Чтение 5–й страницы книги ~Незаконная планета~

- Кто барабанит по моему шлему? Это ты, Алеша? Сделай одолжение,
подбери ноги.

- Видел я однажды в обезьяньем питомнике: вот так же они сидели, кто на
чем.

- Ничего, ребята. Через трудности к звездам.

- Всегда какое-нибудь несоответствие, - философически заметил кто-то, -
видеть можно далеко, а дали-то и нет.

Верно, подумал Морозов. Вид отсюда, с высоты пяти тысяч метров,
изумительный. Справа пустыня Моря Ясности, слева Море Дождей. Вон зубчатый
цирк Автолика. Вон обелиск на месте посадки первого советского лунника.
Какую длинную тень отбрасывает. Никаких полутонов: резкие, четкие тени и
ровный белый свет. Бело-черный мир, обрывающийся куцым горизонтом. Даже
досадно: зрение здесь, без атмосферы, становится по-орлиному острым, а
лунный горизонт отсекает возможность увидеть, как растворяется, исчезая из
поля зрения, дальняя даль. Непривычное, неуютное какое-то ощущение.

А все-таки здорово здесь, на Гюйгенсе. Мало тверди под ногами, зато
пространства вокруг - в избытке. Вон он, космос. Черный, истыканный яркими
немигающими звездами. Он - твой. Через трудности к звездам - что верно, то
верно.

Только бы не испортило мне предвыпускную практику замечание, полученное
от инструктора, продолжал размышлять Морозов. Строгости у нас ужасные.
Сунут на какой-нибудь тихоходный грузовик, совершающий рейсы Земля - Луна,
- то-то веселая будет практика. Нет, непременно надо добиться, чтобы
отправили в дальний рейс. К Сатурну, например. И хорошо бы - с
дисциплинированным, положительным напарником. Всегда ведь курсантов
направляют на практику по двое: штурмана и бортинженера.

- Вовка, знаешь что? - сказал Морозов Заостровцеву. - Давай проситься
на практику вместе.

Тот посмотрел удивленно:

- Чего это ты вдруг? До практики еще почти год.

- Ну и что? Надо заранее проверить нашу психологическую совместимость.
Надо быть предусмотрительным.

- Ладно, посмотрим, - сказал Заостровцев и аккуратно слизал с губ
питательную пасту.

Да, лучшего напарника для практики не найти.

Он, Морозов, не закрывал глаза на собственные недостатки. Знал, что не
всегда доставляет людям - особенно преподавателям - радость. Сказывались,
должно быть, некоторые особенности воспитания. Уж очень большую свободу
предоставлял ему отец.

У отца был магнитофон - громоздкое, тяжелое изделие прошлого века.
Прокручивая старинные звукозаписи, Алеша однажды услышал: высокий и
какой-то отчаянно лихой голос протяжно пропел: "Солдатушки, бравы
ребятушки, а где ваши жены?" И тут же грянул хор хриплых мужских голосов:
"Наши же-о-ны - ружья заряжены, вот где наши жены!" Грозная удаль песни
потрясла Алешу. Он представил себе: идут походным строем усачи-богатыри,
горят их медные кивера, мерно покачиваются за плечами длинные ружья. Жены
- ружья заряжены... Сестры - сабли востры... Что за удивительные слова!

Поразившую его песню Алеша переписал на кристаллофон - так было
положено начало коллекции старинных солдатских песен. Он увлеченно
разыскивал их в архивах и фонотеках. А если попадались ему в книгах тексты
песен, не сопровождаемые нотной записью, то Алеша сам сочинял музыку и
записывал на кристалл с собственного голоса.

Отец прочил его в историки или искусствоведы, но Алеша избрал другой
путь.

И вот он сидит в десантном скафандре на вершине горы Гюйгенса, и под
ним бело-черный мир Луны, резко ограниченный близким горизонтом, а над ним
горят звезды.

Тени на лунных равнинах медленно, почти незаметно для глаза,
удлинялись, солнце низко нависло над горизонтом - наступал вечер,
предвестник долгой двухнедельной ночи.

Нет в Солнечной системе города более тесного и плотного по населению,
чем Селеногорск. Строго говоря, это и не город вовсе, а длинный узкий
коридор, пробитый в склоне кратера Эратосфена, и ответвления от этого
коридора, жилые и служебные отсеки. Самое людное место лунной столицы -
предшлюзовой вестибюль. Вечно здесь, у дверей диспетчерской, толпятся
пилоты рейсовых кораблей, техники космодромной команды. То и дело с
маслянистым шипением раздвигаются двери шлюза, впуская вновь прибывших или
выпуская уходящих в рейс. Не умолкает в вестибюле гул голосов. Беспрерывно
щелкает у стойки бара автомат, отмеряя в подставленные стаканы освежающий
витакол. Вспыхивают и гаснут табло, указывая номера очередных рейсов,
передавая извещения ССМП - Службы Состояния Межпланетного Пространства - и
противометеоритной службы, распоряжения начальника Космофлота и директора
обсерватории, настойчивые призывы селеногорского коменданта экономить
энергию и придерживаться графика питания в столовой.

