замешательство, когда Рори заметил, что приезжавший - его брат, но
Джулия тут же сгладила ситуацию с присущим только ей безграничным
шармом.
разница в возрасте между братьями составляла всего полтора года, что
предполагало, что в детстве они были неразлучны. Да и Джулия узнала об
этом лишь тогда, когда он в припадке пьяного откровения вдруг заговорил
с ней о брате. Случилось это примерно за месяц до свадьбы. Разговор
получился грустный. Оказывается, пути двух братьев окончательно
разошлись, когда они повзрослели, и Рори о том очень сожалел. И еще
больше сожалел о той боли, которую причинял родителям распущенный образ
жизни Фрэнка. Всякий раз, когда Фрэнк сваливался откуда-то, словно с
луни, он приносил с собой одни несчастья и огорчения. Рассказы о его
приключениях всегда балансировали на грани криминала, рассказы о шлюхах
и мелких кражах ужасали семью. Но были истории и похуже, так, во всяком
случае, утверждал Рори. В приступах откровенности Фрэнк иногда
рассказывал о днях, которые проводил, словно в бреду, в поисках
наслаждений, выходящих за все границы нравственности.
Джулия угадывала не только отвращение, но и изрядную примесь зависти,
что еще больше возбуждало ее любопытство. Как бы там ни было, но с тех
пор она постоянно испытывала жгучий интерес к жизни этого безумца.
плоти. Похоже, последнее время дела Фрэнка шли неплохо. Во всяком случае
об этом говорили золотые перстни на пальцах, свежая загорелая кожа лица.
Внешне он мало походил на монстра, описанного Рори. Брат Фрэнк был
обходителен и гладок, точно отполированный камень. За считанные часы он
совершенно очаровал ее.
она все меньше и меньше думала о будущем муже и все больше - о его
брате. Нельзя сказать, чтоб они были так уж непохожи. Одинаковая веселая
нотка в голосе, живость характера сразу указывали на то, что в жилах их
течет одна и та же кровь. Но вдобавок ко всем качествам Рори Фрэнка
отличало еще и то, чего в его брате никогда не было: какое-то
очаровательное безрассудство.
несмотря на все усилия побороть инстинктивное влечение к Фрэнку, она
старалась найти себе оправдание. Впрочем, пройдя через все муки
угрызений совести, ока сохранила в памяти их первую - и последнюю -
интимную встречу.
связанному с подготовкой к свадьбе. Но обостренное чутье, которое
приходит только с желанием и вместе с ним исчезает, подсказывало Джулии,
что это должно било случиться именно сегодня. Она оставила Керсти за
составлением какого-то списка и позвала Фрэнка наверх под предлогом
показать ему свадебное платье. Да, теперь она точно вспомнила, это
именно он попросил ее показать платье, и вот она надела фату и стояла,
смеясь, вся в белом, и вдруг он оказался рядом, совсем близко. И
приподнял фату, а она все смеялась, смеялась и смеялась, дразняще,
словно испытывая его. Впрочем, ее веселье нисколько его не охладило, и
он не стал тратить времени на прелюдию. Вся внешняя благопристойность
мгновенно улетучилась, и из-под гладкой оболочки вырвался зверь. Их
совокупление во всех отношениях, если не считать ее уступчивости, по
агрессивности и безрадостности своей напоминало изнасилование.
спустя четыре года и пять месяцев она часто перебирала в памяти детали
этой сцены, и теперь, в воспоминаниях, синяки представлялись ей
символами их страсти, а пролитые ею слезы - подтверждением искренности
ее чувств к Фрэнку.
словом, куда-то в дальние края, скрываться от кредиторов. Она тосковала
по нему, ничего не могла с собой поделать. И нельзя сказать, чтобы ее
тоска осталась незамеченной. Хотя вслух это никогда не обсуждалось, но
она часто задавала себе вопрос: не началось ли последующее ухудшение ее
отношений а Рори именно с этого момента, с ее мыслей о Фрэнке в то
время, когда она занималась любовью с его братом.
