приблизившись к первым домам, вдруг осознал, что это не мой след. Потому
что он вел не к башне у моря, откуда два часа назад я взял напрямик, а к
середине западной окраины города.
я входил в ворота.
подсказал, что это длиннорукий староста. Его спутник на две головы выше,
узкоплечий.
готовое вот-вот опрокинуться за горизонт, светило так ярко, что даже
давало тень. Повернулся к двоим, следующим (или следящим) за мной. Двое
посовещались в самом начале улицы, побежали налево, скрылись за стеной,
обращенной к пескам. Видимо, их мысль была перехватить меня, когда обойду
дом с другого бока. Я как раз туда и собирался, их догадка была неприятна.
краю города возле пустыни?
за подоконник. Нежилая на первый взгляд комната. Второе окно как раз над
тем углом, где двое должны бы меня ожидать. Выглянул.
переступил и заглянул за угол.
старик, которого я подвел в столовой.
опозданием пытается ответить на мои вопросы тогда за газетой. И тут же
почувствовал - многовато, пожалуй, для одного дня. Спросил у старика,
можно ли здесь переночевать. Лег, где стоял.
большая здешняя луна. За окном пустые улицы, тихо. Опять улегся, но
подремать не пришлось. Старика мучила бессонница. С кряхтением вставал,
делал несколько шагов по комнате, подбирал с полу едва видимую соринку,
относил на подоконник и возвращался к своему ложу лишь затем, чтобы через
минуту-две снова подняться. Крошки, соринки копились в маленькую кучку.
Понятно было, что бросит в одну из труб.
сказал:
позавтракали в столовой, пояснил:
каша. Даже с некоторой симпатией вспомнил призыв на стенах "БУКУ БУКУНА".
охраняемое звуком подземелье. Но опять почувствовал тоску, томление,
которые перешли в необоримое желание куда-то спешить, что-то делать. Пошел
от столовой наобум скорым шагом, побежал. Одна улица, вторая. Меня ведет в
ту часть города, которой не знаю. По сторонам полуразрушенные нежилые
дома.
к крайним домам так, что его языки уже вползли в окна первых этажей. И по
всему гребню несколько тысяч человек - женщины, мужчины, дети. Взрослые
лопатами, а маленькие совками или просто горстями перебрасывают песок
обратно в пустыню.
взялся. Вот этого мне и надо было. Стоя в ряду, сделал десяток бросков,
решил, что лопата мала, выбрал побольше, начал махать. А тот слабенький
ветерок, коварства которого я вчера не оценил, дует себе и дует. Песчинки
скрипят на зубах, скапливаются вокруг углов рта, у крыльев носа. Жарко
стало, весь в поту, но не сбавляю усилий. Заметил, что уже опустился на
гребне поглубже соседей. Поменялся местами с женщиной, отправив ее во
впадину. Никакого общего руководства - бригадира или прораба. Все трудятся
сами по себе, усердно, молча.
уходить - одиночками, группами. Затем оставшиеся все разом, без какого-то
сигнала, пошли вниз. Словно косяк сельди, целой сотней тысяч составляющих
его особей, единодушно совершающий крутой поворот. В течение секунды на
всем бархане никого.
Немного спустился, чтобы оглядеть вал со стороны, принялся ровнять.
Мокрый, усталый, побрел через весь город к морю. После купанья ободрился.
не удавалось, решил сходить в музей - может быть, там что-нибудь. Кроме
того, хотел узнать, кто и как готовит так понравившуюся мне основную и,
видимо, единственную пищу горожан - букун. Иду по главному проспекту, как
раз окна столовой. Заглянул - вроде бы кухня, поскольку посетителей нет,
только официантки толпятся. Однако ни плиты, ни котлов, ни повара. Возле
подоконника из полу торчит изогнутая труба. Женщина с подносом, на котором
пустые миски, отворачивает кран. Подставлена миска, вторая, третья. Из
подвала, что ли, закачивается каша?.. Прогулялся вдоль одной стены дома,
другой, зашел во двор.
скребут ложками посетители, а в маленькой комнатке такая же изогнутая
труба с краном. И опять без подвального помещения, хоть на улице, хоть со
двора.
трубы-люки на улице? Но кто?.. Единственный ход вниз, который мне попался,
- железный коридор в пустыне, где страшный звук. Если бы туда сверху
каким-то образом проникали, следы были бы на песке. Даже не следы -
дорога. А сама пища, между прочим, не простая, а, так сказать, внушающая.
Вчера после столовой захотелось красить вывеску, потом на площадь погнало
"митинговать", а сегодня на песок. Причем другие около трех часов там
трудились, а я, целых две миски букуна умявший, гораздо больше.
проходит человек. Соображаю, что в течение получаса вижу его третий раз.
На море, когда я из воды выходил, он как раз разделся, но, увидев меня
одевающимся, поспешно взялся за свои брюки. Потом неподалеку стоял, когда
я через окно в "кухню" заглядывал. И вот теперь опять.
выслеживали.
что сорвал яблоко с дерева.
Можно мне с вами? - Протянул руку. - Змтт.
Одна группа, получив свое, выходит (здесь из противоположного флигеля),
дверь открывается для следующей. Пока ждали, осматривал помещение. Зал
небольшой, невысокий, но свидетельствующий о вкусе и такте архитектора.
Три стены облицованы светло-желтыми изразцами, украшены светильниками из
желтого металла. Паркетный пол, на потолке ненавязчивый орнамент. Приятно
было, в общем, здесь быть. Только два обстоятельства портили ощущение уюта
и соразмерности. Четвертая стена, та, за которой нас ожидала экспозиция,
грубо, небрежно сложена из кирпича. И в углу напротив входа простая
железная решетка огораживает квадратный люк. Заглянул - вниз уходят
покрытые пылью ступени.
женщина-экскурсовод. Холодно оглядела нас, пригласила входить.
живописный портрет мужчины.
Тот же выпуклый лоб, такой же длинный нос. Понятно было, что человек