Шилол меня наставил. Во всем винюсь.
пастух, указывая своим грязным, без ногтя, пальцем в останки завтрака
напополам с глиняными черепками.
заметить Эгин за время, проведенное на "плавучем сортире", был большим
охотником ловить и жрать корабельных крыс.
убийца и убийцей быть не может. Будучи обычным эрм-саванном, он, возможно,
уцепился бы за эту жертву и склонил бы мужика к признанию в убийстве. А
потом расправился с ним по всей строгости закона, спихнул дело с плеч долой
и пребывал бы в полной уверенности, что наказал опасного, хотя и глупого
преступника. Но, побыв год назад три веселых недели в чине рах-саванна, а
после получив головокружительное повышение в аррумы и пройдя Второе
Посвящение, он стал смотреть на многие вещи иначе. Говоря проще -- сильно
поумнел.
получить из офицерского мяса путем вываривания в извести. Офицеры Свода,
являвшиеся на Медовый Берег в мундирах тайных советников, были для крестьян
и пастухов Ваи посланцами из другого мира. Пугающего, величественного и
сурового. Мира непонятных законов, страшных тайн и сверхчеловеческих
возможностей.
Внешнюю Секиру рах-саванна. Это уже государственное преступление. И за него
он сядет в голодную яму на неопределенный срок. Но это не тот преступник,
который интересует Эгина. Увы.
Кедровую Усадьбу. Знакомиться с Крустом Гутуланом ему все равно придется и
чем раньше он это сделает, тем лучше.
тот раздавал зуботычины нерадивым, похвальбу ретивым и наставлял остальных.
первый год. Воевали с Серым Холмом. Но если раньше угольки вражды и раздора
лишь тлели, время от времени вспыхивая кровавым междуусобием, то теперь, как
мог заметить Эгин, дело было поставлено на широкую ногу. Кедровая Усадьба
напоминала скорее крепость, готовящуюся к дерзкой вылазке против неприятеля,
чем обитель мирных пастухов, каковой ей было на роду написано быть в таком
захолустье, как Медовый Берег.
страсти? Пожалуй, такому мог бы позавидовать любой столичный драматург.
Третьего дня, например, по уверениям Круста, люди Багида украли из пастушьей
деревеньки трех незамужних девок, одна из которых была любовницей самого
Круста и... во всеуслышание объявили, что те послужат платой за уведенный
людьми Круста скот в пересчете одна девка на три барана. А оный скот вовсе
не был уведен людьми Круста, а попросту заблудился и пропал в горах по
нерадивости пастухов Багида, которые такие же пастухи, как Эгин игрец на
харренской флейте. Да и все люди Багида отпетые сволочи, -- уверял Эгина
Круст, -- потому что одним междуусобием да еще нечестной торговлей питаются.
краснорожий, с пышной бородой мужчина, сложение которого свидетельствовало,
во-первых, о недюжинной физической силе, а, во-вторых, о страсти к верховой
езде. Ноги его стояли колесом, а от его рубахи разило конским потом.
скота, питаясь лишь тем, что получают от торговли с Новым Ордосом. Именно за
медом заходили в Ваю корабли. За ним -- а более же не за чем. Ибо здешняя
земля была столь же бесплодна, сколь и неприглядна.
Холма, -- скептически заметил Эгин.
такого дела! -- зло воскликнул Круст. -- Они выменивают мед у горцев. Меняют
мед на оружие. Меда по весу должно быть столько же, сколько стали в клинке.
Ни больше, ни меньше. А этим горцам кроме оружия ничего не надобно.
Пусть Багид и Круст враждуют между собой, но власти Князя и Истины они
должны подчиняться оба. Беспрекословно. Ибо оба они черви во прахе под
стопой Князя и пред сиянием Истины.
разумеется, скрыл от Эгина тот факт, что сам он подпоясан мечом из кузниц
Багида Вакка по прозвищу Черноног.
Кедровой Усадьбе.
тайному советнику глазки и, по всему видно, была не прочь подарить ему
что-нибудь посущественнее улыбки. Эгин спокойно отнесся ко всем знакам
внимания в свой адрес, даже не снизойдя до какого-нибудь простого и пошлого
маневра. Например, "Я сражен красотой вашей дочери, гиазир Круст", сказанным
во всеуслышание. Если она хочет -- она получит. Но не раньше, чем захочет
он. Увы, в тот день Эгин думал об Овель. И только о ней. Лорму пришлось
оставить до лучших времен. Сколь бы милой не была ее улыбка.
дочерей рыбаков, виденных Эгином в Вае, эти казались просто жемчужинами. Не
раз и не два Эгин пожалел о том, что не взял с собой Есмара -- бедняге было
бы очень кстати женское общество. Еще днем раньше Есмар обследовал Ваю и
пришел к выводу, что лишь одна женщина там заслуживает его столичного
внимания. Звали ее Люспеной. Да и та оказалась содержанкой Сорго.
совершенно безупречным. На вопрос Эгина, не добавляют ли они туда меду,
Круст замахал руками, будто отгоняя мошек и, выкатив на Эгина глаза
величиной с большие медные авры, сказал, что съедобного меду на Медовом
Берегу вообще нет.
не понимал, шутит Круст или что.
вообще не сладкий.
есть, не пробовать и не прикасаться к этому меду. Мы для сладости варим
кленовую патоку, нам тот мед не нужен. А тех, кто нарушает запрет, здесь
секут до смерти. Мед у горцев несъедобный. Потому что от него становишься
слепым, безумным и очень, очень глупым.
интересно. Странное дело. Уезд живет тем, чего нельзя есть, но что все
охотно покупают. Эгин знал единственный род несъедобных "съедобных" товаров:
яд.
покупают, а там -- может крыс травят.
тридевять земель и платить цену булатной стали", -- усмехнулся Эгин и тут же
забыл об этом разговоре. В самом деле не до меда, когда вырезают сердца
офицерам Свода Равновесия!
то, что ни одного из них Эгин за час, проведенный там, даже не унюхал.
-- любил говаривать наставник Эгина по мертвительным искусствам.
и смирять лошадь. Даже ей было стыдно смотреть на то, как двое мужчин не
первой молодости позорят дух и букву фехтования.
рычал первый. Кажется, один из людей Багида.
Сорго, в наглом выпаде, перед самым ударом широко расставив ноги. И тут же
подался туловищем вперед, будто в руках у него был не меч, а морковка,
которой он собирался сейчас же накормить выслужившегося осла.
держал меч как кочергу и Эгин невольно улыбнулся, мысленно прикинув, какими
эпитетами наградили бы его выпускники Четвертого Поместья, вздумай он
принять такую стойку, какую избрал для защиты вайский учитель. "Мешок с
опилками", "сухая груша" или, скорее, "пастух, естествующий козу". Нет, если
бы он, Эгин, так выгибался назад во время защиты хотя бы на одном из десяти
поединков, он наверняка был бы уже мертв. Десять или даже двадцать раз
мертв.