Чтение 5–й страницы книги ~Один на один~

- Жлоб ты, Мишка, - с горечью констатировал Мухин, - вечно все опошлишь...

- Да ладно вам нюни распускать! - Агрессивный Шестаков имел свои представления о пошлости. - Я кого-то обидел? Оскорбил? При даме матерно выругался? - Мише приходилось перекрикивать шум поезда, поэтому он почти орал на Толика с Профессором. - Гуманисты хреновы!

Поезд остановился на "Площади Мужества". В наступившей тишине четко прозвучал чуть подрагивающий голос СССР:

- С каких это пор "гуманист" в нашей стране стало ругательством?

- Да ни с каких! Просто мутота эта ваша надоела! "Ах, Каштанка!", "ах, Му-му!", плачем-надрываемся, а собаку бездомную на улице увидел - отстреливать, отстреливать, она заразу всякую разносит!

- Что-то не пойму я вас, Михаил, к чему это?

- Ну, что тут непонятного? Сами-то крысочку себе завели, еще имя какое-то похабное подыскали, в рукаве ползать разрешаете, тьфу, гадость... А на работе небось таких же беленьких, безымянных режете не задумываясь!

СССР бессильно развел руками.

- Я не знаю, что вам возразить...

- И не надо мне возражать! Трендеть надо меньше! - Справедливости ради заметим, что Миша употребил слово посильнее, чем просто "трендеть", но тут же спохватился и извинился перед Профессором. - Да я, собственно, не на вас наскакиваю. Мне просто с детства тошно было читать все эти сопливые книжки. Зачем-то напяливают зверью человеческие чувства... И вот рассусоливают про то, как какой-то блохастый барбос лежит под хозяйским креслом и что он там себе думает. Да ни хрена он не думает! Животные хотят есть, пить и... блин, размножаться! И я хочу того же! Все хотят жить. Поэтому комар кусает меня, а я ем бифштекс. По-честному.

- Да кто же вас упрекает в нечестности? - опять попытался встрять Савелий Сергеевич, но Толик сделал умоляющие глаза, и Профессор замолчал. Он еще не привык к шестаковским монологам "за жизнь".

- Э... - Миша порылся в карманах, достал пачку сигарет, несколько секунд задумчиво смотрел на нее, потом снова убрал. Продолжение следовало: - Включаю тут недавно телек. Ежкин кот! Жуткая бабища хвастается, как она мило животных защищает! И шубы натуральные не носит, и мяса не ест... Потом сказали: оказывается, это Бриджит Бардо! Делать старой дуре нечего! Хоть так, а на экран вылезла. И что? Ладно, фиг с ними, с шубами, хотя... насчет кроличьей ушанки я бы с ней поспорил... А вот насчет мяса - извини-подвинься! Во-первых, я без мяса ноги протяну. А во-вторых - какого черта? Почему мне корову должно быть жальче, чем картошку? Растения - они ведь тоже живые? А, Профессор? Если морковка на меня не глядит печальными глазами, значит, ничего, можно хавать?

- Слушай, - не выдержал Толик, - ты нас совсем запутал. Бриджит Бардо-то тут при чем?

- Не знаю, - выдохся Миша, - просто не верю я им. От обжорства это у них, не от души...

Все немного помолчали, а потом Мухин, похлопав глазами, непонятно к чему задумчиво произнес:

- А я читал, что в Китае самый большой деликатес - это мозг живой обезьяны.

И снова все промолчали, а Профессор заметно содрогнулся.

Увлекшись разговором, все так и ехали вместе. Автоматически пересели на автобус, снова зашли в метро на "Лесной".

- Муха, - съехидничал Шестаков уже на подъезде к "Чернышевской", - ты это по рассеянности так далеко заехал или кого-то из нас домой провожаешь?