жизнь, ей казалось, что каждая мелочь здесь напоминает ей о Фрэнке.
случившемся. Однажды, оставшись дома одна, она занялась распаковыванием
разных коробок с личными вещами и наткнулась на несколько альбомов с
фотографиями. Большую часть составляли их снимки с Рори в Афинах и на
Мальте. Но среди призрачных улыбок она вдруг обнаружила и другие
затерявшиеся фото, хотя не припоминала, чтобы Рори когда-нибудь
показывал их ей (может, специально прятал?). Семейные фотографии,
сделанные на протяжении десятилетий. Снимок его родителей в день свадьбы
- черно-белое изображение, потерявшее яркость за долгие годы. Фотографии
крестин, на которых гордые крестные держали на руках младенцев,
утопающих в фамильных кружевах.
расставленными глазами, затем угрюмые школьники, застывшие на
гимнастических снарядах и во время школьных костюмированных балов. Затем
застенчивость, обусловленная юношескими прыщами, взяла верх над желанием
запечатлеться на снимке, и число их уменьшилось, пока созревание делало
свое дело и за лягушачьим фасадом начали проступать черты прекрасного
принца.
неожиданно покраснела. Он был так вызывающе молод и красив, всегда
одевался по последней моде. По сравнению с ним Рори выглядел неряшливым
увальнем. Ей показалось, что вся будущая жизнь братьев уже предугадана в
этих ранних портретах. Фрэнк - улыбчивый хамелеон-соблазнитель, Рори -
добропорядочный гражданин.
слез. Но не сожаления. Она была не из той породы. Это были слезы ярости.
В какой-то миг, буквально один миг между вздохом и выдохом, она потеряла
себя.
произошло. Когда она лежала в их свадебной, украшенной кружевом постели,
а Фрэнк покрывал ее шею поцелуями.
***
этажа, решив сперва навести порядок внизу, чтоб можно было принимать
гостей. Эта комната осталась нетронутой. В нее никто никогда не входил,
если не считать ее редких визитов.
себе отчета в странном смятении чувств, которое охватывало ее всякий
раз, когда она оказывалась там. Однако было все же в этой мрачной
комнате нечто, что действовала на нее успокаивающе: комната напоминала
утробу, утробу мертвой женщины. Иногда, когда Рори был занят работой,
она поднималась по ступенькам, входила и просто сидела там, не думая ни
о чем. По крайней мере ни о чем таком, что можно было бы выразить
словами.
поблизости, она старалась держаться от комнаты подальше. Но так
получалось не всегда. Иногда ноги, казалось, сами несли ее наверх,
вопреки собственной воле.
несколько слоев краски вокруг петель, как вдруг услышала, что комната
снова зовет ее. Видя, что муж целиком поглощен своим занятием, она пошла
наверх.
прислонила ладонь к стене, а потом прижала ее, холодную, ко лбу.
не любит его, как, впрочем, и он тоже не любит ее по-настоящему, если не
считать ослепления ее красивым лицом. Он целиком погружен в свой
собственный мир, а она вынуждена страдать здесь, одинокая, отринутая от
него раз и навсегда.
закрылась.
вонзилась в палец на левой руке. Он вскрикнул, увидев, как тут же
выступила кровь. Стамеска упала на пол.
поздно, пребывая в странном меланхолическом ступоре, поняла, что он
поднимается к ней наверх. Нашаривая в кармане ключ и судорожно пытаясь
придумать оправдание своему пребыванию в комнате, она поднялась, но он
был уже у двери. Переступил порог и бросился к вей, зажимая правой рукой
кровоточащую левую. Кровь лила ручьем. Она сочилась между пальцами,
стекала по руке и локтю, капля за каплей падала на половицы.
Порезался.
приходилось замечать у него такую реакцию, он не выносил вида
собственной крови.