убивать на вас массу времени, словно ловеласу на капризную красотку... Ладно,
ничего не поделаешь, время у меня есть... Константин Степаныч?
пожарный. Ну, предположим, не простой топорник, а целый подполковник,
начальствуете... Не в том дело. Если мы с вами встретимся где-нибудь случайно,
в поезде, скажем, и начну я выдавать себя за старого пожарного, имея о сем
предмете самые смутные представления, вы меня быстро разоблачите или много
времени пройдет?
к медицине отношения не имеющий...
сказал Терехов. — Быстро. Быстренько. Потому что вы — профессионал, а я — нет.
С чего же вы взяли, что в других профессиях обстоит иначе? Все то же самое...
Психиатры мы, батенька, дипломированные, патентованные и пожившие на этом
свете... И хотя зарплата у нас теперь — кошкины слезки, и потеряли мы прежний
социальный статус, опыт-то остался... Опыт. Понимаете вы? Стаж у нас с вами,
что характерно, одинаковый, я ненароком обратил внимание: вы в вашей пожарке
семнадцать лет служите, и я в этом заведении без пары недель — семнадцать
лет... Дорогой мой Константин Степанович, у психиатров огромный опыт накоплен
по части изобличения симулянтов. Стоолько их тут перебывало... Кто от армии
косил, кто от зоны, иные таким макаром развода добивались, иные... Ну,
побудительных мотивов тут масса, не о них речь... Поговорим лучше о ваших
проколах... Интересно?
Терехов. — Спорить готов, у вас сейчас, простите за ненаучный термин, шило в
жопе. Не терпится узнать, на чем погорели...
невинность. — Будь я хоть в малейшей степени уверен, что вы все же больны,
разговаривал бы иначе. С должной душевностью и профессиональной вкрадчивостью.
Но поскольку я на сто процентов убежден уже, что вы, сокол мой, симулируете, то
поговорим, как два обычных мужика, ровесники практически, похожи во многом. Я,
правда, капитан запаса, это для врача потолок, а вы целый подполковник,
образование у вас инженерно-техническое, а у меня гуманитарное, но сие не так
уж существенно, я полагаю... Ровесники почти, оба из бюджетников, земляки, как
выяснилось в ходе предшествующих бесед, любим... фантастику.
том, что подготовились плохо. Не просто плохо — архискверно. Нельзя же так,
право, — держали нас за совершеннейших головотяпов... Скрывать не стану, иные
симулянты своего добиваются, есть определенный процент... Но чтобы в него
попасть, подготовочка нужна громадная и адская. А вы, могу спорить,
ограничились парой популярных брошюрок, что под руку подвернулись, ага?
Терехов. — А никак не параноиком. И наоборот. Более того, никак не может
человек сегодня быть чуточку шизофреником, завтра — чуточку параноиком,
послезавтра пребывать в классическом пограничном состоянии, а послепослезавтра
демонстрировать симптомы мании величия вперемешку с комплексом
неполноценности... Понимаете? Грубо и упрощенно выражаясь, всякой болезни
соответствует свой, сугубо индивидуальный комплект симптомов, проявлений,
поведенческих манер... А вы, любезный, вот тут, — он мимолетно шлепнул ладонью
по карточке, — демонстрировали окрошку из надерганных без системы и смысла
симптомчиков, принадлежащих не одной конкретной хвори, а сразу нескольким...
Так не бывает, уж простите. Именно так, как в вашем случае. Я неплохой
психиатр, поверьте. И оттого, что реформы меня загнали чуть ли не в маргиналы,
специалистом быть не перестал. Мы ж консервативны, Константин Степаныч, в нашем
деле мало что меняется, работаем чуть ли не с тем же набором хворей, что наши
предки сто лет назад... Знаете, есть одно-единственное психическое
расстройство, которое не диагностируется современной медициной: белая горячка.
Вот здесь — широчайший простор для симулянта, возжелавшего по каким-то своим
причинам отдохнуть в уютных стенах психушки. Неделя, а то и две ему
автоматически обеспечены даже при нынешнем разгуле либерализма... Вы это учтите
на будущее, если вздумаете где-то в другом месте... Но про горячку вы не знали,
а? Вы — человек, пьющий умеренно, без всякой алкозависимости, не та среда
общения, негде вам было знаний почерпнуть... как и о шизофрении, кстати.
