— Мы давно были бы на месте, кабы вы работали ногами хоть вполовину так хорошо, как языком! — сердито окликнул их Олойхор. — Можно подумать, нам сегодня кровь проливать!
— Далеко еще? — спросила измученная Имоджин.
— Нет! Чертов лес стоит до подножия горы Кнааль. Мы уже, считай, пришли.
И верно, Имоджин прежде не заметила, что трава здесь была слегка примята, как будто уже распрямлялась изпод конских копыт. Отчетливо прослеживались колеи, оставленные телегой, на которой вывозили раненых и трупы. Несколько раз на глаза попались подсохшие конские шарики. Мальчишки, которые, помимо прочего, проходили еще и следопытскую науку, выцепили взглядом и отметины, оставленные стрелами на коре, и ветви, сломанные так, как их никогда не сломает зверь или ветер.
Выходит, они вели ее правильно. Ржавые пятна на высокой, почти белой колосящейся траве не могли быть ничем иным, кроме как кровью. Позавчерашняя битва происходила здесь. Если верить тому, что пересказал им Ойхо, разбойники предпочли, чтобы их перебили или взяли в плен, чем быть загнанными под сень Чертова леса.
Да и просека тут кончалась. Стены леса стягивались меж собой перевязкой низкого кустарника, перед которым Имоджин слегка уперлась — слишком не хотелось оставлять за спиной солнечную просеку и погружаться в пугающий молчаливый полумрак. Однако, как оказалось, зря. Здесь, в одном шаге, в одном повороте от Чертова леса, косые лучи послеполуденного солнца проникали под ажурные кроны, сумрак казался позолоченным и влажным, в нем легко дышалось, а широкие листья ландышей под ногами выглядели до удивления живыми в сравнении с ковром мертвого, переплетенного черничника, памятного Имоджин по ее недавнему испугу. Этот лес был прозрачным, березовым, видимым далеко во все стороны. Опершись на ствол, девочка долго, со вкусом откашливалась от набившейся в горло пропыленной усталости и цементирующего страха, пока лицо не покраснело и пока она не смогла наконец вдохнуть полной грудью божественно сырой воздух. А после ее неодолимо потянуло к маслянистым шляпкам валуев, целыми гнездами глядящим из травы и редкостно хорошим в засолке, пока они еще достаточно малы и шляпки их изнутри не тронуты плесенью. Их золотистая цепочка, возникая в траве то там, то здесь, заманивала, убегая в сторону.
Имоджин еще долго оглядывалась на них. И хотя шагать теперь пришлось в гору, на душе стало много легче. Хотя обуться все-таки стоило.
Даже слабый шорох ветра в длинных висячих ветвях берез напоминал о том, что кругом продолжается жизнь, и некоторое время Имоджин просто наслаждалась дорогой. Примерно до тех пор, пока не стало ясно, что гора Кнааль — вещь большая, а пещера — сравнительно маленькая. К тому же растительность здесь была хоть и ниже, чем в Чертовом лесу, и ажурнее, и пропускала сквозь себя свет целыми потоками и водопадами, но все вместе это многоцветное переплетение цветов, трав и трепещущих бликов представляло собой бесконечную, накинутую на склон тканую маскировочную сеть.
Ребята разошлись, прочесывая склон снизу вверх. Чем ближе к вершине, тем ниже и гуще становился желтый, выгоревший от жара кустарник, и скоро все три их головы оказались выше самых высоких ветвей. Ким методично шарил в кустах длинной палкой, Ойхо, оказавшийся так близко в пределах своей мечты, самолично нырял под каждый, достаточно густой, чтобы спрятать собою зев разбойничьей пещеры. Имоджин просто брела бесцельно, описывая широкие круги, обходя стороной непролазные колючки, взбираясь на груды рыжих от замшелости камней, с которых лучше видно окрест, и стараясь по мере сил не потерять братьев. Временами все трое для порядка перекликались кукушкой. У Имоджин кукушка была старательная, у Ойхо — дурашливая, у Кима — обленившаяся вконец.
6. Девчонки всегда подводят
Еще неоднократно в дальнейшей жизни внешне бесцельное блуждание приводило ее к цели, желанной для других. Закусив губу и задумчиво переплетая косу, Имоджин брела вкруг хаотически набросанных на склоне больших камней, стараясь подняться по возможности ближе к лысой вершине горы Кнааль. Растительность здесь, невзирая на цветущую середину лета, была серо-желтая, выгоревшая, или даже отмершая с прошлого сезона. Белая колосящаяся трава. Однако тут и там шныряли птицы, травинки сгибались и выпрямлялись, подчиняясь невидимым глазу закономерностям, по ним ползали мураши и жуки, похожие на яркие бусины, и наконец неумолчный грохот хора кузнечиков накрывал гору сплошным куполом лета.