Толик покраснел как рак. Обычно он, ничуть не стесняясь, мог зарулить к Мишке - и посидеть-поболтать, и поесть, да и переночевать. Но сейчас, видимо в присутствии СССР, Мухин ужасно засмущался и залепетал что-то невразумительное про забытые ключи, вредную соседку и чье-то мусорное ведро. Следом и Профессор, моментально почувствовавший неловкость, зарделся и тоже забубнил какую-то светскую чепуху:

- Толя, если вам... я подумал... негде ночевать... У меня, правда, только одна комната, но большая... пожалуйста, не стесняйтесь...

Все это сильно смахивало на дурной провинциальный водевиль. О чем Шестаков и не преминул сообщить исполнителям дуэта. Причем в грубой форме. Сам же захохотал, хлопнул Толика по спине и добродушно сообщил Профессору:

- Не волнуйтесь вы так, Савелий Сергеевич. Это Муха прибедняется. Есть ему где ночевать, есть. Сейчас приедем ко мне, выдам ему сосисок с пивом, дежурную раскладушку... Все путем! А к вам... Ну как же можно? Мухин знаете какой беспокойный постоялец? Он телевизор полночи смотрит, курит, как паровоз, а потом кашляет, как чахоточный... А у вас Матильда - в положении, ее нельзя беспокоить.

СССР до самого дома анализировал Мишины интонации, но так до конца и не понял, чего там было больше - издевки или простецкого юмора.

Глава пятая

МИША

- Вот она. Смотри.

- Вижу.

Шестаков придвинулся поближе к телевизору. Темное пятно в углу экрана зашевелилось, и прямо на Мишу вдруг глянули блестящие крысиные глаза. Тварь пошевелила усами, поводила носом туда-сюда, будто позируя. Потом, решив, что неведомые зрители вполне насладились этим зрелищем, спокойно направилась вдоль узкой платформы. "Девяткино". Конечная станция. Именно там поезда стоят совсем рядом. А это как раз та узенькая платформа между ними, по которой обычно проходят машинисты. "Так, так, голубушка, - подумал Миша, - и что тебе здесь понадобилось?"

Таймер в углу показывал 6.02 сегодняшнего утра. На пассажирской платформе стояло человек пять, все - довольно далеко от камеры. Крысу никто не замечал.

Изображение чуть-чуть дрогнуло, и тут же на экране появился вышедший из тоннеля поезд. А поскольку запись велась сразу с двух видеокамер, то во втором телевизоре поезд въехал снизу прямо в кадр. Крысу, похоже, ничуть не побеспокоил шум (Миша с Толиком его тоже не услышали - съемка шла без звука). Она спокойно двигалась вперед. Мише на секунду стало не по себе от такой уверенности, если не сказать наглости, обыкновенного грызуна. Пришлось срочно освежить в памяти научно обоснованные доводы Профессора - дескать, и зрение у крыс очень слабое, а, значит, не то что позировать, а и просто заметить видеокамеру она не могла. Поезда не испугалась - так небось не один десяток поколений родился и вырос под стук колес. Среда, так сказать, обитания... Но мороз по коже все равно подирает. И злоба поднимается - голыми руками бы душил!

- Подожди, я кассеты переставлю, так лучше видно будет, - засуетился Толик, останавливая запись, - все ведь на том конце платформы случилось.

Мухин ловко манипулировал кнопками видеомагнитофонов. Теперь на левом, большом экране крысу было почти не разглядеть, если не знать точно, что она шагает вдоль платформы.

Да, на Центр управления полетами скромная двухкомнатная "хрущевка" похожа мало. Стараниями мадам Петуховой по две видеокамеры круглосуточно снимают все, что происходит на платформах "потенциально опасных" станций - от "Девяткино" до "Площади Мужества". А вот просматривать приходилось пока так: слева стоял приличных размеров "Sharp", а справа - увы, пока только музейного вида "Волхов-2" с экраном чуть покрупнее современных электронных часов. Носатая каждый раз клянет себя за забывчивость, но второй нормальный телевизор так и не привозит. Этот ископаемый "Волхов" - местный, в смысле - хозяйский. Когда Шестаков с Петуховой искали квартиру под штаб "Выборгских крысоловов", плотный краснолицый старикан со смешным отчеством Ардальонович горячо убеждал их, что лучше и дешевле квартиры они нигде не найдут. Особенно убедительно звучали аргументы: "А мебель? А холодильник? А телевизор?" - приводимые с непередаваемым одесским акцентом.

