мало-мальски пригодный участок для покоса. Июль для него был страдным
месяцем. Подпирая животом операционный стол, он добросовестно выстаивал
необходимые часы, записывал в истории болезни скупые фразы и, не дожидаясь
конца рабочего дня, шел косить.
показали Титова, красного, обожженного солнцем, неутомимо обрабатывающего
очередной газон. Зрелище Юре понравилось, он знал Титова и раньше, по
институту. Тот работал ассистентом на кафедре хирургии, и Юре как-то
пришлось сдавать ему экзамен. Он помнил Титова, неторопливого,
немногословного, с хрупким голосом и на первый взгляд недалекого и
простодушного. На экзамене Титов клевал носом, косил в сторону скучным
взглядом и вообще, на Юру внимания не обращал. Оленев ответил по всем
вопросам и, подсунув зачетку, уже ожидал пятерку, но тот так же равнодушно
выставил трояк и вызвал следующего. Юра не ушел, и Титов, позевывая,
спокойно объяснил, что сам знает хирургию только на "четыре", а уж
студенту больше не полагается.
из него выйдет. Именно пришлось, потому что все медицинские премудрости он
усвоил еще в первый год студенчества. Такова была традиция, считалось, что
в роль врача нужно вживаться постепенно, мол, репетиция - это одно, а
спектакль - совсем другое дело. Та область медицины, которую он поневоле
избрал для себя - анестезиология-реаниматология, преподавалась в институте
плохо, ей отводились считанные часы, за которые студенты, исключая Юру,
успевали воспринять слишком мало, и поэтому, придя в отделение, любой
ощущал себя профаном и невеждой.
болезнями, непохожими на описания учебников, и выбор тех или иных
лекарств, и сам ритм работы, не прекращающийся ни на минуту.
Грачев, заведующий отделением, тоже был молод, хотя успел защитить
кандидатскую диссертацию. Слишком возиться с интернами он не собирался,
рассказал, что где находится, что должен уметь и знать каждый
реаниматолог, твердо обещал Великие взбучки за каждый промах и бросил их,
как щенков в воду. Интернов было двое: Юра и Вовка Веселов - неутомимый
остряк и неукротимый оптимист. И если Юра благополучно миновал тот период,
когда к нему привыкнут и станут считать своим, то все шишки и
подзатыльники сыпались на голову Веселова, отчего с годами голова его
стала шишковатой и вихрастой, но характер ничуть не испортился.
Титов - хирург, Оленев - анестезиолог. Работал Титов неторопливо,
занудливо, часто поднимал голову к потолку, словно выискивая там нужное
движение скальпеля, заставляя ассистентов потеть, молча злиться и
переминаться с ноги на ногу, но свое дело он знал получше, чем на
четверку, и осложнения у его больных случались редко. Сам Титов относился
к интернам, в том числе к Юре, с пренебрежением, и, если во время операции
что-нибудь случалось, то он обращался к нему, лениво растягивая слова:
никогда не звал и сам быстро справлялся со своим делом. Пустыми глазами
Титов долго смотрел на непокорного мальчишку, но убедившись, что все в
порядке, молча продолжал работу.
сросшемуся с отделением человеку, даже Титов снисходил до легкого наклона
головы при встрече и более-менее точно называл его по имени, варьируя в
ошибках от Георгия до Виктора. Но Юра быстро вставал на ноги и без тени
смущения подчас спорил с Титовым о тех или иных проблемах хирургии. Тот
озадаченно склонял голову, поднимал кустистые рыжие брови и, словно
удивляясь безмерной наглости, кротко говорил:
лишь мельком глядел на-обложку и, отвернувшись, отражал нападение:
японский, есть интересные статьи.
не поверят, - эти статьи тоже успевают устаревать.
дежурств дни уходил куда-нибудь далеко от дома. Едва научившись говорить,
дочка стала придумывать сказки, все детские премудрости о Колобках и
Лисичках-сестричках она усвоила за месяц, и разве что какая-нибудь
нганасанская сказка еще могла удивить ее, поэтому она предпочитала
сочинять сама.
Лерочка на ходу сочиняла очередную сказку. Она говорила, а Оленев
рассеянно слушал ее бесконечный цикл о трех странных существах, одним из
которых был он сам.
равноценно. - Оленев - это я, ладно уж, хотя и не похож, Падший Ангел -
это ты, кто такой Печальный Мышонок, я догадываюсь, но откуда ты можешь
знать о нем?
отца за руку. - Мне лично не до гадливости, когда я думаю, что теза сидит
у тебя в левом кармане, а антитеза в правом, и обе такие странненькие!
слова?
так просто... Но ты меня перебил. Придется сочинять другую сказку.
потерял маленького мраморного слоника, подаренного ему отцом в день
тринадцатилетия. Он потерял его в тот же день, опустив в левый карман
штанов. С тех пор левые карманы брюк, пиджаков и халатов то и дело
превращались в бездонные ямы, куда исчезали авторучки, монеты, носовые
платки, и Оленев приучил себя не класть туда ничего. А Печальный Мышонок в
сказках дочери жил именно в левом кармане Оленева, и это странное
совпадение Юре явно не нравилось.
Я тоже считался вундеркиндом, но ведь не до такой же степени! И вообще,
все твои сказки - это развесистая клюква! - поддразнил он дочку.
что под ее ветвями свободно помещается небольшой город с тремя заводиками
и фабрикой по производству лапши.
живот, а к его руке были привязаны поводки. Сдерживаемые ошейниками с
медными бляхами и медалями, на газоне паслись кролики. Вокруг толпились
дети, они дотрагивались до пушистых спинок зверьков, с опаской оглядываясь
на Титова, но тот не обращал внимания на их возню, лишь щурил глаза от
яркого солнца и неторопливо промокал пот со лба.
него кролики по струночке ходят, тапочки приносят, за пивом бегают, спичку
зажигают и даже немного разговаривают.
кустистую бровь, посмотрел на Юру.
сегодня, а?
глаза. - Вы на поводке у дочери, у жены, у работы...
приподняла голову от газона и уставилась темными глазами на Титова. При
этом она продолжала шевелить губами, пережевывая траву.
Титова.
сказала:
ровно на столько, сколько и надо было.
зверька.
лягушки. Скажи-ка, детка, ты разумная?
существую, как говаривал о себе Декарт. Если бы я не мыслила, то не
существовала бы.
существует вполне реально.
тоже не лишен, э-э, своеобразного мышления...
основном это были родители детей, подходили и прохожие, если не слишком
спешили.
Адамов Григорий
Лукин Евгений
Сертаков Виталий
Земляной Андрей
Андреев Николай
Шилова Юлия