Чтение 5–й страницы книги ~Вавилон-17~

посоветоваться. А это означает поговорить с тобой.

- Давай.

- Я решила сама разгадать всю загадку Вавилона-17.

Тиварба склонил голову вправо.

- Ибо я могу установить, кто говорит на этом языке, откуда говорит и
что именно говорит.

Голова его пошла влево.

- Почему? Большинство учебников утверждают, что язык - это механизм
для выражения мыслей, Моки. Но язык - это и есть мысль. Мысль в форме
информации; эта форма и есть язык. Форма этого языка... поразительна.

- Что же тебя поражает?

- Моки, когда вы изучаете другой язык, вы узнаете, как другой народ
видит мир, вселенную.

Он кивнул.

- А когда я вглядываюсь в этот язык, я вижу... слишком много.

- Звучит очень поэтично.

Она засмеялась.

- Вы всегда скажете что-нибудь такое, чтобы вернуть меня на землю.

- Но я делаю это нечасто. Хорошие поэты обычно практичны и ненавидят
мистицизм.

- Только поэзия, которая пытается затронуть реальное, настоящая
поэзия.

- Конечно. Но я все еще не понимаю. Как ты предполагаешь решить
загадку Вавилона-17?

- Вы на самом деле хотите это знать? - она дотронулась до его колена.
- Я возьму космический корабль, наберу экипаж и отправлюсь к месту
следующего случая.

- Да, верно, у тебя есть удостоверение капитана межзвездной службы.
Ты в состоянии взять корабль?

- Правительство субсидирует экспедицию.

- О, отлично. Но зачем?

- Я знаю с полдюжины языков захватчиков, и Вавилон-17 не из их числа.
Это не язык Союза. Я хочу узнать, кто говорит на этом языке, кто или что
во вселенной мыслит таким образом. Как вы думаете, я смогу, Моки?

- Выпей кофе, - он протянул руку назад и вновь послал ей кофейник. -
Это хороший вопрос. Нужно о многом подумать. Ты не самый стабильный
человек во вселенной. Набор и руководство экипажем требует особого
психологического склада - у тебя он есть. Твои документы, как я помню, -
это результат твоего странного брака... хм, несколько лет назад. Но тогда
ты руководила автоматическим экипажем. Теперь ты будешь руководить
транспортниками?

Она кивнула.

- Я больше имею дело с таможенниками. И ты тоже более или менее к ним
относишься.

- Мои родители были транспортниками. Я сама была транспортником до
запрета.

- Верно. Допустим, я скажу: "Да, ты это сможешь сделать"?

- Я поблагодарю тебя и улечу завтра.

- А если я скажу, что мне нужно с неделю проверять твои психоиндексы,
ты же в это время должна будешь жить у меня, никуда не выходить, ничего не
печатать, избегать всяких приемов?

- Я поблагодарю. И улечу завтра.

Он нахмурился.

- Тогда зачем ты побеспокоила меня?

- Потому что, - она пожала плечами, - потому что завтра я буду
дьявольски занята и... у меня не будет времени попрощаться с вами.

- Ага, - его напряженное хмурое выражение сменилось улыбкой.

И он вновь подумал о майне-птице.

Ридра, тоненькая тринадцатилетняя девочка, застенчивая, прорвалась
сквозь тройные двери рабочей оранжереи с новой вещью, называемой смехом, и
открыла, как производить его ртом. И он был по-отцовски горд, что этот
полутруп, отданный под его опеку шесть месяцев назад, вновь стала девочкой
с по-мальчишески остриженными волосами, с дурными настроениями и вспышками
раздражения, с вопросами, с заботами о двух гинейских свиньях, которых она
называла Ламп и Лампкин. Ветерок от кондиционера пошевелил кустарники у
стены, и солнце просвечивало сквозь прозрачную крышу. Она спросила:

- Что это, Моки?

И он улыбаясь ей, испятнанный солнцем, в белых шортах, сказал:

- Это майна-птица. Она будет говорить с тобой. Скажи ей:
"Здравствуй".

В черном глазу сверкала булавочная головка живого света. Перья
сверкали, а из иголочного клюва высунулся тоненький язычок.

Птица наклонила голову, когда девочка прошептала: "Здравствуй!"

Доктор Тиварба две недели учил птицу при помощи свежевыкопанных
земляных червей, чтобы удивить девочку. Птица проговорила: "Здравствуй,
Ридра, какой хороший день, как я счастлива".

