специалистом в этом периоде, но он знал достаточно для того, чтобы оценить
мастерство художника. Фактура полотна была чрезвычайно плотной, краска
положена на холст аккуратными равномерными мазками, тона наносились тонкими
прозрачными слоями.
ее продать, ничего хорошего из этого не получится. А Модильяни, к примеру,
совсем другое дело...
собираюсь его продавать. Парень нарисовал еще только двенадцать картин. Я
ставлю на Пуссена.
бормоча себе под нос.
Найдешь себе новую бабу, и поминай как звали.
не столько, сколько должно быть на самом деле. Люди начнут исследования, и
ты, мой Блудный Сын, будешь разоблачен.
двадцатый век права на оригинальность.
на этот товар резко упала. Можешь стать мистиком и рисовать Мадонн.
девственность и рисовать Мадонн целыми днями. С младенцем. Без младенца.
Плачущих. Блаженных. Я буду так работать, Клейни, что сотру себе яйца в
порошок, что будет, в принципе, не так уж плохо, так как они мне больше не
понадобятся.
обязанность - выполнить заказ.
окажи мне одну услугу.
***
(он даже пару раз встречался там с Мартиной, когда ее супруг отменял свою
очередную поездку в Люксембург, а она была слишком возбуждена, чтобы
подождать до следующего раза), но она была скучной и унылой, и он с радостью
возвращался в Уимпол Мьюз. Теперь, однако, строгая атмосфера мастерской
пришлась ему по душе. Он включил электроплиту и приготовил себе чашку
фальшивого кофе с фальшивым молоком, что навело его на мысли об обмане.
годами лицемерия и двуличия. Само по себе это было не так уж страшно - с
сегодняшнего вечера двуличие снова станет его профессией, - но если его
занятия живописью имели конкретный и осязаемый конечный результат (даже два
результата, если считать гонорар), то ухаживания и домогательство всегда
оставляли его ни с чем. Сегодня вечером он положит этому конец. Он дал обет
Богу Обманщиков (кто бы Он ни был) и поднял за его здоровье чашку плохого
кофе. Если двуличность - его талант, то зачем растрачивать его, обманывая
мужей и любовниц? Не лучше ли применить его для более серьезных целей,
создавая шедевры и подписывая их чужим именем? Время узаконит их, узаконит
тем самым способом, о котором говорил Клейн. Его авторство будет раскрыто, и
в конце концов в глазах потомков он будет выглядеть тем самым мистиком,
которым он собирался стать. А если этого не произойдет, если Клейн ошибся и
его рука так навсегда и останется неузнанной, то это и будет самой настоящей
мистикой. На него, невидимого, будут смотреть, ему, неизвестному, будут
подражать. Этого было вполне достаточно для того, чтобы полностью забыть о
женщинах. Во всяком случае, на эту ночь.
Глава 3
снегопадом, рассеялись, и за ними открылось чистое, нетронутое небо, цвет
которого обладал таким количеством нюансов и оттенков, что мог бы, пожалуй,
послужить темой для философской дискуссии о природе синего. Сгибаясь под
тяжестью своих дневных покупок, Юдит тем не менее решила вернуться в
квартиру Мерлина на углу Парк Авеню и Восьмидесятой улицы пешком. Руки ее
болели, но за время этой прогулки она могла еще раз обдумать состоявшуюся
сегодня неожиданную встречу и решить, стоит ли ей рассказывать о ней Мерлину
или нет. К несчастью, у него был ум юриста. В лучших своих проявлениях он
был сдержанным и аналитичным, в худших - склонным к грубым упрощениям. Она
знала себя достаточно хорошо, чтобы не сомневаться в том, что, если он
отнесется к ее рассказу последним образом, она почти наверняка выйдет из
себя и тогда установившаяся между ними атмосфера легкости и взаимной
нетребовательности (если забыть о его постоянных предложениях) будет
безнадежно испорчена. Лучше сначала самой разобраться в том, что она думает
о событиях, происшедших за последние два часа, а потом уж поделиться ими с
Мерлином. А там уж пусть он анализирует их, как его душе угодно.