Самым ярким представителем "а мебели?" был трухлявый трехместный диван. Трехместный не в каком-то извращенно-эротическом смысле, а в смысле трех намертво продавленных углублений, просиженных неизвестными друзьями хозяина за долгие годы. Ни лечь, в принципе, ни сесть на диван как-то иначе, нежели в одну из этих трех выемок было уже невозможно. Не искушенный в таких тонкостях Мухин пару раз промахивался, изрядно пострадал и с тех пор предпочитал стулья.

В неведомой породы холодильник - явный ровесник "Волхова" - помещалась упаковка сосисок и ровно две бутылки пива. Не больше. "Неслабыми жрунами были наши предки", - задумчиво произнесла Носатая, разглядывая доисторическую холодильную установку. После чего предложила хозяину либо перевезти местами облупившегося белого динозавра куда угодно за ее счет, либо за дополнительную плату выбросить. Семен Ардальонович слегка обалдел от напористости молодой дамы, но ломался недолго и денежки взял. Вечером того же дня на кухне стоял "новый белорусский" "Стинол". С гораздо большей опаской хозяин квартиры выслушал просьбу Петуховой - поставить на окна решетки. Но и эта проблема решилась в пять минут.

- Не дрейфь, Медальоныч, - задушевно внушала Татьяна, - мы тут не "баксы" печатать собираемся. У нас контора серьезная. Опять-таки - аппаратура, документы... А у тебя - первый этаж. Соображаешь? - И добавляла к этому еще несколько хрустящих аргументов из кошелька.

Вскоре Семену Ардальоновичу так понравилось решать все вопросы с помощью денег, что он уже не подчеркивал преимущества, а выискивал недостатки в своем скромном жилище.

- Танечка, - гудел он из туалета, - здесь бачок немного протекает, это ничего? Ах, и в кладовке - ни одной вешалки!

Ничем больше Петухову заинтересовать ему не удалось, стороны подписали договор аренды и разошлись, довольные друг другом. И с тех пор именно эту квартиру называли: Петухова серьезно - "конторой", Мухин важно - "штабом", а циничный Шестаков попросту - "дырой".

Толик переставил кассеты. Теперь "Sharp" показывал происходящее в начале платформы, "Волхов" - в конце. И если не знать, что где-то там, посередине, шествует крыса, ее уже было не разглядеть.

- Вот, смотри, сейчас машинист выйдет, - торопился Толик.

- Да помолчи ты, сам вижу! Чего дергаешься? Вот терпеть не могу - с тобой кино смотреть!

Мухин обиженно замолчал и поерзал на стуле.

Поезд тем временем остановился, из него вышел незнакомый Шестакову машинист. Лицо у него было заспанное и недовольное. Он немного постоял, роясь в карманах, пошевелил губами - то ли жевал что-то, то ли просто выругался вслух. Затем пошел вдоль поезда. Он вот-вот должен был увидеть крысу.

Да-а, режиссер-то оказался слабоват. Запорол самый кульминационный момент. Одного главного героя - машиниста - повернул спиной к зрителям и тем самым полностью загородил второго. Миша аж привстал на стуле. Увы, ни действий крысы, ни лица человека было совершенно не видно. По тому, как остановился машинист, можно было сказать одно: встреча состоялась. Он сильно топнул ногой. Еще раз. Еще. Оглянулся. Миша заметил, как один из пассажиров пихнул другого в бок, показал пальцем: гляди, мол, совсем обнаглели твари.

