он и приводил к себе друзей, то среди них не было таких,
которые стали бы хватать телефонные трубки, отвечая на чужие
звонки.
без определителя номера. Поэтому, не опасаясь, что меня
могут вычислить, я аккуратно нажал кнопку отбоя и положил
трубку.
секунд прижал пальцы к вискам.
вчера он был прав, уверяя, что за ним установлено
наблюдение? После всех историй, что я наслушался от него за
тридцать лет знакомства, поверить в это было почти
невозможно. И все же факт оставался фактом: я позвонил
Витьке, чтобы удостовериться, что у него все в порядке, а
мне ответил кто-то чужой.
дурацкую историю о террористах из будущего, задумавших
сотворить хроноклазм... Или как там его Витька называл?..
все в жизни когда-нибудь случается в пер вый раз. Вполне
возможно, что именно в тот момент, когда я набрал номер
телефона, Витька оставил дома кого-то из своих приятелей, а
сам ненадолго вышел на улицу. Скажем, за теми же сигаретами.
Почему бы и нет? Вполне возможно, что именно так все и было.
Или примерно так. Поэтому, прежде чем обращаться в милицию и
поднимать панику, следовало бы убедиться в том, что с
Витькой действительно произошло что-то неладное.
Витькиного телефона и, если опять ответит незнакомец,
попросить его позвать Витьку к аппарату. Но самый простой
способ далеко не всегда самый верный. В особенности при тех
условиях, в которых мне приходилось действовать. Поэтому я
решил нанести Витьке визит лично.
домашнюю одежонку, я надел джинсы, кроссовки, черную майку
без рукавов с лаконичной надписью "GO!", зеленую ветровку и
кроссовки.
ко мне Витька, разве что качеством. Сколько раз я пытался
всучить Витьке приличную новую одежду под предлогом того,
gb. мне она не нужна, но он всякий раз отвечал гордым
отказом. Быть может, все дело в том, что я размера на три
крупнее его, и, когда я утверждал, что при покупке ошибся
размером, Витька понимал, что с моей стороны это чистая
благотворительность. А в чем он нуждался меньше всего, так
это в сочувствии и жалости.
джинсов ключи и бумажник, я вышел на улицу.
было всего ничего.
проблемой в лице соседа, проживающего на пятом этаже. Имя
ему было Вадим Трепищев. И для меня не было ничего страшнее,
чем столкнуться с ним на узком месте, не позволяющем
улизнуть, сделав вид, что не узнал его или не заметил.
единственное, что мне оставалось, - это развернуться на
месте, снова войти в подъезд и, запершись в квартире,
дождаться, когда Трепищев уйдет. Что я и попытался сделать.
Однако Трепищев в два прыжка догнал меня, надежно ухватил за
локоть и прижал грудью к двери подъезда.
- с улыбкой сообщил он мне. И, похоже, ничуть не покривил
при этом душой.
одновременно делая робкую попытку освободить локоть из его
цепких пальцев.
заглянул мне в глаза.
сожалению, пока еще не успел. Лицо Трепищева обиженно
вытянулось.
Иванович, - с укоризной произнес он.
вновь предпринял попытку освободить локоть и снова потерпел
неудачу. - Дела, понимаешь...
сообщил Трепищев. - Называется "Специальный посыльный".
Через пару месяцев выйдет.
образом, что ему следует отойти в сторону. Но мой намек
остался непонятым.
психоаналитика. Он мнил себя великим писателем, созидающим
серьезные философские сочинения, закамуфлированные в
коммерческих целях под научную фантастику. По сути же он
являлся клиническим графоманом, не умеющим даже фразу
составить таким образом, чтобы смысл ее был кому-то понятен.
Бездарные тексты, которые он выдавал с методичностью
телефакса, представляли собой глупейшие истории без начала и
конца, в которые было свалено все, что Трепищеву когда-либо
$."%+.al прочитать. Ударными местами каждого романа
Трепищева, которыми он особенно гордился, являлись грязные
порнографические сцены, после прочтения которых появлялось
подозрение, что у написавшего их серьезные проблемы не
только с головой, но и в отношениях с противоположным полом.
Трепищев настолько омерзительно описывал в своих книжонках
сексуальные комплексы, мучающие представителей обоих полов,
что, доведись ознакомиться с его текстами старику Фрейду,
тот немедленно бросился бы переписывать заново все свои
фундаментальные труды.
пристраивать свои шедевры в одном весьма респектабельном
издательстве. Раз в два месяца Трепищев выдавал очередной
увесистый роман, который незамедлительно публиковался.
Печатался он под псевдонимом, из-за чего жутко переживал.
Ему хотелось, чтобы все читатели знали его подлинное имя, но
при этом считал это имя ужасно неблагозвучным, а потому
выбрал себе красивый и звучный, как ему самому казалось,
псевдоним: Серж Лебедев.
который, начав читать любую из книг Трепищева не выбросил бы
ее в мусорное ведро после сорока страниц. Во всяком случае,
я именно так и поступил с его первой книгой, которую он
торжественно вручил мне, предварительно украсив ее
дарственной надписью. Называлась она, если не ошибаюсь,
"Сумерки войны". Остальные книги Трепищева отправлялись в
мусорное ведро, даже не будучи раскрытыми. Однако сказать
Трепищеву все, что я думаю о его писанине, у меня не хватало
духу. Вначале я еще пытался деликатно намекнуть ему, что
следовало бы более тщательно работать над языком и думать
при этом не только о себе, но и о потенциальных читателях.
Но Трепищев, похоже, пребывал в состоянии перманентной
эйфории. Любую критику он воспринимал либо как происки
недоброжелателей, либо как проявление низкого уровня
понимания его, как он сам полагал, очень сложных и глубоких
текстов. Мне он, например, в ответ на робкую попытку
усомниться в его гениальности со снисходительной улыбкой
заявил:
перечитать книгу. И при этом непременно обратите внимание на
параллели с работами Кастанеды.
говорить осла, чем убедить Трепищева в том, что он всего
лишь бездарный графоман. Все сложности с усвоением его
текстов сводились к тому, что, дочитав предложение до конца,
нужно было приложить определенное усилие, чтобы вспомнить, с
чего оно начиналось. В восьми случаях из десяти мне это не
удавалось. Поэтому при последующих встречах, когда Трепищев
интересовался моим мнением по поводу своего очередного
опуса, я с многозначительным видом показывал ему большой
палец и произносил что-нибудь вроде:
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Орловский Гай Юлий
Березин Федор
Шилова Юлия
Белогорский Евгений