а, - облегченно протянул Молочков, а Василь Денисыч рассмеялся:
- Молодец, девка! Поддела Эдуарда... Ты, Эдуард, кончай сам себя хвалить. Ты по делу.
- Я по делу, - заторопился Молочков. - Я против Качуринера ничего не имею, он - специалист, высшее образование еще до войны получал. Я призываю его: придите к нам открыто. Мы вас встретим, все покажем, расскажем, объясним. Газета помогать делу должна, а не мешать ему. А как нам помочь - кто лучше нас самих знает? Так пусть спросят... Все, я кончил.
- А кончил, так и отдохни, - сказал Василь Денисыч. - Кто следующий?.. Давай, Земновский.
Вскочил розовый крепыш, председатель колхоза с летящим именем "Ариэль", и зачастил, зачастил:
- Да, был очерк, да, я огорчился, потому что нет человека, который был бы, как остров, так классик иностранный писал, мы все живем одной семьей, и если обо мне пишут, то какой же остров, надо спросить у односельчан, что я не сделал, потому что сделанное - на виду, а что не сделал, то люди знают, а я тоже знаю, что не сделал, вот Дом культуры построил, а рок-ансамбля до сих пор не организовал, молодежь жалуется, и Василь Денисыч отечески журил, да и вообще я пока с молодежью плохо работаю, мотоциклами пока не всех обеспечил, а они на комбайн просятся, а комбайнов на всех не хватает, твой мужик, Иван, пришел, со мной обо всем поговорил, а про недостатки не спросил, потом напечатали, а Василь Денисыч мне на бюро: ах, какой ты у нас со всех сторон положительный, а если тебя копнуть поглубже, так я и говорю, копните, что ж не копнуть, жалко мне, что ли, копните, а я покаюсь, признаю ошибки, пообещаю исправить, и не угрожал я вовсе никому, вот, и вообще, надо было написать о трудностях в колхозе, дожди прошли, зерно тяжко идет, а люди-то, люди какие, золотые люди, где маяки, прав Молочков, не надо нам ваших Набоковых, хотя Сахаров тоже врал, когда писал, что у нас на трудодень одна картошка, за такие слова можно и на бюро, я накатаю заявление, пусть попрыгает, а книга у него, прав Василь Денисыч, с недостатками, полно там недостатков, чего он про нас пишет, будто у нас на трудодень одна картошка, это когда было, а теперь надо все переписать...
- Погоди-погоди, - остановил его Василь Денисыч. - Ты не части, ты не Анка-пулеметчица. Как ты относишься к работе газеты?
- А что, я как все, я неплохо отношусь, они работают, газета каждый день выходит, но прав Эдуард, спрашивать надо, пусть Качуринер или его гаврики спрашивают, а мы ответим, мы знаем, как отвечать надо, всю жизнь за что-то отвечаем, и ничего - живы пока...
- Кто еще? - Василь Денисыч встал и обвел глазами присутствующих. - Лариса, ты?
- Нечего мне говорить, - сварливо сказала Лариса. - Скучная газета, скучные материалы, молодежь ее плохо читает. Сколько раз мы твердили Ивану Самойловичу: создайте при газете молодежную редакцию, в центре везде такие есть. А он не хочет. Так что я пока помолчу.
- Слышь, Иван, что комсомол говорит?.. Ответить хочешь?
Качуринер поднял лицо от блокнота.
- Я все записал, товарищи. Спасибо за конструктивную критику. Мы учтем. Соберем редакцию, обсудим и учтем. И предложение комсомола учтем. Мы всегда все учитываем.
- Правильно, - сказал Василь Денисыч. - Социализм - это учет. И учти еще одно. Мы тебя не топить собрались. Мы к тебе, Иван, по-доброму относимся, любим тебя по-своему. И помочь хотим. Нам какая газета нужна? Боевая. Но чтоб зря патроны не переводила! Держи порох сухим, Качуринер. В пороховнице, но сухим. Где наш бронепоезд, помнишь? То-то и оно... В общем, работай пока спокойно. Но не успокаивайся, не успокаивайся... Пошли дальше, товарищи.
Кто-то взмолился:
- Перекур, Василь Денисыч.
- Погодишь. Раз Качуринер о театре упомянул, то есть смысл вопросы переставить. Мы сейчас театр коротенько послушаем, и перекуришь себе на здоровье. Давайте сюда директора...