Крик.

Полная неожиданность.

Вначале он подумал, что она начинает смеяться. Но лицо ее исказилось,
она начала почему-то колотить руками, зашаталась, упала. Крик разрывал ее
легкие. Он побежал, чтобы подхватить ее, а птица, перекрикивая ее
истерические рыдания, повторяла: "Какой хороший день, как я счастлива".

Он наблюдал и раньше у нее припадки, но этот был потрясающим. Когда
позже он смог поговорить с ней об этом, она, побледневшая, с напряженными
губами, просто сказала: "Птица испугала меня".

А спустя три дня проклятая птица вырвалась, полетела и запуталась в
антенной сети, которую они с Ридрой натянули для ее любительских
радиоперехватов: она слушала гиперстатические передачи транспортных
кораблей в этом рукаве Галактики. Крыло и лапа попали в горячую линию, так
что искры были видны даже в солнечном свете. "Нужно достать ее оттуда!" -
закричала Ридра. Но когда она взглянула на птицу, то даже под загаром
стало заметно, что она побледнела. "Я позабочусь об этом, милая, - сказал
он. - Ты просто забудь о ней". "Если она еще несколько раз ударится о
линию, она погибнет".

Но он уже пошел внутрь за лестницей. А выйдя, остановился. На четыре
пятых она уже вскарабкалась по проволочным вантам на дерево, закрывающее
угол дома. Спустя пятнадцать секунд, она уже протягивала руку к перьям
птицы, отдернула и снова протянула. Он знал, что она чертовски боится
горячей линии, она сама коснулась ее. Полетели искры, но она собралась с
духом и схватила птицу. Спустя минуту, она была уже во дворе, держа на
вытянутых руках измятую птицу. Лицо ее казалось вымазанным известью.

- Возьмите ее, Моки, - сказала она чуть слышно дрожащими губами, -
прежде, чем она что-нибудь скажет, и у меня снова начнется припадок.

И вот теперь, тринадцать лет спустя, кто-то другой говорил с ней, и
она сказала, что боится. Он знал, что она может пугаться, но знал и то,
что она храбро может смотреть в лицо своим страхам.

Он сказал:

- До свидания. Я рад, что ты меня разубедила. Если бы ты не пришла, я
бы совсем сошел с ума.

- Это вам спасибо, Моки, - ответила она. - Я все еще испугана.

Давид Д. Эплтон, который редко называл себя полным именем - он был
чиновником из Таможни - взглянул на приказ через очки в проволочной оправе
и потер рукой коротко остриженные волосы.

- Что ж, приказ разрешает это, если вы хотите.

- И?

- И он подписан генералом Форестером.

- Я думаю, вы присоединитесь к этой подписи.

- Но я должен одобрить...

- Тогда идемте со мной и одобрите на месте. У меня нет времени
посылать вам отчет и ждать одобрения.

- Но ведь так нельзя...

- Можно. Идемте со мной.

- Но, мисс Вонг, я не хожу в транспортный город по ночам.

- Я приглашаю вас. Боитесь?

- Нет. Но...

- Мне к утру нужно иметь корабль и экипаж. Видите подпись генерала
Форестера?.. Все в порядке?

- Надеюсь.

- Тогда идемте. Экипаж должен получить одобрение.

Настаивающая Ридра и неуверенно возражающий человек покинули
бронзово-стеклянное здание.

Почти за шесть минут монорельсовый вагон доставил их на место. Здесь
улицы были гораздо уже, а в небе висел постоянный вой транспортных
кораблей. Между зданиями складов и контор были разбросаны жилые дома и
меблированные комнаты. Поперек проходила большая улица, гремящая
движением, запруженная толпами свободных от работы грузчиков и
космонавтов. Они проходили мимо неоновых реклам разнообразнейших
развлечений, мимо ресторанов многих миров, мимо баров и публичных домов. В
давке таможенник втянул плечи и ускорил шаг, чтобы не отстать от широко
шагающей Ридры.

- Где вы хотите искать?

- Пилота? Именно его я хочу подобрать в экипаж первым, - она
остановилась на углу, засунув руки в карманы кожаных брюк, и осмотрелась.

- У вас есть какой-нибудь план?

- Я думала о нескольких кандидатах. Сюда.