прочтения был открыт, то всякое исследование в ином направлении должно
было остаться тщетным.
не поднимая головы, то зачеркивая "свои писания, то восстанавливая их, то
опять марая написанное и в тысячный раз начиная сначала.
мыслимые словосочетания, то искомая фраза в конце концов получилась бы. Но
я знал также, что из двадцати букв получается два квинтильона, четыреста
тридцать два квадрильона, девятьсот два триллиона, восемь миллиардов, сто
семьдесят шесть миллионов, шестьсот сорок тысяч словосочетаний! А в этой
записи было сто тридцать две буквы, и эти сто тридцать две буквы могли
образовать такое невероятное количество словосочетаний, что не только
исчислить было почти невозможно, но даже и представить себе!
проблему.
еще занятый разрешением своей задачи, ничего не видел, не заметил даже
Марту, когда она приотворила дверь; он ничего не слышал, даже голоса этой
верной служанки, спросившей его:
боролся с дремотой, все же заснул крепким сном, примостившись в уголке
дивана, между тем как дядюшка Лиденброк упорно продолжал вычислять и снова
вычеркивать свои формулы.
работой. Его красные глаза, волосы, всклокоченные нервной рукой,
лихорадочные пятна на бледном лице в достаточной степени свидетельствовали
о той страшной борьбе, которую "он вел в своем стремлении добиться
невозможного, и о том, в каких усилиях мысля, в каком напряжении мозга
протекали для него ночные часы.
вполне справедливо, все же его тщетные усилия тронули меня. Бедняга был до
того поглощен своей идеей, что позабыл даже рассердиться. Все его
жизненные силы сосредоточились на одной точке, и так как для них не
находилось выхода, можно было опасаться, что от умственного напряжения у
моего дядюшки голова расколется.
железных тисков, сжимавших его череп! Но я этого не делал.
при таких обстоятельствах? Да в интересах самого же дяди.
захочет поехать; ничто не сможет остановить его. У него вулканическое
воображение, и он рискнет жизнью, чтобы совершить то, чего не сделали
другие геологи. Я буду молчать; я удержу при себе тайну, обладателем
которой сделала меня случайность! Сообщить ее ему - значит, обречь
профессора Лиденброка на смерть! Пусть он ее отгадает, если сумеет. Я
вовсе не желаю, чтобы мне когда-нибудь пришлось упрекать себя за то, что я
толкнул его на погибель!"
побочного обстоятельства, имевшего место несколько часов тому назад.
наружная дверь и ключ из замка вынут. Кто же его мог взять? Очевидно,
дядя, когда он вернулся накануне вечером с прогулки.
подвергнуть нас мукам голода? Но это было бы уже слишком! Как! Заставлять
меня и Марту страдать из-за того, что нас совершенно не касается? Ну,
конечно, это так и было! И я вспомнил другой подобный же случай, способный
кого угодно привести в ужас. В самом деле, несколько лет назад, когда дядя
работал над своей минералогической классификацией, он пробыл однажды без
пищи сорок восемь часов, причем всему дому пришлось разделить с ним эту
научную диету. У меня начались тогда судороги в желудке - вещь мало
приятная для молодца, обладающего дьявольским аппетитом.
решил, однако, держаться героически и не поддаваться требованиям желудка.
Марта, не на шутку встревоженная, всполошилась. Что касается меня, больше
всего я был обеспокоен невозможностью уйти из дому. Причина была ясна.
умозаключений; он витал над землей и в самом деле не ощущал земных
потребностей.
Марта извела накануне все запасы, находившиеся у нее в кладовой; в доме не
осталось решительно ничего съестного. Но все-таки я стойко держался; это
стало для меня своего, рода делом чести.
невыносимым. У меня буквально живот подводило. Мне начинало казаться, что
я преувеличил важность документа, что дядя не поверит сказанному в нем,
признает его простой мистификацией, что в худшем случае, если даже он
захочет пуститься в такое предприятие, его можно будет насильно удержать;
что, наконец, он может и сам найти ключ шифра, и тогда окажется, что я
даром постился.
представлялись мне теперь превосходными; мне показалось даже смешным, что
я так долго колебался, и я решил все сказать.
профессор встал, надел шляпу, собираясь уходить.
что-нибудь необыкновенное в моей физиономии, потому что живо схватил меня
за руку и устремил на меня вопросительный взгляд, не имея силы говорить.
Однако вопрос никогда еще не был выражен так ясно.
апатичного человека. И действительно, я не решался сказать ни одного
слова, боясь, чтобы дядя не задушил меня от радости в своих объятиях. Но
отвечать становилось, однако, необходимым.
Читайте.
Словно откровение снизошло на него; он совершенно преобразился.
сначала фразу наоборот?
весь документ от последней до первой буквы.
calendas descende, audas viator, et terrestre centrum attinges. Kod feci.
- Arne Saknussemm".
перед июльскими календами [календы - так римляне называли первые дни
каждого месяца], отважный странник, и ты достигнешь центра Земли. Это я
совершил, - Арне Сакнуссем".
нечаянно до лейденской банки. Преисполненный радости, уверенности и
отваги, он был великолепен. Он ходил взад и вперед, хватался руками за
голову, передвигал стулья, складывал одну за другой свои книги; он играл,
- кто бы мог этому поверить, - как мячиками, двоими драгоценными камнями;
он то ударял по ним кулаком, то похлопывал по ним рукой. Наконец, его
нервы успокоились, и он опустился, утомленный, в кресло.
потом...
6
Адамов Григорий
Никитин Юрий
Корнев Павел
Круз Андрей
Посняков Андрей
Шилова Юлия