Имоджин даже не сразу сообразила, что черная нора в земле, откуда тянуло холодной сыростью, и есть та самая вожделенная пещера сокровищ. Скорее она походила на берлогу дикого зверя. Тяжелое взлобье защищало вход от взгляда сверху, валуны, в беспорядке разбросанные по склону, позволяли прятаться стражам «гнезда», прикрывая собой рассредоточенных стрелков. Так сказали бы ей ребята, все еще рыскавшие по кустам внизу, на расстоянии окрика. Впрочем, при ее-то опыте общения с мальчишками, заметила и сама.
Место выглядело абсолютно нежилым. Ее мечты о длинных сундуках, накрытых парчой, с горками сверкающих камешков, просыпавшихся из-под крышек, закрытых неплотно — из-за переполнения и по небрежности! — померкли разом. А вместе с ними померк и романтически-зловещий образ разбойников как храбрецов, почти гигантов, осмелившихся противостоять самому Клаусу в лице махины Уложений, которую именно король своим словом приводил в движение и заставлял катиться в нужном ему направлении.
Пробормотав про себя волшебное: «Мне страшно!», Имоджин сделала опасливый шаг вперед и вниз. Потом еще.
Золотой полуденный свет, проникая в дыру, становился неожиданно призрачным, едва ли даже не голубым. Ногой Имоджин угодила в золу — очаг те, кто тут жил, устроили прямо у входа. Чтобы не задохнуться собственным дымом, брезгливо сообразила она. Смрадный запах подсказал, куда они бросали обглоданные кости.
Обострившееся в полумраке зрение обнаружило битые черепки с остатками варева, скрытыми мохнатой плесенью. Ручей, через который они перебрались на пути сюда, протекал далеко внизу, и похоже, мытьем посуды здесь себя утруждали редко.
Прокисшие груды тряпок поверх упругих можжевеловых веток служили, вероятнее всего, постелями. Брови Имоджин сдвинулись, а носик сморщился буквально безо всякой ее на то воли. Выросшая в высоком тереме, под присмотром бдительной Агари, девочка, которую готовили в королевы, твердо знала, что постели следует менять в две недели раз, причем летом — жарким и пыльным — чаще, а также к каждому празднику. Стираное же белье сушить на улице, на солнце или морозе, до белизны и хрусткости. Именно отношение хозяйки к спальному белью, усвоила она, определяет ее отношение к семье и налагаемым обязанностям.
Нет. Здесь не растили детей в гордости и непокорстве. Здесь выживали и, если повезет, удовлетворяли низменные потребности. Таков голод. Имоджин почувствовала облегчение, повернувшись к нему спиной.
Теперь ей предстояло разочаровать своих спутников.
Страшно ей уже не было. Осталось обессиливающее ощущение полного пшика, а о дороге домой и вовсе думать не хотелось. Ноги уже налились свинцом, и приходилось признать, что в дальних пеших пробежках принцам она не товарищ.
Пришлось нагнуться, чтобы выбраться из норы. Это даже с ее-то ростом! Нешто на четвереньках они выползали отсюда? Поза, при которой руки касаются земли, в ее понимании не вязалась ни с каким достоинством. Хотя опять же обстоятельства в жизни случаются разные. Просто от некоторых — храни господь!
На этой философской ноте у нее мигом выдуло из головы все и всяческие мысли. В чахлой белесой траве на выходе, истоптанной почти в пыль, блеснула, словно цепочка росинок на солнце, ниточка-змейка. Имоджин наклонилась, опасаясь, правда, протянуть руку. На солнце набежала тучка, блеск померк, сделав оброненное ожерелье практически невидимым. Имоджин поискала глазами палку или щепку, словно опасаясь дотронуться руками до мечты, которая могла от этого погаснуть. Все равно что умереть.
Не нашла. И какую-то долю секунды всерьез собиралась крикнуть мальчишек. Олойхора! Чтобы увидеть его глаза, блестящие от счастья, от удовлетворения, от того, что все на самом деле — не зря, что сокровища были взаправду — вот же оно, доказательство! Чтобы он сам поднял это с земли и посмотрел на хрусталинки против солнца.
Потом сообразила: ведь ничто не мешает ей самой, своими руками перебрать каждую бусинку в низке, самой насладиться их игрой на свету. Потому что на самом деле, если ей не хватит смелости протянуть руку и поднять игрушку с земли, то она и подавно не пикнет, когда Олойхор «в растерянности» опустит блестящую игрушку в свой карман. Как общую добычу.