Изображения шли несинхронно, поэтому на маленьком "волховском" экране крошечный человечек вдали только еще вышел из поезда. Вот. Тоже затопал ногами. Очень скоро появилась и бегущая крыса. За несколько метров до стеклянной будочки она лихо спрыгнула на рельсы и исчезла.

Странно. Машинист все еще нерешительно топтался на месте.

- Ну? - нетерпеливо спросил Шестаков. - Где продолжение?

- Да здесь, в общем, почти все... - Толик казался ужасно виноватым, как будто это именно он был тем самым посредственным режиссером. - Сейчас он побежит. Потом ментовку вызовет...

Миша, нахмурившись, наблюдал за странным поведением машиниста. Тот стоял, держась за ограждение, чуть наклонившись вперед, словно на корабле во время качки. Внезапно он побежал, почему-то все время оглядываясь. Лицо его, мелькнувшее перед камерой, было белым от страха. Глупо предполагать, что крепкого взрослого мужика может напугать какая-то дрянная метрополитеновская крыса. Судя по всему, причиной испуга было Нечто, увиденное им на платформе.

Шестаков специально остановил запись и отмотал назад. Тщательно, покадрово, рассмотрел всех пассажиров. Попутно еще удивился: почему так долго нет поезда в город. Ах, ну да, правильно, на этом обрубке бывшей Кировско-Выборгской линии они теперь очень редко ходят. К тому же запись смотрели с перерывами. На самом деле там, в "Девяткино", прошло минуты четыре, не более. Так. Посмотрели. Пассажиров немного, да и откуда им много взяться в такую рань? Два мужичка, те самые, которые тоже видели крысу, - самые обычные, обычней некуда, мужики. Стоят спокойно, вяло переговариваются. Ранний дачник, явно из серии "подвинутых" садоводов, с рюкзаком и связкой палок. Женщина дремлет на скамейке. Все. Остальные три? Да, три человека далеко, около первых вагонов. Ну, просто ничегошеньки мало-мальски подозрительного! Впрочем, это рассматривание - дело совершенно бесполезное. Все равно - как ни напрягай свою фантазию - не определишь, что именно стало "затравкой" очередной "крысиной галлюцинации". Вот, кстати, интересный вопрос: а что, если никакой "затравки" не окажется? Пойдет ли человек дальше, как ни в чем не бывало, после встречи с такой крысой?

Миша посмотрел на экраны. На левом замер стоп-кадр, на правом готовился отбыть в город долгожданный поезд. Машинист больше не появлялся.

Ну что ж, даже такую, не слишком качественную, запись вполне можно считать доказательством причастности крыс. Уликой, так сказать.

- Так, - повторил Миша вслух, - здесь больше ничего интересного?

- Не...

- Тогда дальше - своими словами.

- Так что... А, все как обычно. Ужастик, видно, какой-то примерещился. Но главное-то - теперь мы можем...

- Погоди насчет того, что мы можем. С машинистом разговаривал?

- Да. Почти.

- Что значит - почти?

- Ну, то есть он разговаривал, а я - нет.

- Как это?

- Да он такой злой сидел, когда я приехал... Послал меня... - Тут Толик дословно повторил, куда именно послал его машинист.

Шестаков поднял бровь и одобрительно крякнул:

- Ядрено.

- Ага. Твоим коллегам тоже понравилось.

- Вот-вот, чуть не забыл! Объясни, зачем ментовку вызывали?

- Там не просто "вызывали", - ехидно передразнил Мухин, - там до группы захвата дело дошло!

- Кого ловили? - деловито спросил Миша.

- Вот этого я и не смог выяснить. Они там все та-ак ругались! Сказали, если я со своими вопросами до... в смысле, приставать буду, меня самого посадят.

- Так-таки ничего и не узнал?

Мухин развел руками:

- Ничего. Но слухи уже поползли. Мне Гмыза сказал, что на "Академической" бомбу взорвали, а менты с автоматами станции обшаривали. Слушай, а чего ты меня допрашиваешь? Позвони своим и спроси!

