вправо от полуночи. Мелькали раскрасневшиеся лица совсем юных девиц,
одежда и украшения которых сдержанно намекали на крупное состояние
родителей. Стояла трескучая, бестолковая, бессмысленная болтовня,
олицетворяющая праздничную атмосферу. Какие-то жизнерадостные, но довольно
растрепанные молодые люди метались между столиками, хлопая всех по плечу,
смеясь и загораясь с одного слова.
восседал на облаке из дыма точно так же, как бог Саваоф восседает на
кучевом дождевом облаке.
по-русски спросил Второв.
с кассиршей. Вокруг него вспыхнула возня. Он дразнил официантов, показывал
язык и, хохоча, бегал меж столов. Красотка куколка ушла из ресторана в
окружении невесть откуда набежавших кавалеров. Юноша на лестнице смотрел
ей вслед, по его измятому лицу текли мутные слезы. До Второва доносился
голос Кроуфорда:
как ученый, а как обыватель с больной печенкой!
неправильной периодичностью.
причины для отчаяния я не вижу.
вас не лгут, не подличают, не презирают, не сплетничают, не завидуют, не
травят, не крадут, не развратничают, не подслушивают, не фантазируют, не
сходят с ума, у вас не... не... нет?..
столиком.
носы, все ходили, цепляясь носами друг за друга. При столкновении носы
высекали голубые и оранжевые искры.
Второв.
глубокомысленно изрек, низвергаясь с дымных высот, Кроуфорд.
а? Жены на такие шалости смотрят косо, насколько мне известно.
улицам, и люди шли, будто ничего не произошло, не происходило и не будет
происходить, и все торопились так же, как и вчера, так же, как будут
торопиться завтра и послезавтра, и тогда Второв впервые подумал...
носилки с телом, покрытым простыней. Голова с открытым ртом вынырнула
из-под простыни, словно хотела сообщить миру еще кое-что, очень ценное,
единственное, нужное, известное только ей. Это была голова того бывшего
красавчика, от которого ушла куколка в сопровождении поклонников...
бытием людей, которые умеют и совершенно не умеют веселиться. Был день
Благодарения, и каждый встречал праздник, как умел.
БЕЛЫЙ ПАРОХОД "АРЛТОН"
светило солнце, но море волновалось. Свежий ветер срывал с пенистых волн
мельчайшую водяную пыль. За кормой катера в мыльном шлейфе Второв различал
нечеткие очертания радуги. Их порядком укачало, пока они добрались до
судна. Катерок был маленький, слабосильный, то и дело клевал носом, и
пассажиры повторяли его движения. Кроуфорд внешне держался молодцом, и
Второв тоже старался не подать виду, насколько плохо себя чувствует.
судна сообщали, что Второв прибыл на "Арлтон". Качка на "Арлтоне" не
чувствовалась. Корабль сидел в воде неподвижный, ослепительно белый,
словно айсберг, только что отколовшийся от антарктических льдов.
человек, с густыми бровями. Поздоровавшись и сказав несколько ничего не
значащих фраз, он отошел. Подходили еще какие-то люди, кто в морской
форме, кто в белом халате, поздравляли с прибытием на "Арлтон", говорили
банальности и отходили. Второв заметил, что никто не вступал в длинный
разговор с Кроуфордом. Джон тоже, видимо, не испытывал особой радости от
общения с населением "Арлтона". Он стоял, уцепившись за рукав Второва,
словно тот мог исчезнуть в этот торжественный момент.
прибрежного тумана.
делегации, сказав, что его пригласили посетить лабораторию Кроуфорда, но
все же забеспокоился, когда понял, что ехать надо очень далеко. Сомнения
начались с того момента, когда Кроуфорд предложил ему пересесть с авто в
самолет. "Час полета, - сказал он, - лучше четырех часов на машине".
Соображение было вполне резонное, и, только поднявшись в воздух, Второв
подумал, что не стоило соглашаться. Но, с другой стороны, поскольку он дал
общее согласие посмотреть лабораторию, препирательства сейчас были бы
неуместны. Второв раскаивался, но молчал. Упрямо молчал до той минуты,
пока не увидел отделявшее его от берега водное пространство. Оно
показалось ему огромным. За бортом "Арлтона" неторопливо пробегали
белогривые бурунчики.
чужих людей. Краем глаза глянул он на Кроуфорда.
которым общаться было хоть и невесело, но довольно просто. Куда девалась
сонная неподвижность, томительные паузы, обрывочные, малозначащие фразы!
Говорил он теперь больше, мыслил четче, действовал энергичней. Появилось в
нем нечто упругое, пружинистое, волевое.
перекинувшись с ним десятком фраз? Зачем он, Второв, здесь, на чужом,
незнакомом судне? Какой идиот устраивает плавучую лабораторию, если есть
возможность спокойно работать на суше? Нет, здесь что-то не так, ой,
что-то не так...
молодого советского ученого. Он завлек его в логово разведки.
что ваша лаборатория совсем под боком. Меня будут ждать наши, волноваться.
Не отложить ли нам знакомство с "Арлтоном" до другого раза?
вашим начальством. А чтоб вы зря не беспокоились, я дам телеграмму
руководителю вашей делегации. Составьте текст. Я передам радисту.
слова лежало в области детских представлений о далеких и неудачных
экспедициях на полюс, в джунгли, в неведомые моря. Радист, как ни
парадоксально, знаменовал для него полную отрешенность от привычного мира.
Тем не менее Второв кивнул головой. Да, он составит текст телеграммы и
передаст его Кроуфорду.
всегда, избегал долгих бесед, лишних знакомств и ненужных откровений.
Второву даже показалось, что Кроуфорд осторожно изолирует его от экипажа
"Арлтона". Впрочем, на корабле были не только моряки. Ему попадалось много
людей в белых халатах, в специальных комбинезонах и просто в штатском.
Приветствия их были лаконичны. От кивка головы до взмаха руки. Минимальный
диапазон для выражения радости встречи.
можно отлично выспаться.
пор не было, иначе б я...
Обедать-то вы у нас будете, я полагаю?
посмотреть вашу лабораторию. Вы обещали мне показать кое-какие интересные
результаты. Мне очень странно, что ваше рабочее место оказалось на
корабле. Вы меня не предупредили, иначе бы я хорошо подумал, прежде чем
Мережковский Дмитрий
Курылев Олег
Доценко Виктор
Херберт Фрэнк
Смит Кордвейнер
Громыко Ольга