– Мадмуазель Шарлотта, вам нет нужды просить о чём-либо – мы не разбойники, мы – партизаны!
– Мм… и в чём же разница?
– О, уверяю вас, она весьма существенна, – туманно намекнул я, усаживаясь в карету и задёргивая занавесочку в оконце.
Казаки уже вовсю потрошили багаж, и мне не хотелось, чтобы их неправильно поняли…
– Разбойники обобрали бы вас до ниточки, да ещё, не приведи господь, и убили бы в придачу! А мои молодцы всего лишь разбросают ваши вещи по дороге, и вы всё сможете подобрать на обратном пути.
– Вы… идиот? – подумав, предположила она.
– Я готов поставить охрану! Буквально полчаса назад мы клятвенно побожились не брать в руки ничего французского, так что всё, от капора до подвязок, будет в целости и сохранности.
– Ваше высокоблагородие, – в дверцу деликатно постучал один из гусар, – разграбление закончено.
Мы с дамой одновременно высунули головы в окошко кареты. В осенней грязи романтично белели загадочные детали женского туалета, коробочки, мешочки, парфюмерия, расчёски, гребешки, домашние тапочки, большой горшок с ручкой (непонятного назначения) и много чего такого, что разом всколыхнуло во мне ностальгию по мирной жизни. Балы, красавицы, лакеи, кучера, и вальсы Шуберта, и хруст французской булки… Тьфу, чёрт! Ничего французского, запах кислых русских щей и ржаного хлеба, вот!
– Спасибо за службу, родимые! – от всей души рявкнул я, когда госпожа де Блэр без слов опрокинулась в обморок. Нагнувшись к ней, я задел шпорой нечто стеклянное, пошарив под скамеечкой, выудил объёмистый штоф, судя по наклейке – настоящий коньяк. – Благодарю за заботу, мадмуазель… Бедряга, лови! Велю причаститься по чайной ложечке всем, кто отличился в сегодняшнем набеге.
– Рады стараться, отец родной! – восторженно грянула моя команда. Я смахнул слезу умиления:
– А мне путь лежит прямиком во французский лагерь. Совершеннейше невозможно допустить, чтобы неопытная девица, русского языка не знающая, с местными обычаями незнакомая, от мужиков с вилами пудреницей отмахивалась. Так что сопроводить оную дамочку – наипервейший долг для любого гусара! Ну а ежели к вечеру не вернусь, уж не поминайте лихом и… и… Эй, вы куда?!
– Бог в помощь, Денис Васильевич! – проорал бодрый вахмистр, с бутылью в руках уносясь на лихом коне.
Все прочие радостно бросились в погоню, и пару минут спустя на дороге остались лишь разворованная карета, всё ещё бессознательная парижанка, не верящий в избавление берейтор да неунывающий я…
– Ну чего застыл, пенёк бретонский?! Погоняй давай! Госпожа твоя в разваляистом недвижении пребывает, сейчас я ей головку в окно высуну – ветерком обовьёт, сразу полегчает.
– Как вы смеете, месье?! Не надо в моё окно… ничего высовывать! – слабым, но обеспокоенным голоском произнесла милая Шарлотта, после чего втянула меня внутрь, бросив кучеру: – Гони, Жак!
– Держитесь на Дорогобужской линии и часа через три-четыре выйдете на Монино – там ваши соотечественники дурью маются.
– В каком смысле?
– Меня ловят…
– Охота на партизана? – пошутила красавица.
– На гусара, мадмуазель! – вскинув бровь, поправил я.
– О-о-о, как это романтично звучит: «охота на гусара»! – облизнув губки, прошептала она. – Тогда, пожалуй, мне тоже… охота… Жак! Постарайтесь объезжать колдобины, и… нам надо быть в Монине часов через шесть. Не раньше! Ву компронэ муа?
– Уви, мадмуазель!