Пусть смотрит. Но из ее рук!
К слову, если бы Ойхо вздумалось присвоить находку Кима, Имоджин скорее всего слова бы не сказала, да и сам рыжий бровью бы не повел.
Пальцы Имоджин сомкнулись на добыче, вполне удовлетворив ее чувство собственности. Но не жажду торжества. И вообще, она придумала кое-что получше, чем отыскивать мальчишек по кустам или тщетно кликать, умоляя подойти поскорее. Стиснув зубы и отбросив косы за спину, Имоджин полезла наверх по каменистой груде, в тени которой притаилась нора.
Будь на ней штаны, вероятно, ей было бы проще. К тому же она не догадалась застегнуть колье у себя на шее — ей просто не пришло в голову, что безделку можно нацепить на себя, ведь она была еще недостаточно взрослой, и ей не хватало ни практичности, ни кокетства. Имоджин просто зажала ее в кулаке. Карманов у нее не было. И уже через минуту пути наверх она ободрала костяшки пальцев, рассадила коленку, а в кончиках пальцев под ногтями, которыми она цеплялась за почти незаметные трещины, поселилась пронзительная боль. И то ухватиться можно было только за стыки камней, затянутые желто-бурым лишайником возрастом в несколько сотен лет.
Но оно того стоило! Когда Имоджин выпрямилась на верхушке каменной пирамиды, подсвеченная солнцем со спины, и взмахнула над головой зажатым в замурзанном кулачке трофеем…
Вот именно тогда то ли нога ее угодила в незамеченную щель, то ли пополз под нею неустойчивый булыжник, сам по себе небольшой — но ее торжествующий возглас оборвался, сменившись писком испуга и боли. Потеряв равновесие, но все еще пытаясь его вернуть, Имоджин брякнулась сверху на подвернутую под себя лодыжку и явственно услышала сухой щелчок. Будто ветка треснула, не громче. Нитка переливчатых стекляшек выскользнула из пальцев, протекла по боку каменной пирамиды и канула в траву. Теперь уже, видимо, навечно.
Зато ее вскрик оказал немедленное действие. Едва ли братья оказались бы подле нее настолько быстро, если бы она всего лишь призывала их «посмотреть, что она нашла». Затравленными глазами Имоджин смотрела на мальчишек снизу вверх. Выражение на их похожих лицах никто не назвал бы восторженным. Мысль о том, что этой весной оба стремительно махнули вверх, проскочила, почувствовав себя неуместной. Ступня, с предосторожностями извлеченная из чуни, мелко, неостановимо тряслась и на ощупь казалась горячей.
— Ну и что теперь делать?
Кажется, это Ким спросил, потому что на Ойхо Имоджин огрызнуться бы не осмелилась.
— Ты у меня спрашиваешь?
Она как раз на Ойхо смотрела. Судя по сумрачному лицу, спина у него зачесалась заранее. Совершенно очевидно, что при раскрытии секрета финал у их приключения был один — порка на конюшне. Чувствуя себя единственной тому причиной, Имоджин сквозь землю готова была провалиться.
— Подняться можешь?
Опираясь на протянутые с двух сторон руки, Имоджин кое-как встала. Наступила на ногу, ойкнула и переносить на нее вес отказалась.
— Может, — неуверенно предположила она, — это только вывих? Или растяжение?
Было что-то неотвратимо ужасное в слове «сломала».
Мальчишки переглянулись.
— Да, — сказал Ойхо. — Этого уже не скроешь. Примем последствия достойно и по мере возможности попытаемся их смягчить.
— Для начала неплохо бы ее отсюда снять.
Два кожаных пояса и четыре руки мигом справились с этой задачей.
— Мы могли бы сделать носилки, — продолжил рыжий близнец, критически оглядывая чахлый кустарник.
Нетерпеливый жест остановил его,
— Ты что, — спросил Ойхо, — в самом деле этого хочешь? Есть идея получше. Один останется с нею здесь — обеспечить безопасность и чтоб не спятила со страху. Второй дует во все лопатки за помощью. Я, — он сделал паузу, — бегаю лучше тебя.
Ким, надо отдать ему должное, не стал оспаривать это утверждение. Не до того было.
— Солнце скоро сядет, — заметил он. — Тот, кто побежит, успеет сегодня добраться только до мельницы.
— Там Фисс с лошадьми.
— Фисс? Опомнись! Ты потащишь Фисса ночью через этот лес? Какая будет от него и от лошадей польза? Одна только трата времени.
Ойхо дернул ртом.
