Чтение 5–й страницы книги ~Механика вечности~

- Тебе ровно пятьдесят?

- Хочешь вычислить, из какого я года? Прибавь к своему две тысячи шестому
еще двадцать. Дальше машинка не пускает.

- Две тысячи двадцать шестой. Выходит, пятьдесят. И как там... у вас?

- Помаленьку. Вот тебе, кстати, сувенирчик. Извини, подарить не могу.
Только посмотреть.

Мефодий протянул мне толстую книгу в красивой обложке.

- "Ничего, кроме счастья", - прочитал я вслух.

Вверху, в малиновых облаках, летящих по розовому небу, стояло: "Михаил
Ташков". Только увидев свое имя, я до конца осознал, что держу в руках
роман, написанный мною, пусть не сейчас, а спустя годы, но это моя, моя
книга, она все же издана, кем-то куплена и прочитана!

Меня вдруг переполнила какая-то детская радость. Торжествовал ли я,
испытывал ли гордость? Нет, не это. В мозгу ослепительно сияло лишь одно:
постижение сбывшейся мечты. Тайные грезы наконец воплотились в нечто
осязаемое. В Мою Книгу.

Не знаю, сколько я просидел вот так, безумно вглядываясь в подобие танка
на обложке, боясь пошевелиться, не решаясь раскрыть книжку - вдруг страницы
окажутся пустыми?

Пока я приходил в себя, Мефодий допил чай и включил телевизор.

- Ностальгия, - пояснил он.

- Наверное, за двадцать лет многое изменилось. Рассказал бы что-нибудь.

Он опустил глаза и снова положил руку на свой пульт, словно опасаясь, что
я его отниму.

- Когда меня отправляли, то предупредили о возможных последствиях. Чем
больше я сделаю в прошлом, тем меньше у меня шансов вернуться в свое
настоящее. Я должен постараться ни на что не влиять. Только заглянуть сюда и
сразу назад.

Некоторое время Мефодий молчал, потом по-свойски взял мою сигарету. Он
принимал какое-то важное решение. Я так же молча ждал, наблюдая, с каким
отвращением он затягивается.

- Даже сигареты с собой не захватил, - сказал он. - Потому что у вас
таких еще нет. Ты понимаешь, о чем я говорю?

- Будущее можно изменить? Но тогда сам факт твоего появления...

- Нет. История обладает определенной инерцией. Чтобы столкнуть ее с
естественного пути, нужно совершить что-то выдающееся. Прежде чем решиться
на эксперимент с человеком, они перетравили кучу крыс. Давали им отраву и
фиксировали смерть, а потом переносились назад и яд из клеток убирали. Крысы
оказывались живыми. Цивилизация, сам понимаешь, от таких опытов не рухнет,
но если я расскажу тебе о будущем, то ты сможешь к чему-то подготовиться, и
тогда...

- Обещаю этого не делать, - неуверенно проговорил я.

Мефодий засмеялся.

- Что обещаешь? Не уворачиваться от ножа, который чуть не отправил меня
на тот свет? Обещаешь перейти улицу именно в том месте, где тебя собьет
машина? Ты и так узнал гораздо больше, чем кажется на первый взгляд.
Например, что проживешь еще как минимум два десятка лет.

- Ты явился, чтобы сообщить только об этом?

Фильм по телевизору закончился, но вместо обычного блока рекламы на
экране появился встревоженный диктор. Я схватил со стола пульт и удерживал
кнопку громкости до тех пор, пока глухое бурчание в динамиках не
превратилось в членораздельную речь.

- ...Управление внутренних дел города Москвы.

Диктора сменил майор милиции, тут же скрывшийся за контрастной
фотографией. На ней был изображен длинноволосый мужчина средних лет,
лежавший на газоне, и хотя его одежда была в относительном порядке, а лицо
выражало абсолютную безмятежность, сама поза несла в себе то неуловимое, что
с полной определенностью говорило: мужчина мертв.

- Труп был найден пятнадцатого сентября в районе Измайловского парка.
Документов, удостоверяющих личность, не обнаружено. Попытки
правоохранительных органов установить его личность успехом не увенчались.
Особые приметы убитого: на левом запястье имеются две татуировки в виде слов
"Кришна" и "Навсегда". Просим всех граждан...

- Дела, - вздохнул Мефодий. - У нас такого безобразия не водится, -
добавил он не без гордости.

- У нас тоже, - проронил я уязвленно, как будто неопознанный покойник в
кустах был моим личным промахом.

Телевизор снова показал фотографию, на этот раз с таким увеличением, что
лицо заняло весь экран. Волосы убитого были аккуратно расчесаны на прямой
пробор и подвязаны трогательной цветастой тесемкой. Со строгим костюмом эта
хипповская фенечка никак не вязалась. И еще наколки. Они сказали "Кришна".
Да хоть Будда, кто по молодости не балуется, но зачем ленточка в волосах?

Мужик выглядел далеко за сорок. Пиджак, белая рубашка, галстук. К впалой
щеке прилип скрюченный березовый лист. Милицейский фотограф не стал его
стряхивать, будто с листком покойника опознают быстрее.