Берейтор щёлкнул бичом, отдохнувшие лошади резво взяли с места, и я плюхнулся на атласное сиденье прямо напротив моей обаятельной спутницы. Она задумчиво теребила волнительные кудряшки у виска, а на её розовой шейке играла синяя жилка, чудесным образом гармонируя с цветом глаз и вызывая в груди моей поэтические токи.
Первое время пути (минут пять – десять) мы романтически молчали. Каждый думал о своём, в частности я – о судьбе Родины! Это вообще излюбленная тема моих размышлений, но не в глобальном плане, а, так сказать, в детализированных моментах. Например… Как нам теперь жить без князя Багратиона? Настоящий ли французский коньяк был в бутыли или всё-таки подпольного польского разлива? Уговорит Кутузов Наполеона идти старой Смоленской дорогой, даже если корсиканцу интереснее посмотреть на новую? Выхлещет Бедряга весь алкоголь в одну глотку, или боевые товарищи успеют его догнать? Лучше бы успели, а то потом его пьяного бей не бей – подлецу всё по барабану!
О чём думала прелестная парижанка, судить не берусь, однако же должен признать, что глубокие мысли её чело не омрачали. Она шумно вздыхала, трепетала ресницами, теребила пальчиками поясок платья, гладила себя по бокам и плечам, нетерпеливо пристукивая каблучками. Но, что бы её ни тревожило, одно ясно как божий день: ей не в чем было упрекнуть русского партизана. Письма к императору остались нетронутыми, нательные драгоценности – при ней, шляпку не помяли, кучеру в рыло не насовали, а к кобылам ихним наши жеребцы и на нюх не подходили…
– Миль пардон, месье Давидофф. – Красавица неожиданно прервала цепь моих стратегических размышлений и, проведя ладонью по колену моему, спросила: – Вы верите ли в судьбу? В незыблемую волю слепого Рока, в безысходную фатальность встреч, в необъяснимую предрасположенность событий…
– Мм… скорее всего, да! – почесав в бороде, признал я. – Вот, помнится, был каверзный случай: мерин на манеже понёс! А у меня настроение эдак слегка подшофе, ибо кто ж с утра не выпимши?! Ну и не удержался в седле… Как киданёт, зараза, крупом – я через весь манеж, аки ласточка небесная, да прямо на трёх полковых конюхов лбом! Одному руку сломало, другому ногу, у третьего по сей день глаз косит, а мне хоть бы хны! Судьба-а…
– Ах, месье, я не об этом! Хотя история ваша тоже не безнадёжна, вполне в духе господина Франсуа Рене Шатобриана, – капризно надула губки красотка. – Я же говорю о нас с вами! Ну не странно ли…
– Странно, ещё как странно! А что именно?!
– Не странно ли всё это?! Только представьте на мгновение: непроходимый лес, дикая страна, ужасные казаки, пальба, насилие, смерть и вдруг… вы! Мужчина, офицер, благородных кровей партизан!
– Продолжайте, продолжайте, – невольно заинтересовался я.
– Охотно, но давайте сначала выпьем!
– А разве что-нибудь ещё осталось?
– О, месье Давидофф, благовоспитанная девица всегда найдёт что выпить! – томно улыбнулась она и, двусмысленно высунув язычок, добавила: – Или отпить…
Я лихорадочно похлопал себя по карманам – ни шкалика, ни походной фляги, ни полуторалитрового штофа – стыдоба. Чего ж она отпивать-то будет?! Неприятно-с… Однако раз уж дама первой предложила, как гусару отказаться – пусть сама наливает! Меж тем парижанка развернулась задом, махнув пышными юбками мне по носу и показав под сиденьем три большие зелёные бутыли.
– Моэт! Сухое игристое, настоящий холодный кипяток. – Карету подбросило на ухабе, и француженка кокетливо покачнулась. – Ах, помогите же мне, так я могу сесть прямо вам на колени. А это будет… пикантно!
Я послушно поймал её за талию и, невзирая на сопротивление, аккуратно усадил на прежнее место. Она что-то буркнула про недогадливых русских медведей. Наверное, видела парочку где-нибудь в малиннике, по осени они достаточно добродушны…
– Увы, у меня всего один фужер.