— Ну… не исключено, что я по дороге кого-нибудь встречу. В крайнем случае переночуете тут. У вас, — он кивнул на нору, — даже крыша есть.
Имоджин, привалившись спиной к камням и стиснув руками трясущуюся лодыжку, молча переводила взгляд с одного на другого.
— По-любому, с разговорами мы только тянем время! — отрубил Ойхо.
И было совершенно ясно, что носилки он не потащит.
— Оставь нам еду, — столь же деловито и тихо распорядился Ким, как всегда уступая напору брата. — И воду тоже. Там на дороге у тебя ручей, напьешься.
Ойхо бросил ему полотняную суму и поправил на поясе нож. Точно такой же был у Кима, который оставался. А потом, повернувшись лицом к кустарнику, штурмующему пустошь, с резким выдохом нырнул в него, словно в холодную воду. Путь его еще недолго можно было отследить по удаляющемуся треску. Ким проводил взглядом мелькающую в белых колосьях макушку, потом обернулся к нахохлившейся Имоджин.
— Все будет в порядке, — сказал он улыбаясь, но както озабоченно.
При этих его словах ей почему-то вспомнилась Агарь.
Склон летел навстречу с такой скоростью и силой, будто Ойхо скакал по нему галопом. Верхом. Хотя ни одна лошадь не могла бы передвигаться без дороги столь же быстро. Скатывался. Ссыпался. В глазах рябило от полос света, и он чувствовал себя переполненным силой, будто и не топал пешком от самого рассвета. Бежать по полого уходящему вниз склону… Да он еще и подпрыгивал при этом. Чувствовал он себя при этом так, словно выиграл. Правда, чуть-чуть кого-то обманув. В конце концов, если уж по вине Имоджин все обернулось так неудачно, то куда лучше оказать ей помощь таким образом, не чуя ног, не разбирая дороги, однако вполне с чувством выполняемого долга, чем медленно, спотыкаясь, тащить ее на носилках или, если уж на то пошло, считая часы и минуты в томительной неподвижности у входа в ту непривлекательную дыру. Она наверняка станет ныть. Нет уж, герой должен быть один.
Никакого чувства вины перед Имоджин Ойхо не испытывал. К тому и причины не было. Он просто летел вниз, ловя грудью ветер, упиваясь быстротой своих ног, перескакивая ямы и коряги и взмахивая руками для равновесия. В полном восторге от того, как он распределил обязанности и всех построил их выполнять.
Возле пещеры все выглядело далеко не столь обнадеживающе, хотя оба оставшихся изо всех сил старались скрыть друг от друга, насколько они подавлены. Имоджин честно пыталась последовать отданному Кимом распоряжению поспать. Едва ли стоило просить его поискать в траве потерянную ею безделку. Хотя… он ведь и так рыскал вокруг входа и даже нырнул внутрь, появившись обратно с носом, испачканным в золе.
— Где, ты сказала, нашла свою игрушку? — спросил Ким, опускаясь на колени рядом с девочкой.
— На самом пороге. — Она указала пальцем. — Воон там. Среди камней и травы.
— Ясно, — пробормотал он про себя. — И следы там остались свежие, уже после вчерашнего дождя.
— Это, должно быть, мои, — заикнулась Имоджин и затихла, потому что поток мыслей Кима прерывать не стоило.
— Твои я знаю, — сказал он. — Эти — больше моих.
Значит, и не Ойхо их оставил, пока шнырял. То, что побрякушка выскочила из кармана или там из-за пазухи, говорит о спешке. И скорее всего о том, что ее выносили, а не вносили. Ты понимаешь?
Он вопросительно поглядел на Имоджин, а та поглядела на свою ногу, распухшую в щиколотке почти вдвое и вдобавок покрытую синими пятнами там, где были разорваны жилки. Ногу дергало немилосердно, и была она тяжелая, словно кандальная гиря. Больше всего хотелось опустить ее в холодную воду. А лучше — в ледяную.
— Ничего, — сказал Ким, проследив ее взгляд. — Все обойдется. Там две кости — тонкая и потолще. Ты тоненькую сломала. Она срастется, через месяц ты и хромать забудешь.
Имоджин посмотрела на него исподлобья.
— Мне страшно, — выдохнула она, решившись.
Словно жалобно тренькнула тонкая струна.
Вопреки ожиданиям, смеяться над нею Ким не стал.
Похоже, эти псы опасны только в стае. Вместо этого он шарил взглядом по окрестностям, и что-то было у него на уме.
Белов Вольф
Свержин Владимир
Посняков Андрей
Доценко Виктор
Мороз Александра
Шилова Юлия