встречу, она, как и синий цвет над головой, приобрела неоднозначность и
двусмысленность. Но Юдит цепко держалась за факты. Она была в отделе мужской
одежды Блумингдейла, выбирала Мерлину свитер. В магазине было много народа,
и ничего из того, что было выставлено на витрине, не показалось ей
подходящим. Она наклонилась вниз, чтобы подобрать выпавшие из рук покупки, а
когда поднялась снова, глаза ее заметили лицо человека, которого она знала и
который смотрел прямо на нее сквозь движущееся людское месиво. Как долго
смотрела она на это лицо? Секунду, ну, максимум, две? Достаточно долго для
того, чтобы ее сердце успело рвануться из груди, лицо - покраснеть, а губы -
открыться и сложиться в слово Миляга. Потом людской поток между ними стал
гуще, и он исчез. Она отметила взглядом место, где он стоял, помедлила
секунду, чтобы подхватить свои покупки, и пустилась за ним вдогонку, ни
секунды не сомневаясь, что это был именно он.
он направлялся к выходу. На этот раз она выкрикнула его имя, нимало не
заботясь о том, как она при этом выглядит, и нырнула в толпу. Ее отчаянный
порыв выглядел весьма впечатляюще, и толпа расступилась, так что к тому
моменту, когда она была у дверей, он не успел отойти от магазина и на
несколько ярдов. На Третьей Авеню была такая же давка, как и в магазине, но
она успела заметить, как он переходит улицу. Когда она подбежала к обочине,
на светофоре зажегся красный свет. Несмотря на это, она ринулась за ним,
распугивая машины. Когда она снова выкрикнула его имя, его толкнул какой-то
покупатель, у которого, по-видимому, было столь же неотложное дело, как и у
нее. От толчка его слегка развернуло, и она второй раз увидела его лицо. Она
расхохоталась бы во все горло над нелепостью своей ошибки, если бы не была
так изумлена и встревожена. То ли она сходит с ума, то ли она пустилась
вдогонку за другим человеком. Так или иначе этот чернокожий, вьющиеся волосы
которого, мерцая, ниспадали ему на плечи, не был Милягой. На мгновение она
помедлила, решая, продолжать ли ей наблюдение или прекратить свое
преследование прямо сейчас, и на кратчайший промежуток времени, едва
способный вместить одно биение сердца, черты его расплылись, и в их аморфной
массе, словно солнечный блик на крыле самолета, вспыхнуло лицо Миляги: его
волосы, откинутые с высокого лба, его серые глаза, преисполненные желания,
его губы - только сейчас она поняла, как ей недостает его губ, - готовые
сложиться в улыбку. Улыбка так и не появилась. Крыло слегка отклонилось,
незнакомец отвернулся, Миляга исчез. Несколько секунд она стояла в толпе, и
за это время незнакомец успел раствориться в толпе. Потом, собравшись с
силами, она повернулась спиной к тайне и пошла в сторону дома.
женщиной, которая доверяла своим чувствам, и такое проявление их
обманчивости произвело на нее крайне угнетающее впечатление. Но еще больше
поставило ее в тупик то обстоятельство, что именно это лицо из того
множества, что хранятся в каталоге ее памяти, привиделось ей в чертах
абсолютно незнакомого человека. Блудный Сын Клейна был вычеркнут из ее
жизни, а она - из его. Прошло шесть лет с тех пор, как она перешла через
мост, на котором происходила их последняя встреча, и текущая внизу река
пролегла между ними непреодолимой преградой. Эта река принесла ей брак с
Эстабруком, а потом и он был смыт в прошлое, и вместе с ним - много боли и
страданий. А Миляга, частичка навсегда ушедшего времени, так и остался на
другом берегу. Так почему же он привиделся ей сегодня?
Орлов Алекс
Андреев Николай
Свержин Владимир
Белогорский Евгений
Андреев Николай
Андреев Николай