– Никаких сложностей, мадмуазель, я готов пить шампанское вино из вашей туфельки! – галантно предложил я, с опаской косясь на её несвежие сапожки.
– Лучше прямо из бутыли, – милостиво улыбнулась пылкая девица, хлопнув пробкой в потолок. – Итак, за знакомство.
Я залихватски запрокинул голову, безоглядно вливая в глотку почти половину искрящегося напитка. О небо, что за ощущения! Такого сорта я ещё не пробовал! Словно тысячи холодных иголочек вонзились в язык, пузырики ударили в голову, а по всему телу пронеслась неведомая доселе волна восхитительного блаженства.
– Как вам?
– Кислятина… – честно признался я, но, дабы не обидеть даму, тут же допил и остальное. – За ваше здоровье, блистательная мадмуазель Шарлотта!
– О-ля-ля, а вы не слишком… так быстро пьёте?!
– Вы впервые в России, – правильно истолковав её опасения, хмыкнул я. – А мы здесь воспитаны на сорокаградусной водке, и свалить с ног гусарского подполковника слабеньким винцом французской провинции попросту невозможно, ик!
– Что с вами? Вам дурно?!
– Ничуть! Мне… ик! совершенно замечательно! Где тут у вас вторая бутылка? Я выпью её только ради вашего спокойствия, дабы лишний раз доказать, что я не пьян!
– Но… месье! Шампанское коварно, если вы не сдержите коней, у нас… ничего не получится. – Интимно подмигивая, она безуспешно пыталась отобрать у меня бутылку. Легче было вырвать кость у цепной собаки… Я со всевозможной нежностью отогнул её пальчики и прицельно пустил пробку в окно, метко сбив пролетающую сороку!
* * *
…Что было дальше – помню чётко, но отстранённо, словно всё происходило вовсе даже и не со мной. В голове играл полковой оркестр, особенно трудились литавры и фанфары! Я даже абсолютно точно улавливал мелодию – Себастиан Бах. Скерцо си-минор. Там ещё такой замечательный проигрыш на клавишных…
Шарлотта де Блэр всю дорогу чего-то старательно от меня добивалась, перейдя от трепетных полунамёков к весьма непрозрачным действиям. Прошу прощения, что вынужден говорить такое о даме, но её ручки буквально оконфузили меня, введя в совершеннейший тупик.
Во-первых, она зачем-то пыталась отнять у меня третью бутылку пузырящегося, некрепкого, но… занятного винца. Разумеется, я этого не позволил, так как она бы непременно спьянела, а гусары не любят пьяных женщин! В утешение мне пришлось дважды продекламировать ей моё последнее стихотворение: «Стукнем чашу с чашей дружно…» – на третьем повторе бедняжка сдалась и отстала. Возможно, я слишком активно жестикулировал и размахивал шашкой в ограниченном пространстве кареты…
Потом зачем-то попыталась стащить с меня армяк, а я сопротивлялся по причине полного нетерпения к щекотке. Далее голубоглазая недотрога взялась за мои штаны, но узел на верёвке, их удерживающей, затянулся – хоть топором руби! Топора под рукой не оказалось, а зубками она не смогла. Вот и всё их хвалёное парижское искусство… Обессиленная, красная от негодования, прелестница гневно свела брови и зарычала на меня ужасающе хриплым голосом:
– Несчастный глупец! Ты возбудил мою страсть, не дав ей удовлетворения, а отвергать любовь Шарлотты де Блэр не смеет ни один смертный!
– Ланфрен-ланфра, лан-та-ти-та… – едва ворочая языком, попытался пропеть я, надеясь, что родная песенка её успокоит, но увы…
– Ты умрёшь страшной смертью, русский гусар! – Голубые глаза красавицы вдруг стали совершенно чёрными, а лицо превратилось в жуткий оскал безобразной химеры Нотр-Дама. Ей-богу, я такую на картинках видел… На пальчиках её мгновенно вырисовались длиннющие когти, из рукавов зашипели змеи, а посиневшие губки продолжали изрыгать затейливые проклятия: – Ты мог бы стать моим рабом, послушной машиной моей извращённой воли, слугой моей великой миссии в вашей варварской стране! Удовлетворив меня, ты мог бы подняться под рукой моей до… Но нет, пьянь российская, тебе суждено утолить лишь мой голод!
