наклонил голову и, словно ныряя в воду, погрузил лицо в черный шар.
похожей на его собственную. Игорь ожидал увидеть что-нибудь невероятное,
мир, вывернутый наизнанку, новый взгляд на свою собственную Вселенную, но
эта комната, с диваном, стульями, столом, где в беспорядке раскиданы
книги, удивила его больше, чем если бы неведомый антимир придвинулся к
нему вплотную, Было видно и окно, за которым пыльные деревья шевелили
листья на ветру, и улица, очень похожая на знакомую, но чем-то отличная от
нее.
Где же четвертое измерение? Обманщик...
насмехался над дикарем, вздумавшим нажимать наугад кнопки электронной
машины и ожидающим от нее всевозможных чудес.
то и другая Вселенная будет выглядеть для тебя точь-в-точь так же.
Всего-навсего параллельный мир. И ничего больше.
пожалуйста, а то мне придется самому, перед зеркалом...
больницу, заранее готовясь к боли, но больше всего - к тому, что хирург и
в самом деле не найдет у него того, что будет искать.
слишком конкретной, у постели обреченного больного невозможно было
говорить о ней с философской невозмутимостью, но как-то Геннадий
Николаевич преодолел неписаный запрет и сказал: "В конечном счете,
бессмертие возможно. Вопрос только в том, что с ним делать?" - "Как что! -
воскликнул я. - Бесконечная жизнь без болезней и дряхлости! Неиссякаемая
возможность творчества, освоение космоса, расселение человечества во
Вселенной! Это безграничные, головокружительные перспективы!" - "Вы так
полагаете? - скептически улыбнулся Шубин. - А как вы представляете себе
достижение бессмертия?" - "Устранение фактов старения, - не задумываясь,
выпалил я. - Перестройка обмена веществ, генная инженерия, вечное
самообновление организма". - "Вечное самообновление... - задумчиво
повторил Геннадий Николаевич. - Пожалуй, вы правы. Это один из возможных
путей. Существуют два варианта. Первый - периодическое или беспрерывное
обновление тела и второй - перенесение человеческого "я" в молодое,
здоровое тело..." - "Второй чудовищен! - возмутился я. - Это равносильно
убийству!" - "Несомненно, - согласился Шубин, - несомненно, но все-таки
это тоже путь..."
разгораясь с новой силой, чуть ли не каждый вечер. Геннадий Николаевич,
обладая большой эрудицией, приводил различные модели бессмертия,
вычитанные в литературе, начиная с древних мифов, зачитывал отрывки из
средневековых китайских повестей, где говорилось об оживающих мертвецах и
о прочих невероятных происшествиях, и мне казалось тогда, что ничего
нового нельзя добавить к этим старым теориям. Сейчас, перечитывая эти
рассказы, я снова вспоминаю давние споры, Шубина, неподвижно лежащего на
кровати, и его слова: "Человек будет жить бесконечно, но я не знаю, какую
цену он заплатит за это..."
он, предчувствуя свой конец, плотно закрывает входную дверь, для верности
подпирает ее чем-нибудь тяжелым и, погасив свет во всем доме, ложится на
пол в неудобной, но единственно необходимой позе, потому что знает - после
смерти тело его все равно примет именно это положение. Он лежал
неподвижно, закрыв глаза, с запрокинутой головой, широко раскинутыми
руками и ногами, привычно прислушиваясь к своему замирающему сердцу,
гаснущему дыханию, остывающему телу. В эти минуты он обычно вспоминает
прожитые годы и, словно прощаясь с умирающим телом, проводит рукой по
груди, животу, лицу, стараясь запомнить эти последние в своей жизни
ощущения. Потом, медленно теряя сознание, он опустит руку на пол, глубоко
вздохнет и умрет.
звали Шаррумкен, царь четырех сторон света. Тогда я был молод, горяч,
хотел решать все сам и только потом понял, что мои попытки оказались
преждевременными, но это было уже потом... Тогда мы жили почти рядом. Я -
царь Аккада и Шумера, вначале был садовником, а потом богиня Иштар возвела
меня на трон. Все это, конечно, обычные глупости, которыми обрастают
рассказы о царях и героях, правда заключается лишь в том, что был я без
рода и племени и вот стал царем. Это был мой первый и последний
эксперимент на таком уровне. Я всегда был близок к царям, но сам никогда
больше царем не становился. Слишком велика власть его, чтобы избежать
искушения, перепрыгивая через ступени, вывести людей на более высокий
уровень...)