лечить симулянтов, а вот вышибать их отсюда к чертовой матери — как раз и есть
моя прямая обязанность. Финансирование на нуле, больным жрать нечего,
медикаментов не хватает на настоящих — а тут, изволите ли видеть, липовые
шизофреники окопались, бесплатной медицины жаждут, лечение им подавай... — Он
подался вперед и широко улыбнулся: — А вот кстати, я вас уже неделю не лечу.
Ясно вам? С тех самых пор, как окончательно убедился, в чем тут дело. Не надо
так недоверчиво ухмыляться, не надо... Я вам чистую правду говорю. Вот уже
неделю вам колют исключительно глюкозку и прочие витаминчики — а через раз и
вовсе дистиллированную водичку, потому что витамины больным нужнее, а вы и так
не дистрофик... А что до вчерашнего представления... Я мнимого практиканта имею
в виду. Которому я, стоя в двух шагах от вас, довольно громко объяснял, что
после данного укола пациент, то есть вы, напрочь потеряет координацию, едва
вставши с кушетки, начнет колыхаться и падать, так что его нужно заботливо
подхватить, довести до коечки и поставить рядом побольше водички, поскольку
пациента часа три будет мучить дикая жажда... Вы все слышали, конечно. И вели
себя соответственно — шатались, падали, литра три воды выдули... А вкололи-то
вам опять-таки девять кубиков чистейшей дистиллированной водички, честью
клянусь! И не практикант это был вовсе, а санитар из женского отделения, с
третьего этажа... А чтой-то вы рожицей изменимшись? Чтой-то вы поскучневши?
Поунылевши? У меня вот тут вот вся эта история добросовестнейшим образом
отражена, в вашей так называемой истории болезни... Вообще, Константин
Степаныч, всю прошлую неделю за вами было крайне любопытно наблюдать. Я,
извините за вульгарность, обсмеялся, чуть ли не уписался, глядя, как вы не
можете себя найти. Ну, вы ж человек неглупый, понимали, что у всякого больного,
и у вас в том числе, должна быть определенная модель поведения — но по причине
скверной подготовки понятия не имели, какая. Вот и метались, вот и дергались.
Присматривались к товарищам по несчастью, пытались собезьянничать у них то то,
то это... И каждый раз терзались сомнениями: а вдруг подсмотрели не то, вашему
персональному сдвигу несвойственное? Нельзя же расспрашивать соседей по палате
напрямую:
то как именно тебя колбасит, плющит и корежит? Ну? Что ж вы глазыньки-то
блудливые прячете? Стыдно проигрывать, правда?
глядя на мучителя.
вам ловушки, я испытывал вас так и сяк, я консультировался с коллегами для
вящей надежности — и теперь я твердо намерен в ближайшие же четверть часа
выставить вас отсюда к чертовой матери, вручив напоследок справочку, которой
декларируется ваше полное психическое здоровье, хоть в космос запускай, хоть
атомную бомбу определяй стеречь...
чистым, незамутненным, здоровым взглядом. Криво усмехнулся и спросил:
— Много. Очень много. Вы столько и не видели. Сходите в каптерку или как там у
вас называется эта кладовка, куда складывают шмотки пациентов... Возьмите мою
сумку и загляните. Там лежит пара пачек... Вам с головой хватит. А дома есть
еще. Если вы, мало ли, бессребреник, не берите себе, а отдайте на больницу. Там
много...
простите за любопытство, посмотрел. В самом деле, интересно. Двести тысяч, две
пачки, в банковской упаковке...
Достаточно будет... ну, хотя бы месяца. Подержите меня тут еще месяц. И
напишите потом в истории болезни какой-нибудь совершенно устрашающий диагноз.
Ну, вам виднее. Такой, чтобы я мог оставаться на свободе, но был бы совершенно
непригоден к любой работе, хоть каплю посложнее вахтерской или дворницкой... Мы
договоримся?
диагноза?
задумчиво и протяжно. — Вы меня поставили в трудное положение... Вот этим самым
разговором. Если раньше мне казалось, что я понимаю почти все, то теперь я,
честное слово, ничего не понимаю... Я так и не понял до сих пор, за каким
чертом вам понадобилось укрываться в психушке. Вы не рядовой топорник, вы —
Шилова Юлия
Шекли Роберт
Афанасьев Роман
Каргалов Вадим
Муркок Майкл
Смит Кордвейнер