- Кого-то он мне напоминает, - встрепенулся Мефодий. - Вроде видел где-то
мельком.

- Когда вот так показывают, маму родную не узнаешь. Да, ты на кладбище-то
ходишь или позабыл уже?

- Кладбище лет семь как ликвидировали. Некоторые могилы переносили - я
отказался. Столько лет прошло, чего их беспокоить. Осуждаешь?

- Кого - себя?

Мефодий хотел что-то сказать, но передумал и церемонно вручил мне плоский
квадратный пенал.

- В твоем пальтеце столько интересного, доставай уж все сразу, чего
тянуть!

- Это и есть все, - тихо произнес он. - Открой. Я подцепил ногтем
пластмассовую крышку и обнаружил в коробке две дискеты.

- Такие давно не выпускают - устарели. Но еще сложнее было найти
трехдюймовый дисковод. В наше время это настоящий антиквариат.

- И что там? Результаты скачек за двадцать лет? Или президентских
выборов? Или выигрышные номера какой-нибудь лотереи? Подожди, но ведь ты
отказался рассказывать даже о шраме на своем - на моем! - пузе.

- Сведений о лотереях там нет. Ты же знаешь, я никогда не был жадным до
денег. Вот и сейчас я отдал все. Только за то, чтобы получить возможность...

Прежде чем Мефодий закончил, я убрал дискеты обратно в пенал и положил
его перед собой: меня вдруг затрясло, и я испугался, что он выпадет из рук.

- Я правильно тебя понял? - спросил я, не узнавая собственного голоса, -
язык приклеился к н"бу, а в горле повис тугой, жесткий комок. - Там тексты?

- Четыре романа. По два на каждой дискете. И они твои. Я действительно
известен, Миша. Для кого-то я даже кумир. Серьезно. Но сколько я к этому
шел, сколько раз ломался! Забрасывал писанину, жег рукописи прямо на
паркете, красиво так, по-гоголевски. Потом возвращался, что помнил -
восстанавливал, что нет - писал заново.

- В конце концов ты добился.

- Недавно, Миша, совсем недавно. А жизнь-то прошла. Теперь, видишь,
здоровьем занялся, хочу пожить еще, побольше успеть. У меня сейчас настоящая
слава. Хватаю ее ртом и жопой, только поздно: мозги зачерствели, обозлились.
Ничто уже не радует, пишется через силу. А у тебя все впереди. Ты молодой.
На дискетах мои лучшие вещи. Они дадут тебе самое главное - громкое имя.
Твои книги будут пользоваться бешеным успехом. Кого-то это могло бы
испортить, только не тебя. Ты сбросишь балласт ненужных сомнений, ты
расправишь крылья и взлетишь. Так высоко, как мне уже не подняться.

- Миша, это будет катастрофа, - сказал я, впервые отважившись назвать его
по имени. - На месте неудачника вдруг возникает гений. Издаются романы,
написанные гораздо позже. Такого насилия мир не потерпит.

- Все равно ты не откажешься. Не откажешься! - повторил он с нажимом. -
Потому что мир - это слишком много и слишком далеко. Он где-то там, за
окном. И с чего ты взял, что кому-то станет хуже? Почему не наоборот?
Соглашайся, Мишка, не будь дураком.

Я потоптался по кухне, припоминая, где оставил то загадочное послание.
Ага, вот. Разгладив скомканный листок, я торжественно положил его перед
Мефодием. "ОТКАЖИСЬ". Письмо уже не казалось мне таким бессмысленным. А если
это перст судьбы? Или более прозаично - предупреждение того, кому известно
чуть больше, чем нам с Мефодием.

Он склонился над бумагой и разглядывал ее несколько минут, словно там был
целый рассказ.

- Ясно, - Мефодий резко поднялся и накинул плащ. - Ну что ж, прошлое
осталось нетронутым.

Книжка и дискеты исчезли в его глубоких карманах. Мефодий взял свой
приборчик и несколько раз ткнул пальцем в маленькие кнопки.

- Я хотел поиметь собственную судьбу, а она не отдалась. Решила так и
сдохнуть цепкой, - произнес он горько.

- Погоди, ты уже уходишь?

- Эксперимент закончен. Они так и предполагали. Машинка бьет на двадцать
лет. Осталось только вернуться и всю жизнь мучиться тем, что так ошибся. В
себе. Да, чуть не забыл. Роман, который ты начал писать...

- Там пока еще план.

- Не важно. В общем, не трать времени. Что-то путное у тебя начнет
получаться лет через десять. Хотя нет, бросать роман нельзя, ведь это и есть
наш путь. От другого, легкого, ты отказался. Потому что получил это письмо,
- усмехнулся Мефодий.

- Стой! - крикнул я, когда его большой палец уже лег на ребристую кнопку.
- Все так просто и быстро... Приходишь, ошарашиваешь и тут же сматываешься.
А пять минут на размышления?

- Я не думал, что такое решение должно зреть. Получить все сразу, не
принося в жертву самое дорогое - свою молодость.

- Что я должен сделать? Отнести рукописи в какое-нибудь издательство?

- Лучше всего в "Реку".

- Я тоже про нее подумал. "Река" на сегодня - самая серьезная контора.