- Без тебя бы не догадался! А вот ты бы, если поменьше бы гундел, а побольше бы мозгами работал, взял бы и посмотрел записи со следующих станций!

- А... Я... - начал заикаться Толик.

- "Бомба, бомба", - передразнил Миша. - Нашел, кого слушать.

В этот момент у входной двери зацарапались и загремели, после чего раздался длинный злой звонок. Миша раздраженно ткнул на "стоп" и пошел открывать.

- Что за тупые тут замки! - закричали из коридора. - Чуть всю руку не вывихнула! - И тут же, безо всякого перехода: - Слушай, Рэмбо, а может, нам вывеску на дверях присобачить? Золотом: "Выборгские крысоловы"! А?

- Угу, - с готовностью отозвался Шестаков. - И окошко пробить. И посадить Мухина - принимать крыс от населения. По девять "тонн" за кило. Как за "ножки Буша". Ты себе представляешь, сколько сюда бдительных бабулек сразу понабежит?

В коридоре захохотали басом, и в комнате появилась сияющая Носатая в новом кожаном плаще. Верная своему принципу - всегда и всех эпатировать, она и теперь умудрилась откопать исключительно редкий оттенок. При виде отого плаща Толику почему-то сразу вспомнилось детство, первый полет с родителями в Адлер на ИЛ-18 и цвет макетов "для тех, кого тошнит".

С Татьяной пришел развязного вида молодой человек с "кофром", который представился сам:

- Пластунский. - Руки при этом никому не подал, а лишь сопроводил свою дурацкую фамилию двумя церемонными кивками в сторону Миши и Толика.

- Вот, Рэмбо, - произнесла Петухова, садясь и тут же закуривая, - корреспондент газеты "Пододеяльник".

- "Под одеялом", - раздельно и с нажимом поправил "корреспондент", и Шестаков обнаружил в себе нестерпимое желание сразу же дать Пластунскому по шее.

- Один хрен! - беспечно махнула рукой Носатая. - Все равно - желтая, как гепатит.

Миша с Татьяной обменялись быстрыми взглядами. "На фиг ты этого хмыря притащила?" - словно спрашивал Шестаков. "Отвяжись, я знаю, что делаю!" - отвечала Татьяна.

Толик заметил этот молчаливый диалог и отвернулся. Его давно грызла большая черная зависть. Как умудряется этот грубиян Шестаков с легкостью находить общий язык с любыми девушками?

- Садитесь, - разрешила меж тем Петухова. - Так вот. Еще раз: разрешите представить. Михаил Шестаков. Анатолий Мухин. "Выборгские крысоловы".

- Главный Крысолов и Крысолов-заместитель, - излишне, может быть, ядовито добавил Миша. - А вас, простите, как по имени-отчеству?

- Лев. Можно без отчества, - отчеканил молодой человек, и Шестакову показалось, что у того лязгнули зубы.

В этот момент в углу громко хрюкнул от смеха Мухин. Скорей всего, его ранимая душа просто не вынесла сочетания "Лев" и "Пластунский".

Корреспондент, хладнокровно пропустив мимо ушей и петуховский "гепатит", и неприличный звук Толика, сел на стул и достал из "кофра" здоровенный лохматый блокнот. Следующие минут десять прошли в бездарной болтовне, которую Пластунский упорно называл "интервью". Вопросы его отличались крайней глупостью и немеряными претензиями. Очевидно было, что этот тонкошеий гнилозубый Лев спит и видит себя новым Стивеном Кингом. Шестаков вяло отбивался, но Пластунский вдруг загнул такое, что даже у Носатой глаза полезли на лоб:

- Считаете ли вы причиной столь странного явления в метро высокую концентрацию сублимированной сексуальной энергии?

Шестаков не нашелся, что ответить.

- О, Господи, - выдохнула Татьяна, - а откуда ж она там берется?