Федор Чернышев вышел из диспетчерской и бочком, вежливо раздвигая
толпу, направился к шлюзу. За ним поспешал его штурман.

- Виноват, - приговаривал Чернышев, прокладывая себе дорогу. -
Посторонись, дружок. Что это сегодня набралось так много? Съезд
профсоюзов, что ли, у вас?

- Здесь курсанты, Федор, - сказал руководитель практики, выходя ему
навстречу.

- О! Здравствуй, Ян, - Чернышев широко улыбнулся старому товарищу. -
Рад тебя видеть. Извини, нет времени поговорить, ухожу в рейс к Юпитеру.

Он двинулся дальше, курсанты расступались перед ним, и тут он, приметив
Морозова, остановился.

- Алексей, ты?

- Да. - Лицо у Морозова было напряженное, он избегал смотреть на
Чернышева.

- Когда на Землю собираешься?

- Вот, ждем рейсового...

- Захватишь письмо для Марты?

- Могу, - тихо ответил Морозов.

Чернышев порылся в карманах пилотской куртки, вытащил кассету, зарядил
ее, поднес ко рту и начал наговаривать письмо. Вокруг тесно стояли и
сидели люди. Чернышев ничего не замечал. Выпрямившись во весь свой
гигантский рост, сбив с белокурой головы подшлемник, он говорил слова
любви и нежности. Он говорил негромко, но в вестибюле вдруг умолкли
разговоры, стало тихо, и в эту тишину отчетливо падало каждое слово
чернышевского письма.

Запищали радиовызовы, замигал сигнальный огонек радиофона, вшитого в
куртку Чернышева. Затем из динамика широкого оповещения прозвучала трель,
требующая внимания. Сердитый голос диспетчера произнес:

- Командир Чернышев, почему задерживаете старт?

- Ничего не надо, ничего не важно, - продолжал говорить Чернышев, -
только видеть тебя, только слышать твой голос...

Пожилой диспетчер выглянул из-за двери.

- Командир Чернышев, что это значит? Вы ломаете график полетов.

- Когда ты ходишь босиком по траве, я хочу быть травой... Когда ты
смеешься, я хочу быть ветром, чтобы разнести твой смех на всю вселенную...

Диспетчер оторопело смотрел на Чернышева.

- Кончаю. Надо идти в рейс. До встречи, Марта!

Чернышев протянул кассету Морозову.

- Не потеряй, - сказал он. - Спрячь хорошенько.

Морозов стоял красный, растерянный под устремленными на него взглядами.
Кассета словно бы обожгла руку, он поскорее сунул ее в карман.

Чернышев кивнул штурману, оба они скрылись в шлюзе. Диспетчер,
пробормотав что-то о своенравии пилотов и о графике, тоже ушел к себе.

А часом позже курсанты, облаченные в скафандры обычного типа, гурьбой
стояли у кромки космодрома Луна-2 в ожидании посадки на рейсовый корабль.
Перед ними простиралась спекшаяся от плазмы равнина, залитая сильным
светом прожекторов. Тут и там высились корабли. Оранжевыми жуками сновали
по космодрому вездеходы, ползли транспортеры с грузами.

Солнце давно уже зашло, ледяная лунная ночь вступила в свои права.
Невысоко над зубцами Апеннинского хребта стояла Земля, наполовину
утонувшая в тени. На освещенной стороне ее огромного диска шла вечная игра
облаков. Прекрасная переливчатая голубизна - на ней отдыхал глаз после
утомительного черно-белого однообразия лунного мира.

Что поделывает сейчас там Буров? - подумал Морозов. Работает, должно
быть, в вычислительном центре. Или спорит с Костей Веригиным, изобличая
его в узости мышления и не давая бедному Косте рта раскрыть. А может, они
бродят по саду Учебного центра втроем... с Мартой... Или, скорее всего,
вчетвером - Марта в последнее время подружилась с Инной Храмцовой,
миловидной хрупкой медичкой, к которой, стоит ей показаться на улице, со
всех ног бегут кошки, обитающие в городке. В сумочке у Инны всегда
припасена еда для кошек и белок, корм для голубей и скворцов, и собаки
тоже ее обожают.

Они идут вчетвером, ребята острят наперебой, и тополя осыпают на них
душистый пух, от которого щекочет в носу, и Марта посмеивается и защищает
Костю от нападок Ильи. Вот они выходят на набережную, перед ними вечерний
морской простор, и Марта глядит на далекий серп Луны и замирает при мысли
о Федоре...

Федор Чернышев. Человек, посягнувший на святая святых - космофлотский
график полетов. Черт, как он стоял, никого и ничего не замечая вокруг, и
наговаривал письмо... Он, Морозов, не сумел бы так, куда там...

Морозов поднял левую руку, посмотрел на приборный щиток, прикрепленный
к рукаву скафандра. Часы, компас, термометры, контроль дыхания. Все
нормально. Температура тела тридцать шесть и шесть. Температура окружающей
среды минус девяносто семь по Цельсию.