Я почему-то решил, что сейчас она меня укусит, и инстинктивно показал даме кукиш. Она пошла пятнами, потом полосами, мелкой рябью и совсем уж было пустила дым из ушей, как вдруг карета встала.
– Кто вы такие и куда направляетесь?!
Вокруг зазвучала французская речь, и молодой офицер деликатно постучал в дверцу. Получается, мы уже прибыли, так, что ли? Вот ведь время пролетело! Я высунул кудрявую голову в окошко, где взору моему представились стройные неприятельские кавалеристы в зелёно-серых мундирах.
– Кто вы? – вновь повторили они.
Я нетрезво икнул и широко улыбнулся в ответ. Сказать хотелось многое, слова были, но язык лыка не вязал (образно выражаясь).
– Это русский партизан! Дени Давидофф! Хватайте его, господа! – неожиданно громко завопила мадемуазель Шарлотта де Блэр, вновь прекрасная, как в первое мгновение нашего знакомства. – Он пытался надругаться над моей честью, а его разбойники раскидали по дороге все мои лифчики-и!!!
От таких воплей и неправедных обвинений я практически оглох и даже перестал икать. Французы задумчиво выволокли меня из кареты, осмотрели, держа на весу, принюхались, о чём-то пошептавшись меж собой, и дружно расхохотались.
– Месть отвергнутой женщины! – кое-как уразумел я, плюхаясь задом в придорожную грязь.
Негодующее квохтанье моей недолгой попутчицы постепенно таяло в скрипе колёс. Драгунский разъезд сопровождал маленькую карету в голубеющее на горизонте Монино.
Один из офицеров поворотил коня, подъехал ко мне и, безапелляционно отобрав кабардинскую шашку, меня же обозвал вором! Я чуть не разревелся от незаслуженной обиды… Устыдившись поступка своего, он сунул мне в руку яблоко и, похлопав по плечу, велел прийти в село, когда захочу опохмелиться. На французском, разумеется, видимо твёрдо веря в то, что каждый сиволапый мужик просто обязан отлично понимать иноземную речь победителей!
Глядя ему вослед, я дал себе слово непременно воспользоваться предложением и показать этим лягушатникам, кто они (так их разэдак через эдак!) есть с точки зрения русского офицера. Однако для этого надо бы сначала выбраться к своим… Ибо один я на такое не мог пойти из боязни лишить своих боевых товарищей славы в деле возвращения мне отобранного имущества!
В изобретательном уме моём начинали уже складываться яркие полотна ужасающей мести наполеоновским захватчикам. Мало того что у меня отобрали боевое оружие, мало того что завезли невесть в какую даль и бросили одного, так они ещё и не поверили, что я – партизан! Знаменитый на всю округу Денис Давыдов! Краса и цвет русского гусарства, популярный поэт, неуловимый наездник и герой, проевший плешь местному французскому губернатору! А кроме того, ещё и…
– Да п-плюнь ты н-н них! – хрипло и душевно посоветовал кто-то сбоку от меня.
Я недоумённо выгнул левую бровь…
– Щего, собст…вино, уставился?
Слева, прямо посреди большой жёлтой лужи, лежал практически голый пузатый мужик в обнимку с узкогорлой греческой амфорой. Вокруг распространялся дивный запах алкоголя.
– Чё м…лчишь, богов ник…да не видел?!
Я отрицательно помотал головой. Язык по-прежнему не повиновался. Мужик возвёл глаза к небу, приложился к амфоре, отхлебнул, крякнул и снисходительно пояснил:
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Флинт Эрик
Орловский Гай Юлий
Курылев Олег