- Стекает, - веско ответил Пластунский. На этом его интервью и закончилось. Шестаков зверским голосом рявкнул:

- Хватит с меня! - И ушел на кухню. Толик забился на край дивана и наотрез отказался отвечать на вопросы. Петухова, с трудом сдерживая смех, выпроводила Льва за дверь.

После его ухода Шестаков еще долго курил и плевался.

- Чего ты психуешь? - Носатая была совершенно спокойна. - Тебе с ним детей не крестить.

- Так он же бред пишет! - Разъяренный Миша бегал по комнате, удивительно похожий на Семен Семеныча Горбункова, только что не в трусах, а в брюках.

- А вот это уж не твоя забота. Без моего разрешения этот мексиканский тушкан ни слова в свое "Одеяло" не тиснет.

- Почему? - удивился наивный Толик.

- Потому что плачу я. Все, мужики, времени мало. Рэмбо, что там у тебя с бумагами?

- Сегодня последнюю "подпису" получаю, и все. "Выборгские крысоловы" - официальная организация. Я подписан - значит, я существую! - гордо продекламировал Шестаков. - И... блин, уже опаздываю! - Он завертелся по комнате, на ходу отдавая Толику последние распоряжения: - Покажешь Татьяне сегодняшнее кино... Потом обязательно выясни, что там все-таки произошло, понял? Можешь позвонить Лелику Шашурину из нашего отделения, скажи - от меня... Через два дня доложишь.

- Почему через два?

- Потому что завтра меня не будет. Приятеля из рейса встречаю. - Последнее замечание было сказано лично Петуховой.

- Хорошего приятеля?

- Хорошего.

- Долго ходил?

- Полгода.

- А-а... - понимающе протянула Татьяна и ехидно добавила: - Ну, тогда одним днем, боюсь, не обойтись...

По лицу Шестакова было видно, что он с удовольствием бы ответил сейчас какой-нибудь изощренной гадостью, но времени было в обрез.

- Не учите меня жить, - буркнул он, выходя, и, уже на пороге повернувшись к Мухину, добавил: - Да! Позвони сейчас же СССР, пусть быстро дует сюда. Скажи: есть чем похвастаться. Ну, чего? - Толик стоял, переминаясь с ноги на ногу, неуверенно улыбаясь. - Чего еще случилось?

- Савелий Сергеевич, наверное, сегодня не сможет прийти...

- Почему?

- У него... гм, гм... у него Матильда рожает...

Не стесняясь Носатой, Шестаков громко сообщил все, что он думает и о Профессоре, и о роженице. Мда-а, нельзя не признать, что это было тоже... довольно "ядрено".

Привычно заскочив в метро на "Политехнической", Миша уже на эскалаторе сообразил, что поступил довольно глупо. До "Лесной" удобней было добираться на трамвае. "А, ладно, не подниматься же теперь, - подумал он, - хоть пять минут передохну". И стал рассматривать стоящую напротив девушку. И сразу же понял, что отдыха скорей всего не получится. Вначале девушка просто читала газету. Внезапно она подняла голову. Взгляд ее стал нечеловечески сосредоточен. Лицо ожесточилось. На лбу выступили капельки пота. "Черт, - в отчаянии подумал Миша, - неужели начинается?" Он медленно поднялся и осторожно стал рядом с девушкой. Она ничего не замечала, погруженная в свои мысли. Теперь - внимание. Неизвестно, какая последует реакция. Спокойно. А вот стать лучше сбоку и немного сзади.

На следующей, "Площади Мужества", выходили все. Дальше, господа, только верхом (не в смысле - на лошади, а в смысле - наземным транспортом). Девушка с каменным лицом двинулась к дверям, Шестаков, не отставая ни на шаг, следовал за ней. Ничего. Пока ничего. Миша никогда не видел у людей такой неестественной походки. В кино так ходят ожившие мертвецы.