Смерть есть смерть. Тело его остынет, потом окоченеет, и лиловые пятна
проступят на коже ближе к спине. Труп его будет лежать в течение трех
дней, и никто не станет искать его, потому что за неделю до этого он
уволится с очередной работы, оформит выписку, распрощается с друзьями, а
родных и близких у него нет. Вернее, разноязычная и многоликая родня его,
рассеянная по всей земле, будет благоденствовать и поныне, ничего не зная
о своем предке, и он сам не будет заботиться о поисках, ненужных и
бесполезных.
близкие родственники. И на брачном ложе и на поле брани кровь их так
перемешалась за тысячелетия, что каждый из ныне живущих вправе сказать о
себе: если я часть целого, то я и человечество - это одно и то же. И
ничего не поделаешь, он тоже может сказать это же самое...)
дыхание, и тело начнет свою невидимую метаморфозу. Сам он ничего не знает
об этой работе тела, воскресая, он рассматривает себя в зеркале и
приучается владеть новым телом, неизвестно откуда возникшим. В трехдневный
срок сами собой изменятся черты лица, удлинятся или укоротятся ноги,
отрастут или выпадут волосы, обновятся внутренности, окрепнут мускулы,
кожа разгладится и плотно обтянет тело. Он никогда не знает, какой в
очередной раз будет его внешность, закономерности в этом не было, да он и
не искал ее. Каждый раз, глядя на себя в зеркало и ощупывая лицо, он знал,
что хочешь не хочешь, но придется проходить в этом теле последующий
период, прежде чем умереть и сменить внешность, как змея кожу.
Лагаш, а его с толпой рабов привезли в Аккад, где я исподволь добился,
чтобы он был поближе ко мне, но не слишком. Тогда я увлекся реформами,
ввел единую систему мер и весов, расширял храмовое книгохранилище в Уруке.
А он тоже не терял времени, быстро разбогател, купил хорошую должность и
умер в старости, благополучно выдержав первое испытание...)
смерти, к постоянной смене места жительства, работы, национальности,
привык к своему вечно обновляющемуся телу. На первых порах это удивляло
его, порой пугало, раздражало, но другого выхода не было: приходилось
принимать свое новое тело как должное. В последние десятилетия он стал
собирать свои фотографии. Они хранились в альбоме, расположенные по
периодам, и никто посторонний не мог бы подумать, что все эти лица
принадлежат одному и тому же человеку. Лица были абсолютно разные:
уродливые и красивые, молодые и старые, только детских не было. Ребенком
он был всего один раз, первый и последний, и было это так давно, что и
вспоминать не хотелось.
вспоминать свое начало. Он часто возвращался к нему в своих мыслях, но мог
вспомнить только базарный день в Лагаше, жару, крики разносчиков и большую
зеленую муху на спине его спутника, который привел его в мастерскую
горшечника и сказал: вот этот мальчик будет твоим учеником. Учи его
прилежно...)
восстанавливал ощущения веса своего тела, ограниченности его в
пространстве, потом к нему приходили слух, осязание и наконец - зрение.
Жизнь постепенно проявлялась в нем, пока ясно и четко он не начинал
сознавать - он жив, он воскрес. В первые минуты он лежал неподвижно,
заново привыкая к жизни, уже зная, что ему предстоят хлопоты с переменой
документов и квартиры. За свою бесконечно долгую жизнь он переменил сотни
специальностей и умел делать многое из того, что позабыто сейчас, но
именно это делало его знания и навыки бесполезными, потому что время шло
своим путем, а он своим.
материй неосязаемых и слов загадочных, то есть выступал в роли жреца,
священника, колдуна, мага, прорицателя, волхва, алхимика, спирита и в
прочих ипостасях древней профессии, призванной утешать человека в
предвидении смерти и наделять его верой в то, чего на свете нет. Еще в
Ассирии он овладел этим искусством, совершенствовал его в Египте и Греции,
в Индии и Китае. Он и в самом деле знал очень много и, несмотря на свою
неистребимую посредственность, быстро достигал успеха и богатства. Тяжелее
всего ему приходилось в Европе в те времена, когда абстрактная категория
Березин Федор
Афанасьев Роман
Лукин Евгений
Свержин Владимир
Лукин Евгений
Посняков Андрей