"неописуемо секретно", "секретно значительно менее", "секретно
постольку-поскольку".
зашептал в ухо:
компетентно разъяснялось, что согласно последним идеологическим изысканиям
древнешумерский язык оказался буржуазным псевдодиалектом загнивающего
класса, а посему все, имевшие политическую близорукость его знать,
автоматически являются врагами народа и безусловно подлежат. Чем и
предписывалось заняться всем низовым организациям.
там искореняли. Подотдел Шумера Института прикладной лингвистики был
оцеплен тройным кольцом. Из окон летели, рассыпаясь снегопадом, пачки
рукописей, звенели выбиваемые стекла, доносились крики и женский визг. По
двору гнали прикладами мужичка в замасленной робе, он стряхивал ладонью
кровь и орал:
швырнули в фургон. Следом отправили девушек в разодранных платьях,
толстяка в академической шапочке, кричавшего что-то про пыль веков, и
табунок мужчин аспирантского вида. Сине-малиновые деловито добили стекла,
собрали бумаги, сорвали вывеску и написали мелом на воротах: "Гниздо
лекведеровано". Старшина со скуластой половецкой харей (среди сержантов
МУУ было много половцев и хазар, по причине неграмотности считавшихся
наиболее благонадежными) размашисто расписался и заорал:
котельный! Зевака, прочь ходи, иначе кишка штыком пори!
огромных черных фургонов, завывая, умчалась. Даниил поехал дальше.
речке в Ведьмином бору, где, как гласило официально запрещенное предание,
тысячу лет назад сам Бречислав Креститель остановился под дубом по
некоторой надобности. В свое время на дубу красовалась мемориальная доска,
привлекавшая вереницы паломников, но с восшествием Морлокова компетентные,
идеологически подкованные лица под руководством академика Фалакрозиса
установили, что Бречислав Креститель, будучи исторической личностью, не
мог иметь абсолютно никаких вульгарных некоторых надобностей. Паломников
разогнали, доску увезли под конвоем в неизвестном направлении, а дуб
искоренили. Приближаясь к месту, Даниил все чаще замечал в кронах сосен
охранников в серых плащах, шляпах и темных очках. Они бдительно озирали
местность в мощные стереотрубы, что-то писали в блокнотах и неумело
перекликались птичьими голосами.
зелеными кружевами лишайника. Впритык к соснам стоял длинный черный
"гамаюн" с распахнутыми дверцами. На углях вкусно дымили шашлыки, из ручья
торчала батарея оплетенных золотистой фольгой горлышек. Магнитофон истошно
орал на толстом пне:
им, бежала с севера в Древлянию, когда сухорукий семинарист объявил себя
господом богом. Об отце Хрусталев ничего не знал даже теперь, и каждый
сентябрь на него находило - вот как сегодня.
растрепанный, и тянул шампанское из горлышка, задрав толстое донышко
бутылки к небесам. У шашлыков хлопотала Женя, бывшая военная летчица (ее
вышибли из полка, когда папа-дипломат пополнил ряды невозвращенцев, а от
остального ее спас Хрусталев) - точеная фигурка, русая, стрижка под
мальчика, лицо то дерзкое, то детски невинное. Вопреки массе бородатых
анекдотов про шефа и секретаршу любовь здесь была серьезная.
Он отшвырнул пустую бутылку, на четвереньках добрел до ручья и вытащил две
новых. - Так выпьем же за Шумер! Видал, что в городе делается? Ну, погоди,
ну, помрет император, околеет маленько, я же из Вукола краковской колбасы
наверчу!
охранники.
Данька, Данька, что за жизнь у охранника, не представляешь ты себе... - Он
звучно икнул и продолжал с цыганским надрывом. - Каждого подозревай, на
каждого смотри волком, жди пакости от любого, весь свет во врагах держи.
Иногда сам на себя покосишься: а почему эта харя все трется возле
императора, кто таков, откуда и зачем? Эх, пошло оно все в...
Вытянув еще бутылку, он заплакал и, загибая пальцы, путаясь и датах,
ошибаясь в именах, принялся перечислять самодержцев, в результате
недосмотра охраны померших от апоплексического удара, несварения желудка,
прежестокой колики и общей меланхолии организма. Временами он начинал
матюгаться, но Женя была наготове, и подзатыльники прилетали как раз
вовремя.
улыбнулся очередному подзатыльнику. - А Вукола я все одно пришибу. Деленда
эст.
исключительно прямолинейно - охранять подлежащего его заботам императора,
не жалея души и сил, а при необходимости и жизни. Он и охранял.
Изобретательно и неустанно, с использованием всех чудес технической мысли.
Он терпеть не мог Морлокова, по убеждениям был стойким республиканцем, но
тщательно это скрывал, потому что принес присягу на верность
императорскому дому...
благонамеренный лесной обыватель? Может быть. Я же обязан подозревать, что
это - агент. Эй ты, руки вверх!
Хрусталев достал пистолет. Вокруг зайца взлетели мох и песок. Заяц
невредимо сидел. Хрусталев звонко защелкнул новую обойму, высадил и ее.
Заяц сидел. Потом презрительно прищурил и без того косые глаза, плюнул и,
непристойно повиливая задом, направился в кусты.
бурелом. Лес наполнился уханьем, гоготом, топотом и свистом.
пальцев у леших и водовозных кляч, шарахаться от теней, разгонять метлой
привидения и выть на луну. А тот, кого ты охраняешь, никому не нужен, даже
себе самому, и сиди гадай, откуда придет то, что нас сметет, - должно же
нас что-то вымести поганой метлой по причине нашей полной никчемности?
осмысленными и трезвыми. Иногда Даниил его упорно не понимал - когда он
валял ванечку, когда говорил серьезно.
откручивал проволочку. - Женечка, милая, когда же ты поймешь - если не
буду периодически отключаться, я с ума сойду, с ума сбегу... Перейдем на
коньяк?
Даниил, это и к тебе относится - я вас боюсь временами, кажется, будто вы
мертвые, психи этакие...
извлек из сапога старый нетабельный револьвер. Вставил один патрон,
раскрутил барабан, уткнул дуло в висок и нажал на спуск. Сухо, противно
щелкнуло. Хрусталев горстью смахнул со лба пот и сунул наган Даниилу.
сломалась кость. Он помотал головой, ощущая во рту поганый привкус медной
дверной ручки.
есть силы ударила по лицу его, потом Хрусталева, ушла в машину и
заплакала.
вопли и хруст сучьев - охота на длинноухого агента продолжалась. Хрусталев
подпер щеку ладонью, сделал жалостливое бабье лицо и заголосил тоненько:
поинтересовалась Женя.
удивляюсь. Слушай, Женька, если я умру - ты умрешь за компанию?
иди ты к черту... Пойду за грибами, надоели мне ваши пьяные рожи, господа
Володихин Дмитрий
Корнев Павел
Свержин Владимир
Корнев Павел
Шилова Юлия
Лукин Евгений