На эскалаторе они также стали рядом. От напряжения у Шестакова вспотели руки. Девушка по-прежнему держала перед собой газету, но смотрела куда-то в пространство. Миша зачем-то заглянул ей через плечо. В статье под названием "Регулируем оргазм!" и под заголовком "Это должна уметь каждая женщина" один абзац был жирно обведен зеленым фломастером. Чувствуя себя последним кретином, Шестаков прочел: "Это упражнение удобно тем, что его можно проделывать, стоя в очереди или во время поездки в транспорте. Медленно сожмите мышцы заднего прохода. Сосчитайте до ста. Так же медленно расслабьте. Повторите упражнение 5 - 7 раз".

Полтора часа спустя Михаил Шестаков шагал по вытертой ковровой дорожке бывшего исполкома уже в качестве полноценного директора добровольного общества "Выборгские крысоловы". Немного удивляла легкость, с которой были пройдены необходимые формальности. Раньше, помнится, в детский сад ребенка было не устроить без трех килограммов тягомотных бумажек. А сейчас - хошь "крысоловы", хошь "бракоделы", только слов побольше в Уставе пиши да денежки плати. Кстати, как раз перед Шестаковым подписывала свои учредительные бумаги жандармского вида дама из "Общества женщин-дальтоников".

А далее Миша, вполне довольный и сегодняшним днем вообще и собой в частности, решил посетить местную столовую. Разделить, так сказать, трапезу со "слугами народа".

Народу в столовой было совсем мало - ответственные товарищи все, видно, уже отобедали. За центральным столиком, спиной к Шестакову, сидели двое мужчин, что-то оживленно обсуждая. Голоса их показались Мише смутно знакомыми. Проклятая ментовская память защелкала своим компьютером: "Конюшня"? "Щербатый"? Да ну, не напрягайся, эти явно из другой оперы. Хотя сейчас... и чиновника в тюрьме, и бандита в исполкоме запросто встретишь. Фиг с ними". Шестаков перестал обращать внимание на сидящих мужиков и занялся выбором блюд. Пробежав глазами меню и аппетитную витрину, он убедился, что "слуги" по-прежнему питаются лучше хозяев.

За кофе он позволил себе окончательно расслабиться, забыть о проклятых неотвязных крысах и сегодняшнем конфузе. Все его мысли теперь были о завтрашнем мероприятии.

Откровенно говоря, звонок Сашиной матери слегка озадачил. Почему это именно Мишу Шестакова просят встретить Сашу Самойлова из рейса? Познакомились они совсем незадолго до этого рейса, виделись всего несколько раз... Любой бы удивился. Ага! Любой, да не любой. Даже взятые наугад двое выпускников-одногодок Санкт-Петербургского высшего военно-космического летного училища почти наверняка окажутся друзьями. А уж если они после распределения на один "Валдай" попали, да еще и жжаргов хорошенько тряхнули... Мда-а, это тебе не крыс по тоннелям гонять.

Миша перестал пить кофе. Ему пришлось быстро и незаметно обернуться, чтобы проверить свою догадку.

Те двое все еще сидели за столом. Шестаков наконец понял, почему его удивила их задушевная болтовня и откуда взялась ассоциация с чиновником в тюрьме. Узнал. Ну и ну. Слева, в своем добротном сером костюме, навалился локтями на стол Ромуальд Иванович Хренов. А справа... что-то возбужденно втолковывал ему контрабандист Юра, предатель, пижон и космический бабник.

Кажется, Миша даже присвистнул от удивления, потому что мужчины одновременно обернулись.

- А! Господин Шестаков, если не ошибаюсь? - радостно закричал Ромуальд Иванович. Видно, у наших чиновников своя профессиональная память.

На Юрином лице не отразилось ни малейшего проблеска узнавания, только лишь легкая досада - прервали важный разговор.