Кто-то из сидевших у двери выглянул в приемную, позвал театрального босса. Босс вошел в кабинет, робко остановился у входа. Босс был немолод, лыс, мал ростом, одет в потрепанный клетчатый костюмчик-тройку и вельветовые полуботиночки типа "Долой мозоли!".
- Здравствуйте, товарищи, - робко поздоровался босс.
- Здоров, товарищ Пихто. Тут тебя не было, а Качуринер тебе врезал.
- Мне? - удивился босс.
- Ну, не тебе лично, а театру. Так что ты давай, говори, какие у тебя проблемы? Поможем всем миром. И Качуринера помочь заставим А то ему все бы критиковать.
- Зашли бы вы к нам в театр, Василь Денисыч, - жалобно начал босс. - Режиссер труппу забросил, а труппа-то - раз, два и обчелся, все на спецзаданиях, сами знаете, работать некому. И что самое главное - не хотят. Зарплата им, видите ли, мала. Тем, кто остался. Грозятся: объявят голодовку, откажутся от зарплаты, создадут худсовет.
- Так создали же, - удивился Василь Денисыч.
- Все равно недовольны. Другой хотят. Одно слово: артисты... А режиссер по спецобъектам бегает, а когда в театре, то - зверь. Репетирует - пулей, на бегу, и все - на крике, на оскорблениях. Меня не слушает совсем. Придите, а, Василь Денисыч?
- Ты что, Пихто, ко мне на прием с этим вопросом записаться не мог? Сразу на большой хурал явился. Ха-арош гусь...
- Я не знал, что хурал. Я просто пришел. И вот товарищи могли бы прийти. И товарищ Качуринер тоже. Ну, не надо днем, так хоть на спектакль...
- Эт-то верно, - согласился Василь Денисыч. - Театр мы подзапустили. Многое людям доверили, большие полномочия на них возложили, а сами - в кусты. Стыдно. Мне, во всяком случае, стыдно... Надо сходить к людям. Я в ближайшее время не смогу, а кто сможет? Качуринер, сможешь?
И тут Умнов, молчавший до сих пор и только жалевший, что не захватил с собой магнитофона, не сунул куда-нибудь в карман - материал шел фантастический! - тут довольный Умнов руку поднял, как первоклассник, и спросил - сама кротость:
- Можно я схожу, Василь Денисыч? Прямо сейчас и схожу, не откладывая... Чего мне про выборы на заводе слушать? Я на них был. Свидетель, так сказать, триумфа...
В кабинете повисло тревожное молчание.
Чего они испугались, думал Умнов. Или я опять что-то не то ляпнул?
Василь Денисыч пожевал губами, почесал затылок, потер щетинку, подросшую с утра, и наконец сказал раздумчиво:
- А что? Идея хорошая. Вы - человек свежий, разберетесь в ситуации и нам расскажете. В московских театрах небось бывали?
- Приходилось, - не соврал Умнов.
- Вот и сравните. Хоть и масштабы разные, а суть - уверен! - одна. Люди. Артисты. Те же яйца, только в профиль... Понял, Пихто? Сейчас с тобой товарищ Умнов пойдет, Андрей Николаевич, журналист из Москвы. Все ему покажи и расскажи, - добавил подчеркнуто: - Все, что в самом театре делается... - встал, пошел к рабочему столу. - Объявляю, товарищи, перерыв на пятнадцать минут. Курите. А вы, Андрей Николаевич, задержитесь. Пока они себя травят, мы с вами парой слов перекинемся... Пихто, подожди Андрея Николаевича в приемной.
Они остались вдвоем в кабинете. Умнов по-прежнему сидел в кресле-люльке-ловушке для унижения посетителей. Василь Денисыч умостился за своим саркофагом из карельской березы. За его спиной на стене висели портреты всех руководителей Советской державы, начиная с Ленина. В отличие от Маяковского Василь Денисыч "чистил" себя подо всеми сразу - чтоб, значит, стерильнее быть.
- Я вас слушаю внимательно, - сказал Умнов.
- Это я вас внимательно слушаю, - улыбнулся Василь Денисыч.
- Не понял. Кто кого хотел увидеть?
- Какая разница - кто. У вас есть вопросы, догадываюсь. Задавайте. Отвечу по мере возможности.
- И велика мера?
- От вас зависит.
- То есть?
- Мера откровенности зависит от вашего желания понять.
- Что понять? Вас лично? Ваших ряженых из кафе? Или ряженых с завода? Или всех других ряженых?..
Страницы: 1 2 3 4 [ 5 ] 6 7
|
|