Кофе был выпит, бумаги со свеженькими лиловыми печатями и размашистыми росчерками лежали в папке, ничто не задерживало Шестакова в этом здании. Он кивнул Хренову и встал, собираясь уходить. Но Ромуальду, видно, очень хотелось пообщаться.

- Постойте, постойте! - Хренов задвигал стульями, пробираясь к Мише. На лице тонкого знатока человеческих душ заиграла лукавая улыбка. - Только не говорите, что торопитесь, я же вижу, что это не так! - Одновременно Ромуальд Иванович подпихивал и Юру, так что у дверей столовой все трое чуть не столкнулись. - Здравствуйте, здравствуйте!

Ах этот открытый доброжелательный взгляд! Ах эта светлая "ленинская" улыбка и широким жестом протянутая рука! Десятилетиями вырабатываемый стиль "мудрого вожака". Простой темный пролетарий должен реагировать на такую фигуру однозначно: вначале схватить и крепко пожать протянутую руку, а потом, рванув на груди последнюю рубаху, крикнуть со всей дури: "Веди нас, товарищ, в светлую даль!" И пойти, пойти, пойти... Впрочем, увлеклись. Сейчас, к сожалению, большие проблемы и со "светлыми далями", и с "темным пролетариатом". Хренов, ничуть этим не заботясь, продолжал гнуть свое и даже умудрился артистично разыграть милую сценку "Владимир Ильич и Михаил Иванович обсуждают с "ходоком" виды на урожай".

- Вообразите, Юра, какого страху нагнал на меня этот молодой человек! Удивительные, доложу я вам, документы скрывает эта скромная папочка! - Он бесцеремонно ткнул пальцем в Мишину черную папку. И сразу же переключился на Шестакова: - Как ваши дела? Добились чего-нибудь?

- Добился, - спокойно ответил Миша. - Последовал вашему совету. Теперь мы - официальная организация.

- Ну-ка, ну-ка! - Хренов обрадовался, как ребенок. Особенно восхитило его сообщение о том, что кто-то последовал его совету. - И как вы теперь называетесь?

- "Выборгские крысоловы", - небрежно сообщил Шестаков.

Хорошее настроение еще не покинуло его, и он спокойно поддерживал пустой разговор. Юра стоял рядом, внимательно прислушиваясь. Собственно говоря, "внимательно прислушивался" в Юрином исполнении очень напоминало корову, которая, стоя на лугу, спрашивает сама себя: "Не слишком ли много травы я съела на обед?" Мишу он напрочь не узнавал. Что ж, это и не странно. Юра-контрабандист, который мог бы узнать лейтенанта Русского космического флота Шестакова, давно уж был покойником. "Интересно, - вдруг подумалось Мише, - как там сейчас жжарги? Не балуют?"

- Гениально! Вот видите! Я был прав! - В чем именно был прав Ромуальд Иванович, он не уточнил. - Ну что ж, теперь - милости просим ко мне. Попробуем вместе что-нибудь придумать.

- Спасибо. Все, что нужно, мы придумали сами.

- Ну, ну, ну! Молодые, горячие! Гордость! Я понимаю. Что же - и деньги нашли?

- Нашел.

Хренов в запале открыл рот, но сказать уже было нечего. Но тут в разговор включился Юра:

- Стебное у вас название. А почему "Крысоловы"? И почему "Выборгские"?

- Так я ж тебе говорю: напугал он меня! - Хренов даже не обратил внимания на то, что вопрос был задан Шестакову - Вообрази, Юрон... - теперь Хренов уже нисколько не напоминал "продолжателя дела Ильича", а разговаривал как обычный, средней руки, ларечник. "Ох, и многоликий вы наш", - беззлобно подумал Шестаков. Его прекрасное настроение было непоколебимо. - ... мало того, что тоннели затопило, так еще и на оставшихся станциях, говорит, чуть ли не привидения завелись!

В глазах у Юры мелькнул так хорошо знакомый Шестакову наглый жирный огонек.

- Привидения? А ты кто? Колдун?